Стыдно девочкой быть

Старицкий Мамант

СТЫДНО ДЕВОЧКОЙ БЫТЬ

Новую историю нам в пединституте имени вождя преподавал Мурат Магомедович Куриев. Занятный был крендель. Из тех, что вечно с фигой в кармане ходят.

На первой же лекции он громогласно объявил, что сам он по национальности ингуш, но родился в Норильске.

И молчит...

Видит, что аплодисментов не последует, сам поясняет, что папенька его был шишкой в ЦК ВЛКСМ, но во время войны вместе с другими ингушами и прочей чечней был депортирован в те благословенные не столь отдаленные места в отличие от своих кавказских сородичей.

Прикольщик доцент был страшный. Больше всего на свете любил "Трех мушкетеров" и детскую книжку "Васек Трубачев и его товарищи" Если ты эти две книжки осилил, можешь историю совсем не учить — пятак, после светской беседы о литературных достоинствах вышеперечисленной беллетристики, обеспечен. Ну, а если этого не знаешь — зубри герцогские титулы наполеоновским маршалов. Больше ничего не признавалось. Даже знания.

Первая сессия. Сдаем. Сидит вся группа на вздерге, шпоры лопушит. Мне Кромвель достался. Занятный период республиканской Англии.

Сел я за парту на "камчатке", руку машинально в стол сунул, а там "бомба" со всеми датами, подробностями и прибамбасами. Кромвеля я и так неплохо знал, а тут ещё такая шпора! Мне и готовиться скучно стало. Сижу, уши развесив, слушаю, что там у преповского стола происходит.

А там Наташа Кузнецова, как у черта на сковородке вертится, а Мурат ее еще и прикалывает. Чтобы служба медом не казалась:

— Ладно, ладно, Наташенька, хватит... Переходите к советской историографии...

— Как, без классиков?! — восклицает девчушка.

Мурат у окна весь соскрючился, притворно за сердце хватается и стонет на всю публику:

— Ой, не могу! Был бы тридцать седьмой год — был бы инфаркт. Продолжайте, Наташа, музыка народная, слова Карла Маркса.

Та дальше шпарит. Бойко, но не по делу. Плавает человек. Да как тут не плавать, коль "с семнадцати годов мучит девушку любовь"? Да еще без родительского догляда, в общаге.

Мурат ее слушал, слушал... надоело ему, и он ей своего любимого крокодила подсовывает. Такие преповские приколы в каждом институте есть. Все о них знают, новичкам всегда о них рассказывают в первую очередь, но всегда находятся любители понаступать на грабли.

— Наташа, вы работу Карла Маркса "18-е брюмера Луи-Бонапарта" читали? — перебивает ее Куриев.

Она кивает уверено. Студент на экзамене всегда все читал.

— Так вот, — продолжает доцент, — работа интересная, хорошо написана, но большая. Книжка толстая. Всё долго пересказывать. Вы мне скажите только первую фразу, и я вам сразу пять поставлю. Идет?

Наташа по стулу растеклась, даже припоминать не пытается, что ей в уши перед экзаменом в коридоре старшекурсники дули. Для нее старшекурсники объект не исторического, а сексуального познания. Сидит, молчит и только своими глазищами на Мурата луп-луп.

— Ну что же вы, Наташенька, — у Мурата аж лысина засияла от счастья, — такую фразу, хоть однажды замеченную, забыть просто невозможно. В ней Маркс говорит, что история повторяется дважды: сначала как трагедия, потом как фарс...

Тут я возьми и сдуру ляпни:

— Мурат Магомедович, а это ведь вторая фраза.

Тут у Мурата из ушей дым пошел от перенапряжения мозговой мышцы дословно припомнить цитату. Да и честь прикольщика на карту поставлена: что ж, мол, ты других мучаешь, а сам..

— Да... Да... Да... В первой фразе там что-то про Гегеля...

Тут я, на радостях, совсем нюх потерял и добил его точной цитатой.

— "Гегель сказал, что история повторяется дважды. Точка. Но забыл, что сначала как трагедия, потом как фарс." Конец цитаты.

Посмеялись все и дальше к экзамену.

Через два человека и мне к нему на допрос идти по поводу лорда-протектора и его чрезвычайки.

Сажусь. Сдаю. Нашесть не на шесть, но пять так точно. Учитывая точнейшую информацию с чьей-то добротной "бомбы".

Мурат меня выслушивает внимательно, не перебивая, а потом серьёзно так, прямо в глаза глядя, заявляет:

— Юр, ты же не девочка, чтобы тебе за красивые глаза отметки хорошие ставить?

Тут до меня и дошло, что же я натворит на свою голову. Совсем забыл. Что Мурат к месту и не к месту постоянно напоминает, что он ингуш. И хоть обожает других прикалывать, как любой кавказец не терпит сам быть смешным — обижается. Вот он и обиделся. Понял, не дурак: хорошей оценки мне уже не видать, хоть пять раз претензию в деканат подавай.

Я ему и отвечаю. Тоже серьезно и прямо в глаза глядючи:

— А в моем возрасте это уже стыдно.

— Что стыдно? — не въехал Мурат.

— Девочкой быть.

Группа за моей спиной уже вся кипятком писает, но втихомолочку. Я студент старый был. В тридцать в институт поступит. Мурат меня на два года младше.

— И что делать будем? — рассеяно произносит он, а по глазам его вижу, что очень хотелось бы ему отыграться, да не находит чем. Остроумие кончилось.

— Ставь тройку, — говорю, переходя на ты, чтоб понял, что я не шучу.

Поставил, не посовестился.

Москва 1995 г.