Ландскнехт. Часть четвертая

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Что такое повезло, и как с этим бороться.

Глава первая.

Утро, мать его, красит, понимаете ли, нежным светом... Хрен там. Ничего оно не красит, даром что окошко на запад. Настроение премерзкое. И во рту как говорится — "словно кошки насрали". Интересно, кто вот это придумал. До чего ж разносторонний и пытливый, увлекающийся человек был, наверное. Как там было у классика фантастики? 'Ибо неумеренность накануне, как подмечено мудрецами еще в незапамятные времена, уравновешивается разумной умеренностью наутро'? В общем, ели-пили веселились, а утро вечера с больной головы на любимую мозоль. Раствор коварен, да. Наливочки такие... так-ото пить легко, потом даже хорошо, но норму трудно удержать... Пошамкал губами пересохшими, шевельнулся, попробовал встать... Ну его вжопу. Обрушился обратно, как говаривала одна моя давняя знакомая с прошлой жизни "в позе убитого немца — "Камрады, я сделал все, что мог... Бросайте меня и бегите, я их задержу!"". Голова гудит, сушняк дикий, жарко... Осмотрел ся — однако, раздет до исподнего, а ведь вчера, как проснулся, едва не рухнув со стула в гостиной — часа в два ночи — приплелся и обрушился не раздеваясь, да так и вырубился... по моему. Не помню. Баба эта, значить, дрыхла уже, не знаю даж, проснулась ли. Поди, как ложилась, ждала, что я заявлюсь воспользоваться свежеобретенными рабовладельческими правами, хе-хе. А тут такая птица обломинго. Хотя, об что я — она поди все переживала, что я ломанусь дочечек ея развращать. Хе-хе еще раз, надо больно. Успеется еще. А три года впереди, как в песне пелось. Однако ж, не помню, то ли я сам разоблачился, то ли она помогла, да и проснулся я под одеялом, а ляпнулся как был поверх... Поди, из благодарности обиходила, что барин, значить, добрый, и дочек не тронул. Ничо. Это мы исправим, это у нас быстро. Только бы в себя прийти...

— Ээээ... Хрм, кха, еп твою... — просипел как-то несолидно даже, прокашлялся — Эй! Алё!

Грохнуло что-то на кухне, пара секунд — опа, нарисовалась, фря. Смотри, бля, причесана, вся такая свеженькая, так и тянет сказать что-то поэтическое — "как утренний цветок!" или типа того. Вырядилась. Когда я, можно сказать, погибаю тут на болотах...

Однако ж окончательно озлобиться не успеваю, ибо эта стервядь, обойдя ко мне кровать, преподносит здоровенный глиняный стаканюгу какого-то морсу, прохладного и кисленького. Выдуваю его только что не залпом и сразу добрею.

— Ну... Это... Как бишь тебя...

— Мора

— Это... Сам знаю, что Мора. Это... Жрать готовь, да?

— Завтрак готов, Йохан — вот кажется мне, или это она так насмешливо: Сгною, крепостных, блять, запорю батогами нах...ух, я какой барин злющий! Ладно, хер с ними со всеми, настроение улучшилось, и, вылезши, отправился умываться, да и за стол.

Вчерашнюю мою истерику усвоила. Приборы на обоих поставила, меня не жрамши чтоль ожидала, пока барин соизволит очнуться? Похвально-с... Правда, что и завтрак боле чем скромен, так, вареные яйца да что-то типа сырников али оладушков каких. Впрочем, сойдет, вчера ж ужинали и то хорошо. И это-то в пасть не лезет...

— К приему пищи... Ладно, приятного аппетита — ворчу, махнув рукой. Далее трапеза прошла в недолгом молчании. Я просто прислушивался к организму а она не желала меня злить, наверное. Однако, больно уж чинно-благородно выходит, напрягает даже, и придраться не к чему....

— Собака кормлена?

— С утра каши холодной положила, так он морду воротит...

— Вот сволочь... Ладно!

— ...А он за ручей утром бегал, может, кролика поймал, их там много...

— Хм... ясно, учтем. Малые в школе?

— Именно так, утром ушли.

— Хорошо... потом про это расскажешь, как там чего в энтой школе, как успеваемость...

— Как скажешь.

-Угу.

— Можно мне сегодня на рынок сходить? Или... у тебя другие планы?

— Чего?!... Иди уже на рынок... и вообще! Значит так. Малых, естественно, не касается, а ты, милочка — эка как ее передернуло от такого обращения-то, с чего б вдруг? Не похабень же какую сказал... — благоволи уж сама решать, куда когда по хозяйству ходить и что делать. А мне об этом, естественно, по мере возможности сообщай, а коли уж не уверена, то совета спрашивай, посоветуемся, и как я решу, так и станет. Все понятно?

— Так точно! — ты посмотри, она еще и шутить вздумала! Ну ничего, настроение я ей все же потом испорчу, это я умею...

Оделась-собралась она быстро, и вот как-то даже и ничего так, даже и вполне себе навевает на мысль, что и впрямь поход-то на рынок можно и отложить... нет, довольно симпатичный бабец мне достался. Только, конечно, ошейник этот с бляхой... Просто эстетически неприглядно смотрится. Нарушает гармонию. А я этого не люблю. Заказать, что ли, чтоб сделали там замочек, и дома снимать? На улице-то нельзя рабу без ошейника, даже при хозяине — не положено. При том хозяина оштрафуют же, если он сам велел снять. А если раб снимет, то типа попытки к бегству. Даже скрывать его не положено, шарф там намотать и подобное — могут счесть опять же попыткой к.

Спровадивши Мору, составляю для себе план действий на ближайший день, и, принявши по-быстрому подобие бани и приведши себя в порядок, отправляюсь в город.

Первым делом добрался до лавки и прикупил гражданской одежды. Выбрал неброскую, крепкую куртку, да брюки, не сильно-то от армейских покроем отличающиеся, темно-серого цвета. Сапоги у меня и так имелись с запасом, добротные, а ботинки и берцы всякие я издавна не люблю. Обзавелся и плащом, в плащ-палатке-то по городу рассекать невместно, хотя плащ от той отличался незначительно, и более всего опять же цветом Тоже из брезента — кожаный покупать жаба задавила. Как и куртку же кожаную... надо бы, но потом. Когда-нибудь. Зима уж кончилась давно, в следующий сезон. Купил себе и головной убор — без шапки ходить не люблю, да и не особо принято тут. Обзавелся на местную моду кепкой-картузом а-ля беспризорник тридцатых. Примерил, посмотрелся в небольшое волнистое зеркало — гопа, как есть гопа... Но тут много таких, сойдет. Почесал языком с довольным моими покупками хозяином лавки, покладистым спокойным толстяком с длинными усами. Договорился у него потом прикупить еще теплых вещей, да получил в подарок умилившую меня реинкарнацию казарменных карасей — кожаные домашние шлепки, да еще с прослойкой войлока — легкие и теплые домашние тапки. Подумав, прикупил из имевшегося тут же секонд-хенда несколько заношенных армейских солдатских штанов и рубах — стоили они копейки, а мне как домашняя и рабочая по дому одежда сойдут.

Запаковав заказ и договорившись вечером доставить 'к дому Торуса, на Прибрежной' — вот же блин, и ничего не поделать, нумерованы дома только в центре а в остальном тут с этим бардак — отправился поправить здоровье в 'микрорайонный' кабак — то есть ближайший приличный шалман в округе от дома. Надо заодно освоить место, скорее всего если начну бухать — то сюда придется ходить, если не дома.

Заведение понравилось, в целом — помещение просторное и светлое, публика довольно приличная — оно и понятно, только на местных и рассчитано — плотность населения при том тут невелика, проезда отсюда никакого нет, криминал тут специфический — контрабандисты и то осторожно очень. То есть скучноватая тут жизнь, но оно и хорошо. Кому охота приключений и веселья — тот может в злачный район Восточной Заставы отправиться — в Гнилую Пойму. Или в Припортовый. Там всего вдоволь — и грязь и шикарные бордели, и подпольные игорные дома, и торговля всем и всяким, и перестрелки по ночам, и возможность всплыть с ножом в спине на Южном Рейде через неделю-другую.

Заказал кружку темного пива и нарезку из копченых свинячих ушей к ней, и, спросивши разрешения, подсаживаюсь, значит, к дядьке в полицейской форме. Как-то нехорошо вспомнилось знакомство с полицаем в Свирре... но то дело прошлое, просто вспомнилось. Дядька весьма средних лет цепко на меня глянув, кивает — мол садись, тут же спрашивает:

— Никак, мастер, это Вы, стало быть, и прикупили дом несчастного Торуса?

— Отчего бы и не я — отвечаю ему степенно, кружку принесенную румяной девкой принимая, и эдак, мол — вашего здоровья — салютуя — Очень даже и я, а нешто нельзя?

— Отчего бы и нельзя? Очень даже и можно — в тон мне подхватывает мент, и мы оба смеемся.

— А я-то только утром с управы бумаги получил, думал вот на днях навестить-проведать, а теперь и ходить не надо.

— Ну так уж и не надо? Заходите, ежли что вдруг, да и вообще — мне ж скрывать от полиции нечего. Да и опять же, я в ланд-милиции на службе, мало ли какая служебная внеслужебная надобность, я подсобить всегда готов.

— А, так вот я и думаю — где ж видел-то уже... Не иначе, когда через нас на облаву собирались...

— Однако, уважаемый, и память у Вас...

— Так, потому и на службе хоть и годы не те совсем — скромничает, поди, хоть и не сильно габаритен, а проскакивает эдакая ментовская жилистость. Поди и стрелять учен, и в драке не так просто сладить с ним. Да если еще такой талант, как фотографическая память... Опасный дядька. Или полезный. Как посмотреть.

В общем, познакомились, и дело пивом не ограничилось, угостил я Сэма настоечкой, за знакомство же, и за обещание-таки посетить обиталище с визитом. Раз он теперь мой лесник — контакт надо налаживать. Подарю сувенир какой из трофеев — потом авось не пригодится. Он вскоре, распрощавшись — на службу отбыл — у нормальных-то людей уже обед был, это я все еще едва отзавтракавши — а я еще стакан пива взял. Короче, не поправил здоровье-то, лишь на стары дрожжи усугубил. Решил пока время есть — прогуляться снова до этого чудака-оружейника, главным образом — ради прогулки. Пока до Северной пешком доберусь, глядишь и проветрюсь. А там потом и обратно. А если запозднюсь, то и таксо взять не сложно. Все одно домой как-то... не очень. Там же эти. Ну, по крайней мере, лучше вернусь туда повечерее и трезвым.

...Долог путь до Северной, ох, долог путь... — сам себе, я значит, на басурманский манер напеваю, да тащусь пешочком. До Оборонного как-то легонько добрался, а там чегой-та уже и устал. Не, не то что устал как на марше например — а просто задолбало. Да и жрать захотелось — но я держался, и пару раз заворачивая в харчевни, перебивался местными кулебяками с чаем — всухомятку. Скоро должна голова начать болеть, а потом и вовсе расхочется, надо потерпеть. А то так на кочерге и просижу до следующей смены. Я же твердо вознамерился заняться делом. Ну, каким именно еще не решил — но, с завтрашнего утра — ранний подъем, зарядка, водные процедуры — и за работу. Дел у меня, наверняка, много. Не знаю, правда, каких, но уж точно много и важных. Там разберемся. С завтрева все будет по-новому, по порядку и по уму. Вот — сейчас до оружейника дойду, расскажу ему про ахтармат Калашникова, и завтрема и начнем.

Под это дело добрелся я до улицы Старая Кузня, где и обитал помянутый оружейник, Хуго, Варенг-младший. Кузни тут давно нет, люди живут сплошь приличные, хотя часто и при своей мастерской или лавке — не фешенебельный район, конечно. Старшие братья, как я раньше слыхал, живут-то богато — старший и вовсе отдельно едва не в поместье за городом, а средний в центре в своем особняке. А этот хунвейбин понимаешь на окраине... впрочем, оно мне и лучше, не люблю особо богатых и влиятельных и места их обитания. Стремно там и неуютно. И люди там чаще всего гавно. А тут, глядишь, и сладим чего с этим Хугом...

— Здравьичка желам Вашиему благородью! — о, Тихон, дворник здешний нарисовался, старый знакомец. Запомнил, видать, у дворников глаз наметан. Тихоном я его по привычке сам для себя прозвал, на дворника в исполнении Никулина малость похож, разве что покрупнее и чутка солиднее. А как его на самом деле звать — мне неведомо, да и ни к чему оно.

— Здравствуй, любезный — говорю ему вежливо — А что, мастер Хуго-то — дома ль? Уж в этот-то раз мне б его увидеть, по делу-то поговорить...

— От жешь незадача, вашему блаародию-то — огорченно сбивает картуз на лоб Тихон — Они-тось, стало быть, вчерамши только были, да вечор и уехамши снова...

— По барышням, поди, на ночь-то глядя — усмехаюсь — Куда ж еще вечор ехать?

— От, зря Вы, благородие, глупости говорите, не знамши! — даже обижается за оружейника дворник — Оне поехали в Улле насчет станка нового договор держать, вечерним дилижансом с почтарями отправились! Они по делу ездют, а глупых забав и тем более со всякими срамными барышнями не имеют!

— Не серчай, любезны, не серчай, это же я в шутку, такой уж у меня манер глупый шутить. Нешто я не понял бы сразу, что мастер Хуго человек степенный, правильный!

— Оччено правильный человек мастер Хуго, во всем! — горячится дворник, и, что-то мне кажется, не просто так — похоже, где-то поблизь тоже есть точка питания, где подают хорошее пиво или даже портвейн к бизнес-ланчу операторам метлы и совка — Даже мне полгривенный выдал — говорит, в награду, мол, премия... Токмо какая ж премия, если мне муниципалитет платит, а я ему не сказать, чтоб больше, чем иным пособлял. Знает он, помнит! Завтрема всем сказал и в управе выходной выправил, все они тоже уж и так знают! Ужо попраздную — без всякого, но с понятием! Даром, что ли, я три года в войсках господина Барона, да продляться его дни и слава, прошагал, пусчай и не выслужил особо, а все ж — причастен! Стало быть, День Рождения барона отмечу, как положено, уж в службу, бывало, как объявят всем, кроме караулов, ясное дело, увольнительные, да выдадут, еще, бывалочи...

— Постой-ка, любезный, никак завтра уже день рождения нашего Барона, да продляться его дни и слава?

— А как жешь! Именно что-с! А нешто Вы, вашбродь...

— Та да... Еще в начале войны, недолго, потом в рисские перевелся... Так, ерунда — перевалы брал да в Южный Валаш ходил рейдом... — небрежно я ему так бросаю — Даже медаль имею, да знак штурмовой... да горелое мясо...

— Здра-жла-ваш-бродь!!! — ...Ежли б не видел, не поверил бы — как подменили человека — аж вытянулся в струнку, на себя не похож стал, Тихон-то, и так четко под козырек отбил, в общем — и под одеждой штатскою, везде и всюду узнаю я выправку баронскую... Ажно оглушил, как рявкнул.

— Да уж не тянись, не тянись, братец — посмеиваюсь, а сам, заприметив мальчишек, таращившихся на нашу беседу, знак им делаю — придется снова угощать табачком дядьку... да и пожертвовать на именины барона придется, а то ж не поймет... Кстати, надо завести портсигар, таскать с собой папиросок хорошего качества — на угощения, разговор поддержать — Не на плацу, чай.

— Да как же ж можно, Вашбродь, ежли Вы офицером у господина барона...

— Ну, положим, у господина-то барона я всего лишь сержантом был, офицером-то стал позже, и то только под конец войны...

— Ну, тако што все равно — однако, видно, оттаял дворник. Оно и понятно — сообразил, что я из простых, раз у барона всего лишь сержантом был, да тут пацаненок и сигарет принес — видать, заранее накуплены и где-то припрятаны, до лавки не успел бы — Тако-то все, ж...

— Перестань уж, говорю, братец, и вот тебе еще серебруха — и от меня. Завтра уж отметим... я то у себя буду, на Западной, а ты уж тут.