Невозвращенцы. Часть вторая

Глава 12. Алена.

Деревня Дубки северной волости Великого Княжества Словенского, Липец года 1787 от обретения.

— Синица! Где ты? Дрянная девчонка! — неприятного тембра голос раздавался на опушке леса.

"А вот и не найдешь!" — подумал беглянка, сидя в густых ивовых кустах.

— Синица! Отзовись сейчас же! Тебя батюшка кличит!

"...Батюшка, это серьзно. Это мачеху можно не слушать, а отец..." С тех пор как матушку три года назад забрала лихоманка, за два дня зачахла, даже волхва или ведуна не успели позвать, отец не женихался полтора года. А потом вот привел в дом новую женщину. Была она всего на пять лет старше приемной тринадцатилетней дочери и похоронила уже одного супруга.

— Синица!

Жилось падчерице несладко. Мачеха ее сразу невзлюбила и очень редко даже словом добрым поминала. Даже называла не по имени, Алена, а по детскому прозвищу. Только отец иногда заступался за нее, но мачеха вертела им как хотела, так что такие случаи становились все реже и реже. А уж когда год назад у нее появился маленький братик, то вся отцовская любовь сосредоточилась на нем.

— Алена! Немедленно отзовись!

"Это уже серьезно. Что же произойти должно было, если эта ведьма назвала ее по имени?"

— Ииидууу, — решила откликнуться Алена и полезла сквозь кусты.

— Вот ты где! Что делала? Почем раньше не откликалась? Я же волнуюсь о тебе!

"Как же, как же, волнуется она".

— Я по грибы ходила!

— Ну, покажи, чего набрала— потребовала мачеха и потянула к себе корзинку. — У. Полная... И грибы какие хорошие, ни одного переростка. Умница.

"Что же случилось? — не на шутки испугалась Алена. — Такой ласковой мачеха была последний раз на свадьбе. С тех пор она меня словом добрым ни разу не порадовала. А сейчас, вон как расстилается... Что же случилось? Неужели...".

— Пойдем скорее домой! Там у батюшки гости. Важные гости.

Гости были действительно важные. Настолько важные, что в деревню мачеха повела ее задами. "Тихо" — прошипела мачеха. И они тихо, никем не услышанные и не замеченные забрались в дом и кинулись в светелку. Там мачеха быстро сорвала с себя одежду, распахнула сундук и стала вышвыривать оттуда вещи.

— Так, это одену я... — быстро шел процесс выбора, — это тебе, это надень, и это, — мачеха выбирала из сундуков самые красивые и дорогие вещи, многие из которых даже были ни разу не одёваны. — Теперь так. Стой смирно!

Мачеха открыла заветную коробочку с различными притирками и начала наносить всю эту красоту на себя и на падчерицу. Так сначала в ход пошли белила, потом румяна, потом косу Алены быстро перепели, а тело начали одевать в роскошные одежды.

"Только не это, пожалуйста, боги молю вас, только не то, что я думаю. Мара-заступница, только не это!" — но боги ей не ответили. Пока Алена молилась, мачеха отставила шкатулку с притирками и достала другую, с драгоценностями, и стала вешать на себя все что в ней было. Шесть колец, серебряных, несколько цепочек бус, серьги. Из шкатулки Алене не досталось ничего, а когда она потянулась рукой к лежащим в шкатулке простеньким бусам из речного жемчуга, которые ей еще дарила мама, мачеха больно ударила ее по руке и сказала:

— Нельзя!

Теперь уже никаких сомнений быть не могло, и Алена совсем приуныла.

— Быстрее, — шипела мачеха и они побежали на кухню. Там каждая схватила по ковшу со свежим сбитнем, который явно этим утром сварила мачеха, и бросились к двери. Во дворе их уже ждал отец, также облаченный в свой самый дорогой наряд.

— Что так долго, Малуша? Гости уже заждались!

Бросив опасливый взгляд на занятых разговором родителей, Алена скользнула к воротам. В щель между створками она увидела пятерых мужчин, приехавши верхом. Они занимались тем, что внимательно осматривали подковы своих лошадей, упряжь, а так же поправляли богатую одежу друг друга, изредка со скрываемым нетерпением поглядывая вокруг. Вокруг на скамейках вольготно расположилось все незанятое на летних работах население: оба совсем старых деда, которые били баклуши, складывая готовые ложки в общую кучу, пара совсем малых ребятишек и одна бабка, которую по старческому слабоумию нельзя было оставить одну. Гости явно приехали уже давно, так как одежда была в полном порядке, упряжь сияла чистотой, а лошади выглядели полностью отдохнувшими. Но правила приличия не разрешали им войти в дом, более того, даже показать того они приехали не вовремя, что хозяин заставляет и ждать было бы верхом неприличия. По большому счету то, что приехали не вовремя и застали врасплох, вина их, и теперь нужно дать хозяину время встретить их чинно. Наконец отец дал всем налюбоваться на гостей и громко прокашлялся. Гости сразу встрепенулись, подтянулись и явно главный из них, огромный мужик с широченными плечами и седой бородой, громко постучал в дверь. Хозяин отодвинул засов и распахнул обе створки ворот.

— Здрав будь, хозяин, — зашли во двор гости и в пояс поклонились.

— И вам по-здорову, гости дорогие, — поклонились хозяева, при этом Алена чуть было не пролили приготовленный сбитень, но незаметный пинок мачехи помешал ей это сделать. — Испейте после дороги дальней.

Мачеха протянула седому полный ковш сбитня, а Алена растерялась. "Одесную, напои того" — прошипела мачеха. Справа стоял "немолодой уже, лет тридцати может", подумала Алена, протягивая ковш.

— Благодарствую тебя, красавица, — взял обеими руками ковш гость и стал неторопливо пить. Пока другие гости успели быстро вкруг опустошить и вернуть мачехе пустой ковш, Аленин пил медленно, один, не с кем не делясь.

— Благодарствую тебя, — повторился гость, перевернул ковш, показывая что не оставил ни капли, и вернул с улыбкой. — Как звать тебя?

— Алена, — ответила она и покраснела, потому, что руки гостя как бы ненароком задержались при передаче ковша на ее руках.

— Меня Стояном кличут, — ответил ей гость и опять улыбнулся.

— Так что же вы стоите, гости дорогие?! Проходите в дом, — пригласил хозяин.

— Спасибо Добромил, мы по делу.

— Да какие могут быть дела с дороги! Гостей с дороги не накормить — только богов наших гневить! А ну-ка, хозяйки накрывайте на стол, — крикнул он женщинам.

Слово хозяйки больно резануло слух Алены. Раньше, как и должно, хозяйка в доме была только одна. Сначала мать, потом мачеха, а она была ребенком и помощницей. Теперь же ее тоже назвали хозяйкой. А значит — она больше не ребенок, она уже взрослая жена. От этой мысли она буквально окаменела. Уже год как отец заводил все менее шутливые разговоры о том, что совсем она выросла, что скоро станет хозяйкой в своем доме и подарит мужу своему детей, а его порадует внуками, но то, что она может стать мужней женой уже до конца этого года, ей не приходило в голову.

— Ты уже все поняла? — заметила ее состояние мачеха.

— Но он же совсем старый!

— Совсем он не старый, в самом расцвете сил! А красавец какой! Кузнец, говорят, искусный. Кузня своя, подмастерья...

— Но я не хочу!

— А тебя никто и не спрашивает. Негоже жене быть одной.

— Но ведь это нечестно! Я его не люблю! Я его первый раз ....

— Ничего. Стерпеться — слюбится. Я тоже не любила, когда в первый раз. А теперь — хватит! Иди, накрывай на стол. Показывай, какая ты хозяйка.

Весь последующий праздник прошел для Алёны как в тумане. Она покорно носила на стол различные кушанья, убирала со стола, тихо сидела по левую руку от отца и вежливо краснела, когда ее хвалили. Наконец, это произошло.

— А что такая красавица, и без украшений совсем? — спросил Стоян.

— Да ей еще никто не дарил, наверное, — ответил седой.

— Это неправильно. Посмотрите — губы маков цвет, коса цвета спелой пшеницы — в руку толщиной, а уж стан какой! Такая краса должна быть отмечена! Ей нужно что-то подарить, — продолжал рассуждать Стоян так, как будто Алены рядом не было.

— И кто подарит? Какой добрый молодец?

— А хоть и я!

— Ты, — притворно удивился седой, — да тебе еще рано поди бусы девкам дарить! — Обычные в таких случаях сватовские слова по отношению к здоровому мужику звучали как настоящее оскорбление.

— Так как же рано! Ничуть не рано! — притворно возмутился Стоян. — У меня дом есть, ремеслом богат, кузня есть своя, дети голодать не будут.

— А есть ли у тебя с собой бусы? Хоть из речного жемчуга? — продолжал задавать вопросы седой.

— Так как можно подарить такой красе бусы из речного жемчуга, у меня для нее нашлось бы что получше.

— А покажи!

— Смотрите, — сказал Стоян и достал из мешочка на поясе что-то круглое и блестящее.

Заинтересованная, как и все, Алена даже чуть привстала, чтобы лучше видеть. Кузнец медленно развязал ткань, в которую было завернуто это самое получше, и девунки дружно ахнули. На огромной ладони кузнеца лежала восхитительная серебряная шейная гривна, украшенная прихотливой чеканкой и небольшими подвесками.

— Примешь ли ты это от меня в дар, Аленушка? — внезапно обратился к ней кузнец.

Алена отдернулась и окаменела. Вот оно. Сейчас она должна все решить. Она беспомощно оглянулась по сторонам и натолкнулась на напряженный взгляд отца и тяжелый — мачехи. Никакого сомнения не было. В их глазах было только одно слово: "возьми". Алена, сдерживая слезы, протянула руку и медленно взяла протянутое ей украшение.

— Ну, вот и славненько, — сказал седой. Напряжение, простершееся над столом сразу рассеялось. — На вересень тогда и свадьбу сыграем.

Алена вскочила и, сдерживая слезы, выскочила из-за стола. Слезы прорвали плотину уже за порогом дома и закапали на руки, все еще сжимавшие серебрянную гривну.

Целый месяц после сватовства Алена ходила как в воду опущенная. Все ее мысли занимало одно, что очень скоро она, так и не изведавшая еще любви, будет отдана за совершенно незнакомого мужа. Который не любит ее, и которого не любит она. Просто затем, чтобы не остаться в девках, чтобы мачеха свободно распоряжалась в ее доме, чтобы в доме Семена появились дети. Ее дети... Видя состояние падчерицы мачеха как могла старалась ее отвлечь, а лучшим отвлечением от дурных мыслей по ее мнению была работа. С восхода и до заката Алена была ее загружена, а работы летним днем столько, что и не переделать. Вот и сейчас девушка сидела в окружении половины женщин деревни. Сегодняшним вечером они занимались легкой работой: они пряли. Работа несложная, но нудная и требующая усидчивости. А чтобы работа не утомляла и шла быстрее, ее сопровождали песнями и разговорами. Женскими. И главной темой последнего месяца была предстоящая женитьба. Вот уж Алена наслушалась про все — про жизнь, про мужчин, про женские обязанности, про то, как появляются дети и что надо делать с мужем. Но такие разговоры за последний месяц уже сильно поднадоели всем, и далее работу решили скоротать песней. Песни запевали все по очереди, и запевала выбирал какую именно.

Вот настала очередь Варвары. Когда-то муж привез ее еще совсем молоденькой из другого княжества, но она очень быстро обжилась здесь, завела со всеми хорошие отношения. Воля этой женщины была тверже камня, а рукам ее силы было не занимать. Поначалу, некоторые ее недоброжелательницы после традиционной общей бани из парной выползали на четвереньках, а синяки по всему телу были явно не от березовых веников. И хотя сама она получала не меньше, но продавливать остальных продолжала до победного конца. А то, как она своего мужа гоняло, многие женщины завидовали...

Ночь темна-темнешенька в доме тишина;

Я сижу, младешенька, с вечера одна.

Словно мать желанная по сынке родном,

Плачет неустанная буря под окном.

До земли рябинушка гнется и шумит...

Лучина-лучинушка неясно горит.

Поначалу, некоторые женщины с упреком посмотрели на Варвару. Дескать — "зачем расстраивать лишний раз невесту", — но натолкнувшись на острый, какой-то яростный взгляд после первого куплета, песню подхватили.

Затянуть бы звонкую песенку живей,

Благо, пряжу тонкую прясть мне веселей,

Да боюся батюшку свекра разбудить

И свекровь-то матушку, этим огорчить.

Муженек-детинушка беззаботно спит...

Лучина-лучинушка не ясно горит.

Хорошо девицею было распевать,

Горько молодицею слезы проливать.

Отдали несчастную в добрую семью,

Загубили красную молодость мою.

Мне лиха судьбинушка счастья не сулит...

Лучина-лучинушка неясно горит.

"Неужели это ждет меня? Вот такая сломанная жизнь? — думала Алена с набухшими на глазах слезами. Неужели я, не милуясь ни разу с любимым, которого у меня еще и не было, вот так отдам себя этому старику? Неужели?..."

Я ли не примерная на селе жена?

Как собака верная мужу предана.

Я ли не охотница жить с людьми в ладу?

Я ли не работница в летнюю страду?

От работы спинушка и теперь болит...

Лучина-лучинушка неясно горит.

Милые родители, свахи и родня!

Лучше бы мучители извели меня:

Я тогда не стала бы сетовать на вас,

Сладко ли вам жалобы слышать каждый раз?

Ах, тоска-кручинушка сердце тяготит.

Лучина-лучинушка неясно горит...

Входная дверь хлопнула за выскочившей Аленой. Сиротливо осталось лежать на скамейке веретено.

— Зачем ты так? — спросила одна из женщин. — Почем ты ее мучаешь? Она же ласковая, добрая девушка...

— Именно поэтому. Я не хочу ей своей судьбы. Али вы ей этого хотите?

— Но она все равно ничего не может изменить, и мы не можем.

— Боги могут. И я им молюсь за нее.

"Что же делать?" — думала Алена. "Что я могу сделать? Как избежать судьбы такой? Или лучше как в песне? Камень на шее, и воду? Русалкой стать — парней соблазнять, да по ночам по полю гулять? Да плохо это..."— вот с такими невеселыми мыслями она заснула.

На следующий день все валилось из рук. Отец и мачеха поехали на ярмарку в ближайший городок, а Алену, от греха подальше, оставили дома. Привыкать быть хозяйкой. Печальная девушка занялась нескончаемой работой: накормить кур, накормить свинок, приготовить, воды наносить из колодца, перебрать, просеять, прибрать... Именно за приборкой во дворе ее и застал стук в калитку.

— Кого там еще принесло? — неприветливо отозвалась Алена.

— Здравы будьте, — послышался женский голос, — можно?

— Заходите, — открыла калитку девушка.

За калиткой стояла молодая женщина, наверное ровесница мачехи. Одета она была скромно и выглядела устало.

— Здесь живет Добромил сын Пахома?

— Тута, — ответила Алена.

— А ты кто ему?

— А я его дочь, Алена.

— А где батюшка твой, и матушка?

— На ярмарку поехали, а вы по чью душу?

— По твою! — закричала незнакомка и с силой вцепилась левой рукой в волосы хозяйки, а правой начала наносить беспорядочные удары, стараясь попасть ногтями в глаза.

Ошеломленная Алена сначала не пыталась сопротивляться этому неожиданному нападения, а потом уже стало поздно. И не сравниться по силам четырнадцатилетней девушке и взрослой женщине.

-Стоян будет моим! — кричала женщина, стоя над Аленой и нанося ей удары, — Моим! Моим! Моим!...