Выживший (прода)

Глава XVI

— Ну что, будем прощаться?

Фрол Кузьмич, не замеченный ранее в проявлении чувств, крепко меня обнял и похлопал по плечу. Мне показалось, что глаза у него заблестели, хотя, может быть, и впрямь показалось.

— Спасибо тебе, Кузьмич, за все, — не менее прочувственно произнес я, пожимая ему руку. — Если бы не ты...

— Да брось, Фима, — отмахнулся он. — Ты это, поаккуратнее там, как до Архангельска доберешься, на рожон не лезь. Ежели что — возвращайся в тайгу, у меня завсегда отсидеться сможешь.

На календаре было 5 апреля, вторник. По мнению охотника, навигация должна начаться не позднее чем через месяц, в течение которого я доберусь до Архангельска и успею осмотреться, что к чему. В дорогу он меня снабдил целым вещмешком продовольствия, где помимо тушенки и сухарей нашлось место и вяленой лосятине, и разного рода травкам для чая и сушеной клюкве, которую мне было рекомендовано жевать время от времени. Все ж таки весенний авитаминоз, нужно беречься от цинги, которая меня едва не прихватила к моменту, когда Кузьмич нашел меня больного под елью.

Заимку я покидал с чувством легкой грусти. Привык уже и к этой избушке, и к Кузьмичу, и к его лайке, которая бежала за мной добрый километр, прежде чем повернуть обратно. Привык и к чувству постоянной настороженности, особенно после того, как в середине февраля на заимку нагрянули сотрудники НКВД. Хорошо еще, что Айва приближение чужих почувствовала заранее, еще до того, как аэросани выехали на полянку перед зимовьем. Зарычала, встав на лапы и повернув морду в сторону двери, шерсть дыбом, тут Фрол Кузьмич и велел мне быстро нырять в подпол. А в подполе две доски поднимались, и под ними до промерзлой земли было около 40 сантиметров. То есть человек моей комплекции мог туда влезть и лежать неподвижно какое-то время. Вот туда-то я и забрался по команде хозяина заимки, который предварительно бросил мне мой полушубок, чтобы я себе спину, почки и прочие органы не отморозил. Рядом улеглись винтовка и остальные мои вещи, с которыми я заявился на заимку. Обнаружь их чужак — могли бы возникнуть резонные вопросы. Аккуратно уложив доски на место, Кузьмич поднялся наверх, оставив меня лежать одного в темноте, словно покойника под гробовой доской.

Спустя какое-то время я услышал шаги наверху, а еще несколько минут спустя открылся ведущий в подпол люк, и сквозь щель между досками я увидел, как вниз вместе с охотником, державшем в руке керосиновую лампу, спускается человек в унтах и полушубке, перепоясанном портупеей.

— Глядите, мне что, жалко, что ли, — спокойно говорил Фрол Кузьмич. — Тут окромя крупы да консервов живой души не найдешь, даже мышей нет.

Спустившийся с ним сотрудник НКВД — а в том, что это был именно чекист, я не сомневался — потоптался, осматривая небольшое помещение, затем махнул рукой:

— Ладно, пойдем.

Люк наверху закрылся, вновь оставив меня в кромешной тьме. Сердце готовы было выскочить из груди, я лежал под досками весь мокрый от пота, несмотря на то, что спина уже понемногу начинала подмерзать. Я лежал и молился, чтобы меня не нашли, решив, что живым им не дамся. Сколько я так лежал в потемках — трудно сказать. Мне показалось, что вечность, к тому же мороз снизу всерьез взялся за мою спину. Когда Кузьмич меня вызволил из заточения, оказалось, что визит незваных гостей занял чуть больше часа. Хорошо еще, что гости ограничились чаепитием и отправились дальше, потому что до темноты планировали добраться до Кослана.

Это событие стало, пожалуй, единственным, когда мне пришлось изрядно поволноваться. В остальном один день был похож на другой, и когда, наконец, солнце стало по-весеннему теплым, хотя до прогалин на лужайке перед избушкой дело еще и не дошло, я стал чаще бывать на свежем воздухе. Зарядка три раза в день стала обязательной процедурой. Даже пару раз сходил с Кузьмичом на охоту, чтобы хоть как-то развеяться. Мой покровитель был не против, тем более что у него на заимке имелась запасная пара снегоступов. Правда, были они без ремешков, но смастерить их такому умельцу, как Кузьмич — было плевым делом. И надо же такому случиться, что я из своей винтовки подстрелил сохатого. Тот, впрочем, сам виноват, задумался, наверное, о чем-то своем, при этом меланхолично жуя хвою. Дернулся, когда Айва на него кинулась.

— Эх, моя-то мелкашка тут не поможет, — с болью в голосе воскликнул Кузьмич. — Сейчас уйдет!

Тут я и вскинул свою трехлинейку и, практически не целясь, нажал на спусковой крючок. Не сказать, что я бывалый охотник, совсем наоборот, но, наверное, новичкам и дуракам везет. Как бы там ни было, пуля угодила точно в сердце сохатого. Лось пробежал метров десять, споткнулся и рухнул в снег. Что-то жалко мне стало его, когда увидел на черных губах пузырящуюся кровь. Но Фрол Кузьмич был человеком практичным, и тут же принялся разделывать тушу, не забыв бросить псине кусок еще дымящейся печени. Так что обратно мы вернулись с прибытком, хотя и без шкурок — с самодельными волокушами за спиной, на которых лежит разделанная туша, особо по лесу не побегаешь. А потом охотник занялся вялением мяса, истратив на него чуть ли не весь запас соли, впрочем, не забыв нажарить в тот же вечер лосятины на сковороде.

И вот теперь я покидал это гостеприимное место, уходил, не оборачиваясь, чтобы не терзать душу, хотя вроде бы в прежние времена не был замечен в излишней сентиментальности. Уходил в гражданской одежде, выданной мне гостеприимным хозяином, поскольку днем хоть и припекало, но ночами мороз давал о себе знать. Форменную оставил охотнику, за исключением валенок, тем более что запасной обуви моего размера у Кузьмича не имелось. А за пазухой грели душу сто рублей десятками, чуть ли не насильно врученные мне хозяином зимовья. Пришлось взять, ведь, по зрелому размышлению, деньги в Архангельске мне должны пригодиться.

После почти трехмесячной отсидки на зимовье снова вписываться в походную жизнь было не так-то и просто. В основном психологически, так как мой откормленный за это время организм дорогу преодолевал вполне бодро. Да и Кузьмич перед расставанием дал кое-какие инструкции. Жалел, что не может проводить меня хотя бы до Кослана — мешали охотничьи дела, в преддверии весенней линьки он настрелял десятка три белок, и теперь вынужден был заниматься обработкой шкурок.

На третьи сутки я вышел к Кослану. Посмотрел на дымящиеся трубы домов и пошел дальше, не заходя в поселок. А на следующий день чуть ли не нос к носу столкнулся с отощавшим за время спячки косолапым. Я стоял на одном краю поляны, мишка на другом, мы смотрели друг на друга, пока я не начал медленно стягивать с плеча винтовку. После этого топтыгин заревел и встал на задние лапы, и оказалось, что размером зверюга на голову выше меня. А затем косолапый развернулся и неторопясь скрылся в лесной чаще, а я облегченно выдохнул, вытерев тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину.

В Архангельске я появился аккурат к Первомаю, 30 апреля, уже издалека виделись развешанные по городу красные транспаранты. Предварительно на окраине Архангельска в лесочке под валежником заныкал винтовку, и в город входил как рядовой обыватель, хоть и одетый еще по-зимнему. Впрочем, северный город я своим видом не удивил, тут хватало таких аборигенов. Но все же первым делом нашел парикмахерскую, забредя на проспект Сталинских ударников, где за рупь двадцать избавился от отросших лохм и бороды. После этого зашел в магазин одежды, и спустя полчаса покинул его, будучи одет в более-менее приличный костюм и кепку. Обувной находился по соседству, так что и на смену валенкам, которые с костюмом, само собой, совершенно не смотрелись, пришли ботинки из натуральной кожи. По местной грязи ходить в них было не в пример комфортнее, нежели в валяной обуви. Прежнюю одежду выбрасывать было жалко, спрятал перемотанный бечёвкой куль в пустующем лодочном сарае, на который набрёл в паре километров от порта.

В итоге у меня оставалось тридцать шесть рублей с копейками, и еще полтора рубля я потратил на обед в какой-то забегаловке, поскольку последнюю банку тушенки доел позавчера, а сухарей и вяленого мяса оставалось на пару дней. Гороховый суп и картофельное пюре с котлетой оказались вполне приличными. Только после этого я наконец отправился в порт.

Архангельский порт, до которого я добрался ближе к вечеру, мало чем отличался от одесского. Те же суета, гудки, галдеж чаек... Лед, как я выяснил в разговоре с местным докером, в устье Северной Двины, где располагался порт, сошел пару недель назад, а спустя седмицу и в Двинской губе, до которой от порта было плыть еще с полсотни километров. Тут же открылась навигация, и уже завтра обещалось прибытие первого иностранного сухогруза за архангельским лесом.

— Откуда? — как бы между прочим спросил я.

— Вроде из Англии, — ответил докер, докуривая до основания папиросину.

Переночевал я в том же заброшенном рыболовецком сарае, и на следующее утро, наскоро перекусив в какой-то забегаловке, снова бродил в окрестностях порта. Британский сухогруз 'St Helen' причалил в 11 утра, спустя полтора часа началась погрузка древесины. Своих лесов, что ли не хватает? Или они просто берегут свое зеленое богатство, а у нас его столько, что готовы делиться с другими? Естественно, за валюту. Ну ладно, это не моего ума дело, нужно думать, как пробраться на корабль. Охрана тут была не хуже, чем в Одессе, таможня и прочие вооруженные люди, поэтому внаглую проникнуть на судно не представлялось возможным. Приходилось только смотреть с безопасного расстояния, не привлекая к себе лишнего внимания. Вечером сухогруз отчалил, оставив меня в легкой задумчивости. Нужно было что-то придумать, иначе я так и буду ходить, как кот вокруг миски со сметаной, не имея возможности пробраться на иностранное судно.

Ломал голову и так и этак, но все варианты тут же отметались как слишком фантастические. Например, идея смастерить параплан и среди ночи, сиганув с портового крана, находящегося в неохраняемой зоне, перелететь на корабль. В принципе, я знал устройство параплана, но представив, какой это геморрой — искать приближенную к оригиналу из будущего ткань, на которую нужны, между прочим, хрен знает какие деньги, шить ее, стропы нужны, опять же, подвесная система... Да и не настолько темно в порту, чтобы какие-нибудь зеваки из ночной смены не заметили скользящую по небу тень. Опять же, со склона с парапланом я неоднократно разгонялся, а вот чтобы прыгать с высоты, без разгона... Этак можно и спикировать носом вниз, а мне еще хотелось пожить.

На второй день в порт прибыли уже несколько иностранных судов: два под британским флагом, одно под немецким (черно-бело-красный и свастика отдельно в белом круге на красном фоне), и еще одно судно под звездно-полосатым. Причем америкосы встали на рейде, в полукилометре от берега. Знакомый докер, который уже начал на меня подозрительно коситься, поведал, что завтра утром с сухогруза 'Liberty' начнется выгрузка деревообрабатывающих станков, а затем на судно загрузят все ту же древесину в виде пиломатериала.

Эту информацию я принял к сведению, и ближе к вечеру у меня зародилась мыслишка. Остаток дня я посвятил поискам бесхозной вёсельной лодки, или хотя бы такой, которую можно без проблем угнать. Такое транспортное средство обнаружилось неподалёку от сарая, где я ночевал. Лодка была вытащена на берег, перевёрнута и посажена на цепь, весла, само собой, рачительные хозяева уволокли с собой. Хотя у меня было такое чувство, что лодка тут кукует с прошлого года, слишком уж неухоженной она смотрелась. Ещё не факт, что не даст течь, потому что, как подсказала мне услужливая память, по весне лодки рыбаки должны то ли смолить, то ли конопатить, в общем, что-то такое делать, а тут конь, что называется, не валялся.

Ладно, кто не рискует — тот не пьёт боярышник, как говаривал мой сосед Васильич. Несколько ударов булыжником — и замок сбит, после чего я перевернул лодку и оттащил ее к воде. Так, теперь метнуться в сарай, забрать револьвер, с которым мне не хотелось расставаться, и подобрать обломок доски, который можно было использовать вместо весла. Правда, занятие это оказалось нелёгким, все-таки рыбацкая лодка — на каноэ, да и доска — не весло. Но мне ещё повезло с погодой, поскольку в устье реки стоял штиль, а течение оказалось умеренным. Оно неторопясь несло меня как раз в сторону рейда, где угадывался силуэт американского сухогруза с огнями на корме и носу. Чем попусту расходовать силы на греблю, я просто предпочёл слегка подправлять курс самодельным веслом.

Серьёзной течи не обнаружилось, что меня весьма обрадовало, а то, что минут через пятнадцать плавания на дне лодки воды оказалось по щиколотку, в расчет можно было не принимать. Потому что еще спустя пятнадцать минут я подгреб к борту сухогруза 'Liberty'. Лодка чуть слышно ударилась боком о металлическую обшивку судна, и мои руки нашарили толстую, туго натянутую якорную цепь.

Я бросил взгляд наверх. Якорный клюз овального вида располагался метрах в пяти над ватерлинией, и метрах в трёх от края борта. В клюз я бы хрен протиснулся, даже если бы там не было цепи. А вот словно специально провисающий с ограждения борта плетёный канат, до которого от якорного клюза было можно дотянуться рукой, меня вполне может выручить.

Лазание по канату у меня неплохо получалось еще в школе, но карабкаться по якорной цепи до сих пор не приходилось. Повиснув на ней, я с легкой грустью посмотрел на отплывающую в неизвестном направлении лодку и, поняв, что пути назад уже нет, начал подъём. Не так уж и сложно, думал я, через полминуты оказавшись у якорного люка. Как бы ещё извернуться, чтобы вставить в него ногу для упора, иначе до троса я просто не допрыгну. Никогда не считал себя гимнастом, но в этот раз, видно, нужда заставила проявить неожиданные для самого себя способности. Ногу я кое-как поставил, причем не на нижний край клюза, а на цепь, свешивавшуюся из него. Хоть какой-то упор. А вот уцепиться за что? Единственный вариант — оттолкнуться и в прыжке успеть ухватиться рукой за тот самый трос. О том, что меня ждёт в случае неудачи, даже не хотелось думать — ледяная вода не оставляла шансов на спасение.

Мысленно перекрестившись, я собрался с духом и оттолкнулся правой ногой от цепи, молясь, чтобы не поскользнуться. Видно, Господь меня услышал. Толчок удался на славу, я буквально взлетел метра на полтора и двумя руками ухватился за спасительный трос. Тут снова повезло, веревка выдержала, и я резво подтянулся, заглядывая через край борта. В свете носового фонаря вроде бы никого не видно. Уцепившись рукой за леер, втянул себя на палубу и быстро, пригибаясь, рванул в темноту.

Так, теперь можно перевести дух и поразмыслить над дальнейшими действиями. Экипаж вряд ли на шлюпках отправился на берег, развлекаться в прибрежных кабаках, которых тут нет и в помине. Значит, дрыхнут по кубрикам, за исключением вахтенного матроса или тех, у кого бессонница. Постараемся найти трюм и там затихариться, создавая при этом как можно меньше шума.

Знать бы ещё, где находится ведущая в него дверь. Изображая из себя крадущегося в тени ниндзя, я обшарил всю палубу и наконец нашел что-то похожее на вход в трюм. Навесных замков не видно, равно как и замочных скважин, что, впрочем, на плавучем транспорте смотрелось бы, по меньшей мере, странно. Зато имелись два рычага, которые повернулись с небольшим скрежетом, и я на пару минут испуганно замер. Нет, вроде никого. Ещё бы понять, дверь распашного типа или клинкетного — некоторые термины застряли в моей памяти после прочитанного в детстве рассказа на морскую тематику. Он означал дверь на судне, открывающуюся путем сдвигания вверх или вбок. Но эта дверь оказалась без сюрпризов, просто распахнулась с противным скрежетом, от которого я снова замер испуганной мышью. Выждав с минуту, шагнул в темноту, медленно прикрыв дверь достаточно плотно благодаря комингсу с резиновой прокладкой, и оказался в кромешной тьме. Тут-то и пригодились загодя припасённые спички.