Пароход отходил мягко, не торопясь, а лейтенант слышал вдогонку хрипящее, вперемешку с бранью от американского капитана... в переводе что-то:
— ...какая такая 'Аризона? Знаю я одну 'Аризону' из Сан-Диего. Так это не она, якорь мне в печёнку! Я на такое не подписывался! Вы мне за это заплатите!
'Будет им с этим скрягой-шкипером проблем, — сплюнул в нарождающийся кильватер Волков. Адреналин давно ушел, да и доза как в мензурку — всё прошло легко, без неожиданностей, — не зря необстрелянных взял. Обкатал'.
* * *
И Рожественский обкатал... американского шкипера. На свой фирменный лад.
Таким бродягам-перевозчикам, как экипаж американского угольщика, военно-морские виды не в диковинку: орудийные башни, казематы, боевые марсы, стволы, стволики, таранные носы, торпедные раструбы....
Насмотрелись на свои — американские, на стационеров: английских, французских.
Давеча вот (this morning this) японский крейсерок досаждал, простаивая в кабельтовых. Одна нервотрёпка — азиаты вели себя уж больно диковато и чуть было их не схарчили, намереваясь конфисковать не только груз, но и судно.
А русские что? Те же брутальные бронированные железяки, что и у других.
Корабли вошли в бухту через два с половиной часа. Туман и не думал рассасываться, впрочем, и видимость оставалась прежней — с милю.
Сначала из марева величаво выкатился "Князь Суворов", ведя в кильватере "Александра", и... янки дословно, что на задницу не сели от удивления!
Пятнисто-полосатые ту́ши — вольная фантазия или скрытый смысл обезумевшего художника-адмирала, позволившего так покрасить свои корабли?
А броненосцы (и уже было видно, что красили их не шаблонно) тем временем наползали, толкая волну, медленно и в какой-то степени неуклюже, но выверено совершали разворот, дабы стать носами на выход из бухты. Стопорились, гася топки, ложась в дрейф.
На гроте головного, для понимающих и знающих, вился, вяло набрякши влагой тумана, адмиральский флаг.
Следом же, в кильватере у этой парочки, выводил носом коордонат трёхтрубный клипер-пароход, становясь дальше по корме "больших парней".
Загремели цепи в клюзах.
А спустя несколько минут очередным "летучим голландцем" из тумана вынырнул ещё один "полосатик", занимая своё стояночное место. По виду створяясь с пароходом.
Это вернулся после боя "Ослябя".
С флагмана подошёл разъездной катер — адмирал требовал шкипера к себе.
С докладом командующему отправился и мичман.
Всенепременно засобирался везти накладные отчёты и представитель-экспедитор, сопровождавший угольную поставку.
За короткий бег до борта броненосца, мичман, которого ворчливый американец успел откровенно вывести из себя, и только приказ "по возможности не конфликтовать с нейтралами" сдерживал, чтоб не дать по зубам нахалу, злорадно посматривал на то, как самоуверенный капитан перебирает свои бумаги, собираясь выставить русским счёт.
"Ща тебе сучий потрох, наш Зиновушко устроит"!
И не обманулся в ожиданиях.
Выслушав в первую очередь "своих", Рожественский следом побеседовал с иностранцем... ровно минуту, до первых требований последнего.
Из открытого иллюминатора адмиральского помещения донеслись крики, с попеременной перебранкой, точнее с её жалкой попыткой. Распаляясь, Рожественский уже ревел как пароходный гудок, где различить английские слова и русский мат было делом особых любителей.
Через несколько минут капитан угольщика вылетел из распахнутой двери штабной рубки как ошпаренный (его красная рожа тому в наглядность). А разъярённый адмирал вдогонку гнул всё то, что так хорошо для каждого "воспитанного" русского, а "немцу однозначно смерть", в придачу фитиля давя под зад!
Матросы народным брожением ликовали в тихом восторге. Господа-офицеры смаковали обороты. И все радовались — что не им. И гордились "за своего" — во как могём! Тем более что Зиновий был уж не тот, что в начале. А и вовсе отец-командир!
Справедливости ради, надо бы сказать, что меркантильное упрямство и склочный характер американского шкипера сыграли на руку русским. Иначе угольщик как призовой трофей успел бы уйти в Японию ещё до появления отряда Рожественского.
А так... что-то там, на судне вдруг потребовало ремонта и задержки в бухте.
И что уж пытался выцыганить шкип у японцев непонятно, однако своё, пусть и застрахованное корыто, сберёг.
Рожественский же, после перегрузки угля в бункеры броненосцев, отпускать "американца" был не намерен, собираясь принудить того ещё некоторое время походить в составе отряда, с временным отстоем в Петропавловске. Недельки на две.
Так как выходило, что иностранцы-нейтралы "лишку" увидели.
А вот спустя 10-15 дней, когда секрет, что северным путём прошли все три броненосца, будет уже "не секрет"... вот тогда янки могут убираться на все четыре стороны.
Зная об альтернативе вообще на этот срок застрять в бухте Провидения под присмотром призовой команды, американский капитан уже благоразумно помалкивал.
Но... гнев гневом (командующего), а "кнут" был сдобрен некоторым "пряником": за задержку обещали договор на продление контакта по поставке угля. На что был уполномочен представитель заказчика — тот почтенный дядька, сопровождавший груз. Правда, с пересмотром расценок, так как верили, что риски на море (стараниями Рожественского) теперь будут гораздо меньшими.
Адмирал даже приказал выплатить незначительную компенсацию американским матросам за ранения и направил людей для ремонта повреждений на судне, полученных в ходе столкновения с японцами.
На самом деле такая неожиданная покладистость имела трезвый расчёт.
Надлежало удалить все следы-улики обстрела всё-таки нейтрального судна (с шкипера станется и иск подать). И если гильзы были собраны практически сразу после захвата транспорта, теперь следовало извлечь все пули, особенно уделив внимание нестандарту. Понятно чьему!
С решением попридержать подле себя транспорт с углём, отпадала необходимость полностью выгребать его трюмы. Это можно было сделать и погодя — в Петропавловске. Поэтому Рожественский приказал произвести ограниченную бункеровку.
Теперь вопрос, вынужденного стояния в бухте, определялся тем как быстро на "Ослябе" перелатают котельным железом развороченную носовую оконечность. Бэр докладывал, что случись шторм или крепкая волна, вполне ожидаемые в северных широтах, в носовые отсеки будет поступать забортная вода. И уверял, что к тому времени как стемнеет, он должен управиться с починкой.
Запланировано начал преображаться "Смоленск" перекрашиваясь в боевой цвет — во всё тот же ослепляющий камуфляж. Уже́ соскользнул с гафеля трёхцветный торговый флаг, заменяясь необходимым вымпелом. На корме расправился военно-морской Андреевский, и местным торжеством произошла смена названия, превратив гражданское судно во вспомогательный крейсер "Рион".
Официальное заявление Морского ведомства России о внесении "Риона" в список императорского флота уже должно было произойти.
Разъездной катер попыхтел ещё, побегал от борта к борту, свозя командиров кораблей на совещание.
По первому представлению в совершено незамысловатой ситуации, Рожественский неожиданно столкнулся с дилеммой. На повестке уходящего дня (и однозначно грядущей ночи) стоял вопрос, как быть с ещё одним вспомогательным крейсером японцев.
С ледокола выдали примерный пеленг, на работу его беспроводного телеграфа, скорей сложностью была дистанция! И по расчётам, его местоположение было в пределах курсовой линии отряда.
Это давало основание думать, что с "Мару" можно будет разобраться без каких-либо сложностей, не разделяясь, не уклоняясь, практически мимоходом.
Так хотелось!
А дальше начинались детали и неувязки.
На каком удалении отстоит "японец" было неизвестно. Пока.
Опираясь на помощь потомков с обнаружением, Рожественский, уже апробированным вариантом, рассчитывал выйти под покровом ночи на цель.
Вот только в пропорцию времени, скорости и расстояния этот план никак не укладывался.
Штурманский расчёт на вскидку давал основания полагать, что если выйти ближе к ночи, после починки "Осляби", то перехватить противника удастся... в лучшем случае на рассвете.
Было известно название судна — "Маншю-Мару". Это был бывший пароход "Манчжурия" на 5000 тонн водоизмещения, со скоростью хода 18 узлов.* Как военная единица, вооруженный от силы двумя 120-мм орудиями с довеском из мелочи, проблему из себя представлял ровно в своей задаче — обнаружить отряд Рожественского и донести эту информацию до командования.
В принципе его мог перехватить "Рион", который, и вооружён был лучше, и ход имел на два узла больше. Но перед Зиновием Петровичем стоял пример "Осляби", получившего всего одно, но такое досадное попадание.
А "Рион" и вовсе был безбронным.
И до Петропавловска — тысяча миль с хвостиком, по неспокойному морю, при уже поползшей вниз стрелке барометра.
*( С началом войны, стоящий в Нагасаки на ремонте пароход "Манчжурия", осуществлявший гражданские грузопассажирские перевозки, был конфискован японцами как военный трофей.)
Дав высказаться своим подчинённым, адмирал ничего нового для себя не услышал.
Кстати, после доклада мичмана о действиях штурмовой группы при захвате угольщика, в голове взбреднула мыслишка вернуть под русский флаг подло конфискованный пароход.
Но и тут ждало разочарование.
— Если и удастся выскочить на него в ночи́ неожиданно, не схлопотав в упор, даже из мелкого калибра, — осторожно аргументировал капитан 2-го ранга Троян Пётр Аркадьевич, командир "Риона", предполагая, что именно его кораблю поручат эту миссию, — это ж не в тихой бухте. На океанской зыби побьём борта.
— Для такого дела не одну тренировку надо провести, — с сожалением должен был отступиться от возможности проявить себя абордажник-мичман, — чутка промашку по быстроте дадим, подорвёт супостат и себя и пришвартованный "Смоле... э-э-э, "Рион".
— Жаль, — откровенно расстроился Зиновий Петрович, — ну, что ж, господа! В таком случае не вижу смысла и в преждевременном выходе "Риона" в боевой поиск.
Увидев в дверях "адмиральской" унтер-офицера — старшего группы новых средств связи, личное появление, которого говорило о том, что пришёл вызов из Петербурга, адмирал свернул совещание.
Следуя за унтером в радиорубку, продолжая мысленно обдумывать дальнейшие действия отряда, Рожественский немного посетовал:
"Дальняя связь это неоспоримо хорошо, но начинаю понимать тех разгильдяев, которые по службе стараются быть подальше от начальства и поближе к..., — адмирал потянул носом, — хм! А из камбуза недурно пахнет! Так вот, к Авелану. Предоставить доклад по утопленным кораблям противника и захвате угольщика будет конечно приятно, но обязательно последует какое-то очередное "полезное" указание из-под шпица и озвучивание планов, которые им там, на берегах Невы кажутся гениальными, но здесь на месте совершенно не реализуемыми.
Поставим себя на место То́го. Адмирал не дурак и должен понимать, что "условно нашего одинокого Бэра" заманить в ловушку будет непросто. Что могут для этого предпринять японцы? Сдать, подставив вспомогательное корыто с якобы секретным документом? Кто ж поверит — известно, что истинные самураи не сдаются. Стоп"!
Рожественский даже остановился, заставив сопровождавшего унтера недоумённо воззриться на неожиданно замершего командующего.
До Зиновия Петровича, наконец, дошло, что ему намедни втолковывал Авелан.
"Проблемы То́го или Камимуры, это их проблемы. Главное, что нам самим надо влезть в эту ловушку... со своей ловушкой.
А когда такие разные люди хотят одного и того же.... А ведь, чёрт подери, может и получиться!
Вот только "Маншю-Мару" отпускать смысла не имеет. Слишком далеко пока от коммуникаций японцев и потому — рано. Оперативная обстановка может ещё сто раз поменяться. Да и нельзя давать японцам много времени на подготовку. Так можно и заиграться. И переиграть самих себя".
* * *
Немного не успевали на "Ослябе", продолжая греметь железом. Или сумерки влажной хмарью легли раньше, нежданно.
Бэр просил ещё час, и получил его.
По кораблям отряда разбежался сигнал: "прекратить погрузку, произвести малую приборку, быть готовым к выходу".
Ещё довозили последнее катера и шлюпки, ещё двигались стрелы кранов и скрипели тали... уже в темноте, под вспыхнувшими всевозможными огнями: электрическими лампами, дуговыми фонарями и люстрами, дающими в сечке-мороси мутный ореол и общую иллюзию титанического действа в далёкой загадочной северной бухте.
Поднимали пары в ещё не успевших остыть котлах, сжигая в топках "новенький пенсильванский" антрацит.
С флагмана "скинули радио" на "Ямал", оповещая о намереньях выхода.
Получили "квитанцию".
Пробили стылую туманистую муть мощным прожектором с "Александра", семафоря стоящему чуть дальше к выходу из бухты "Воронежу".
Из темноты рассеяно, но читаемо проморгало подтверждением приёма.
Через час якоря были выбраны, медленно и последовательно корабли стали выходить из бухты, выстраиваясь в походный порядок.
— Прика́жете на "Воронеже" оставить фальшивое название, коль американский транспорт будет у нас в ордере? — Спросил Коломейцев, взирая в ночь сквозь забитое мелкими дождевыми каплями стекло "ходовой".
Пароход пока шёл впереди, подсвечиваясь всеми своими огнями. Занять своё место в строю ему разрешили только по выходу из узостей бухты... скорей уж условных, но всё же....
— Думаете на "американце" не поймут что это бутафория? — С ленцой ответил Рожественский.
— Шкипер этот зело корыстный. А вдруг дело до суда дойдёт? А так будет говорить только то, что видел и ни слова неправды. "Аризона" и "Аризона" — поди, отличи, да отыщи.... Этих "аризон" в САСШ пруд пруди. Точнее морей.
— Распорядитесь, — не стал возражать адмирал.
Барометр не врал и снаружи зрело штормом. Пока шумело бала на четыре. Зиновия Петровича пугали ухудшением погоды, но адмирал, и слышать не желал о каких либо задержках.
— Что сообщили на наш запрос с ледокола?
— Они не хотят рисковать летательным аппаратом — наверху ветер более сильный. Поэтому выдвигаются вперёд, хорошим ходом. Попытаются нащупать "Мару" на пределе своей поисковой системы.
— Передайте, что в охранение им выделяется "Рион". Пусть дождутся подхода крейсера.
Унтер-офицер не по-уставному кивнул, склоняясь над выносным пультом радиопередатчика. А Рожественский, повернувшись к Коломейцеву, нетерпеливым жестом его одёрнул:
— И не надо на меня так смотреть. Я знаю, что их радар обнаружит любого противника заранее, и они всегда успеют отойти на безопасное расстояние. Дело не в этом....
Но не стал продолжать. Проведя платком по рукаву кителя, и обнаружив чёрный развод, адмирал тихо выругался, скорчив гримасу:
— Заме́ните меня, покуда. Эти олухи уронили мешок углём прямо под ноги.... Весь в пыли. Надо привести себя в порядок. Как только с ледокола дадут направление и дистанцию, распорядитесь на "Рион" пусть выдвигаются.
Ход держали в десять узлов. Искровой телеграф не включали. Работали только приёмо-передатчиками на безопасных от прослушивания частотах.
В меру растянутая в кильватер колонна, свободно подсвечивалась огнями — командующий полностью доверяли заявлениям потомков, что горизонт вокруг чист и в ближайших сорока милях нет никого постороннего.
Вскоре, получив приказ и курсовое направление, один из носителей топовых и прочих огней выпал из строя, опережая головные корабли — "Рион" набирая полный ход, ушёл догонять невидимый где-то там впереди ледокол.
