Gone with the sin
Я знаю, мой мальчик, ты пытался. Ты пытался забыть, ты пытался простить. Мы пытались начать все с чистого листа. Не получилось. Ты уходил и возвращался. Дважды.
Ты кидался мне на шею и шептал:
— Я не мог не вернутся. Не мог забыть тебя. Не мог не уйти... Прости, прости, прости.... Убей! Я не могу без тебя.
И я учился прощать.
Я давно не хотел убивать тебя. Я давно понял, что не могу этого сделать.
Как там в пророчестве?
"...и ни один из них не будет жить, пока жив другой"
Именно так. Я не могу жить без тебя.
Где-то там, в Англии, кто-то все еще ищет мои хоркруксы, а мы сбежали ото всех..., ибо зачем мне бессмертие без тебя? Говорят, последняя любовь, та, что приходит на склоне лет, горит особенно ярко. Ты — моя последняя любовь, Гарри Поттер. И в моей искалеченной душе нет и не будет никогда места для кого-то кроме тебя. Я безо всяких сожалений помог тебе сдать Пожирателей аврорам, чтобы уйти вместе с тобой. Покинуть Англию, Волшебный мир. Чтобы попробовать сначала.
Не получилось.
Я видел это в твоих глазах, когда ты касался моих шрамов, когда ты вздрагивал, иногда глядя на мою палочку, ту, которая убила твоих родителей. Потом ты так же вздрагивал, глядя на мои руки. Палочку я сломал, после того как ты ушел первый раз. Сломал на твоих глазах, когда ты вернулся. Это было больно. Почти как выдирание души для создания хоркрукса, но не так больно, как тогда, когда я вошел в пустой дом.
Новая страна. Новый дом. Новая страница. Но книга осталась прежней.... И ты снова и снова закрываешь глаза и прижимаешься ко мне всем телом, моля о том, чтобы я своей страстью помог тебе забыть. Забыть о том, кто я. И что я сделал.
Если бы кто-то меня спросил, раскаиваюсь ли я.... Я бы ответил: " Да". Не в том, что я убивал... а в том, что это были именно твои родители. Иногда я жалею, что не смог убить тебя в детстве, до того, как узнал ближе, но чаще всего благодарю за это Бога, потому что я не представляю, как это — жить без тебя.
Пережив столько смертей..., сейчас, когда от души остались одни ошметки, я впервые понимаю, что значит по-настоящему ЖИТЬ. Я чувствую себя цельным. Ибо моя душа полна тобой. И мне кажется, что я могу впервые заплакать от переполняющих меня чувств, каждый раз, когда ты входишь в меня. Но ты бываешь сверху очень редко. Почти никогда.
Так же редко ты смотришь мне в глаза, даже сейчас, когда я ношу это магловское изобретение — линзы.
И с каждым днем ты все отчаяннее набрасываешься на меня, обвиваешь ногами, руками, стелешься подо мною как молодая трава, снова и снова пытаешься удержать меня в себе до самого конца. Я уже научился распознавать эти признаки. Скоро ты не выдержишь. И уйдешь.
Я больше не могу смотреть, как ты мучаешься, я больше не могу мучиться сам...
Во мне осталось слишком мало жизни, чтобы раз за разом переживать твои побеги...
И ведь ты бежишь не от меня. Ты бежишь от себя.
Не от Темного Лорда Волдеморта, убийцы и чудовища, а от себя, предателя Гарри Поттера, который спит с убийцей своих родителей. Не гордость гонит тебя от меня. Чувство вины.
Я больше так не могу, Гарри.
Я слишком люблю тебя.
Ну вот и все. Я снял зелье с огня. Остудил его. Набрал себе рот и склонился над твоей постелью, целуя тебя в губы.
Пей мой мальчик. Пей.
Я понесу наш грех один.
* * *
Неторопливо плескались волны за бортом. Крики чаек доносились через открытое окно. На палубе ставили паруса матросы. Корабль выходил из порта.
Бледный худой юноша на постели открыл слезящиеся зеленые глаза. Огляделся и попытался вскочить, одновременно закашлявшись.
Такой же худой, наполовину седой мужчина встрепенулся в своем кресле, тут же пересел к мальчику на кровать и, придерживая ему голову, помог напиться.
— Где я? — спросил зеленоглазый хриплым голосом.— Что это за место? И... кто вы?
— Все хорошо Гарри, — мужчина посмотрел на него своими необычно-синими глазами и неожиданно тепло улыбнулся. — Меня зовут Том. Ты долго болел и поэтому ничего не помнишь. Мы сейчас находимся на корабле, который отправляется в ....
Более же всего имейте усердную любовь друг ко другу, потому что любовь покрывает множество грехов.
Первое Послание Петра, глава 4, стих 8.
