1942 - 94

Глава первая. Блокпост.

Северный Кавказ. 1994 год.

Четвертые сутки они ждали машину с обеспечением. Запасы продовольствия подошли к концу — остались только соль и сода. Последний 'сухпай' прикончили еще позавчера, а есть хотелось очень сильно. Вспомнили рассказы дедов и пробовали жевать кору с деревьев, но кроме противной горечи во рту, никаких ощущений это не добавило. И как только во время голода люди выживали таким способом?

Напряжение последних дней было велико; ночью постреливали, и поэтому от голода нельзя было спастись ни наяву, ни во сне. Где-то происходили стычки, но, не смотря на это, мирная жизнь все еще проходила и проезжала мимо поста, хотя взгляды у людей были направлены под ноги. Никто не здоровался, ничего не спрашивал и ничего не отвечал, стараясь быстрей обойти блокпост. Приходилось сидеть и ждать, глядя, как проезжают мимо телеги, груженные бидонами с молоком и другой незамысловатой сельской продукцией, не имея возможности даже подать вид, что на блокпосте наступил голод. А жрать хотелось все сильнее.

Хуже всего было то, что аккумулятор в радиостанции полностью разрядился, и уже не было никакой возможности связаться со "своими", чтобы уточнить, когда прибудет провиант, да и вообще — узнать, что происходит вокруг. Кто-то робко высказал мысль покинуть этот чертов кордон и пробиваться к части, но все прекрасно понимали абсурдность затеи и предпочли остаться здесь, на горной дороге. Ведь, как говориться — надежда умирает последней.

Дальше по дороге располагалось несколько селений. Дома — приземистые, основательные, с глухими железными воротами, за которыми заходились лаем невидимые собаки. Не видно было и людей, — вообще, ни живой души. Только хлопали деревянные ставни на окнах. Казалось, вот она — еда, рядом, только протяни руку, но мысль отлучиться с поста, чтобы попробовать выменять, или попросту купить ее на придорожном рынке, ни у кого не возникала. Шанс получить не то, чтобы кусок отравленного мяса, а попросту пулю в спину был очень высок. Да и менять не на что было. На патроны, как это делали зеленые новички, впервые попавшие в патруль, и горящие желанием купить травки или местного самогона от улыбчивых и очень доброжелательных стариков, не позволила бы совесть, чтобы потом мучиться от мысли, чем обернется это для русских солдат.

Старший прапорщик Дымов, начальник блокпоста расположенного в районе села Шаро-Аргун, сидел на ящике из-под снарядов и, насвистывая некий популярный мотив, пытался соорудить примитивную удочку. До командировки он являлся старшиной одной из рот богом забытого отдельного батальона, расквартированного в каком-то захолустном городке, но из-за пристрастия к "огненной воде" был сослан в эту дыру. Внизу, на дне ущелья, вдоль которого протянулась охраняемая дорога, протекала небольшая речка. Возможно, в ней водилась рыба. Может даже форель. Обитала ли она в этих местах — особо никто не задумывался, мечтали об ухе, и свято веря в обещания Дымова вернуться с уловом, помогали, как могли.

— А леску-то где возьмете, товарищ прапорщик? — давясь слюной, в предвкушении предстоящего ужина, поинтересовался сержант Кучеров.

— Настоящий солдат всегда имеет под рукой суровую нитку, — не поднимая головы, поучительно произнес тот. — В бурной реке и она сойдет. И вообще, если старший прапорщик Дымов сказал, что рыба будет — значит, она будет!

— Хотелось бы верить, — вздохнул рядовой Климов, он же Клим, наблюдая за манипуляциями старшины. Он всегда был чем-то недоволен. И сейчас, особенно. Проклиная все на свете, думал о том, каким был идиотом, поддавшись на уговоры матери 'отслужить как все', и благополучно вернуться домой. Теперь, это виделось слишком далеким, а мать успела сотню раз пожалеть, о том, что выбрала такой способ воспитания 'непутевого сына'

— Не ной, Клим, — бросил Кучеров. — Без тебя тошно.

Сержант, вообще, являлся уникальной личностью в группе. Уже месяц, как он должен быть гражданским человеком, красуясь перед девушками в парадной форме, попивая холодное пиво у ларька. Но, в общей суматохе, воцарившейся вокруг, про него попросту забыли. Впрочем, как и обо всех на этом посту. Странное время — странные поступки.

— Ну, вот и готово, — вскоре объявил Дымов, осматривая свою поделку. — Подайте ведро, господа! Я отправляюсь на рыбалку.

— На что ловить собрались, сударь, — резонно спросил сержант. — Думаете, при виде вашего рыболовного инструмента, добыча добровольно сдастся в плен?

— Дурак ты, Кучер, — плюнул прапорщик. — Зелен ты, и глуп. Горная рыба, как ворона, клюет на блестящее — то бишь на блесну.

— А где блесну-то возьмете?

— 'Отличник боевой и политической' на моей груди — вполне подойдет. Хорош воду мутить — давайте ведро, и я — пошел.

— Удачи!

Начальник блокпоста направился к речке, а его недавние спорщики вернулись на свои места.

Дымов поставил на прибрежные камни ведро и принялся ловко забрасывать самодельную снасть в бурную хрустальную воду. Не хотелось верить, что война рядом и в то, что кто-то там, за горой, тоже смотрит на тебя через стекло оптического прицела.

Он не обманул, (что еще больше укрепило его авторитет в глазах подчиненных), вернувшись с парой небольших рыбин. Конечно, это была не благородная форель, но это особо никого не смутило. Пока ароматное варево весело клокотало в котелке, личный состав обступили костер, глядя, как постепенно темнеет вода, вбирая в себя вкус рыбы, не в силах отойти от еды ни на шаг. Разлили по чуть-чуть, переживая, как отзовется кишечник на нечаянную радость, после нескольких дней голодовки.

— Душевно, — отставляя котелок в сторону, произнес Кучеров. — Никогда бы не подумал, что обычная рыбная похлебка так сильно порадует организм.

— Человеку, для счастья, нужно не так уж и много, — усмехнулся прапорщик. — Смотря, какими категориями это самое счастье измерять.

— В смысле? — дохлебывая бульон, поинтересовался Климов.

— Смысл прост, как и все вокруг. Дома ты каждый день хавал пельмени со сметаной, и не чувствовал от этого кайфа, а сейчас — рыбной похлебке рад. Категория!

— Чего дураку объяснять прописные истины, — махнул рукой сержант. — Потом сам допрет. Давайте спать.

— Кто на пост?

— Каму мы на хрен нужны, Клим! Ты, кроме меня и старшины, за последние два дня видел, кого-нибудь?

— Вот это и стремно! Знаешь, перед чем затишье обычно бывает?

— Дрыхните, — вмешался в разговор Дымов. — Посижу. Все равно не спится в последнее время.

Он вспоминал жену и дочку, что остались дожидаться в гарнизонной общаге. Странная вещь война — вроде сидишь на посту, отгоняя мух и ковыряясь в носу, а затем, бах — только успевай магазин в 'калаше' менять. А поймаешь пулю в голову — и деньги даром не нужны. Только, молодых пацанов жалко. Двое сейчас спят рядом и не думают о том, что жизнь их в данный момент находится в руках старшего прапорщика Дымова.

Тяжелый армейский грузовик, пыхтя, натужно вполз в гору. Остановился у шлагбаума, заглох, и скинул лишний воздух из ресивера — словно выдохнул с облегчением, что дальняя дорога завершена. Водитель — контрактник, выбрался из кабины, громко хлопнув дверью. Засунув руки в карманы, в развалку подошел к мешкам с песком, что обозначали присутствие блокпоста.

— Здорова, братья по оружию, — протягивая ладонь для приветствия, воскликнул он. — С голоду тут еще не подохли?

— Сейчас тебя съедим, — беззлобно ответил сержант Кучеров, обмениваясь рукопожатием. — Чего привез?

— Что послали, то и привез. Где старшой?

— Уже пошли будить. Спит. Всю ночь нас охранял.

— Ладно, тогда ты бумаги подпиши, — он достал из-за пазухи несколько бланков. — Ручка-то есть?

— Кто это у тебя в кабине сидит, — поинтересовался сержант, подписывая документы. — Напарник?

— Пополнение ваше...

— А, чего не выходит, стесняется?

— Сам и спроси, — посоветовал водитель, — Я сейчас обратно махну. До темноты успеть хочу. Неспокойно стало в этих краях, того и гляди подстрелят на дороге.

Кучеров подошел к 'Уралу' и, открыв дверь, распорядился:

— Ну, давай, пополнение, вытряхивайся. Машину разгружать будем.

Солдат с готовностью покинул кабину и предстал перед ним во всей красе: форма сидит как влитая, уверенный взгляд направлен прямо в глаза сержанта, без тени сомнения на лице. Молодое пополнение не обладает таким характером.

— Да, — протянул Кучеров, — Вижу, не простой фрукт нам прислали. Контрактник, что ли?

— Тебе какое дело, сержант?

— Хорош языки чесать, — забирая накладные из рук Кочерова, произнес подошедший прапорщик. — Ты лучше иди вещи собирай, раз уж замену тебе прислали.

— Это я мигом, — воодушевленный он, направился в палатку, долгие месяцы служившую крышей над головой

— Счастливый, — с нескрываемой завистью, вздохнул Климов. — Скоро дома будет.

— Не дрейфь — тоже домой поедешь, — успокоил Дымов. — Но, попозже.

Он вернул подписанные листки обратно водителю и распорядился:

— Приступайте к выгрузке. Появится Кучеров, пусть присоединяется. 'Дембельский аккорд' — вещь святая!

Первым делом Дымов воспользовался стоящей в грузовике рацией и связался с дежурным, сквозь зубы высказав свое мнение о начальстве, не обратившем внимание на замолчавший блок-пост.

По ходу решено было работающую рацию оставить себе, несмотря на возмущения водителя грузовика.

Вскоре ящики с припасами перекочевали из кузова грузовика на импровизированный склад. После этого состоялись проводы сержанта Кучерова. Отправили, как положено: посидели за накрытым столом, испили спирта (приятель с технического склада, прислал Дымову небольшой презент, в виде пятилитровой канистры). Все, кроме водителя, выпили, мешая в тостах пожелания и советы, в основном пошлые, о том, что сержанту в первую очередь необходимо сделать на гражданке. Новенький пил мало, и особо не притронулся к еде, думая о чем-то своем, и лишь иногда усмехаясь особенно громким взрывам смеха. Его не трогали.

Когда машина, поднимая столбы пыли, скрылась за поворотом, Дымов подошел к сидящему в сторонке Наумову и, устроившись рядом, спросил:

— Как служить будешь, солдат?

— Как в уставе написано.

— Послушай меня, Ваня. Твое прошлое меня не интересует, но нормального человека сюда силой не загнать — значит, биография у тебя не особо чиста. Это твои личные проблемы. Теперь, нам вместе жить, а — время, оно покажет — кто есть кто на самом деле. Ты понял?

Тот кивнул. На несколько минут воцарилось молчание.

— Пойдем, — поднимаясь, вздохнул прапорщик. — Отметим теперь твой приезд. Все равно время обеденное.

Когда они уже лежали на брезенте, заменившем и стол и стулья столовой, пришлось встать и открыть шлагбаум старенькому белому мерседесу и двум 'Жигулям', украшенных свадебными лентами.

Сидящие в машинах смотрели прямо, и когда прапорщик, через открытое окно, дежурно поздравил молодых, жених только слегка наклонил голову.

И этот эпизод никогда бы не отложился в голове у Дымова, если бы на следующее утро не приехала комиссия из штаба.

Сгоревший продырявленный грузовик обнаружили в часе езды от блок-поста, на обочине. Обезглавленные тела водителя и сержанта Кучерова лежали на дороге.

Комиссию больше всего интересовало, кто разрешил забрать радиостанцию из машины, будто она как-то могла спасти ехавший без прикрытия грузовик от двух очередей прошивших кабину насквозь.

Пробыв три часа на посту и собрав объяснительные, начальство уехало восвояси, и, как только улеглась пыль под колесами штабных УАЗов, все стихло. Будто ничего и не было.

Когда Наумов окончил военное училище, мир казался прекрасным. Щеголяя перед бывшими одноклассниками и друзьями парадной офицерской формой, сидевшей на нем как влитая, он и подумать не мог, что дальнейшая служба доставит массу неприятностей. Отгуляв положенный отпуск и отправившись к новому месту службы, он как новоиспеченный командир мотострелкового взвода, после представления командиру части, ' проставился' своему непосредственному начальнику — командиру роты, капитану Васюкову. Сколько пили — он вспоминал с трудом, да и для него, воспитанного в семье учителей иностранных языков, слово 'водка' было малознакомым. Поначалу все складывалось вполне нормально. Вскоре его назначили временно исполняющего должность командира роты. Обычные армейские будни затянули с головой.

Все изменилось спустя несколько месяцев. Прибывшая в часть комиссия, выявила огромные недостачи в 'артвооружении', а в частности в роте Васюкова. Только в тот момент осознал Наумов, что принял верную ему технику и вооружение существующую только на бумаге. Все остальное было разворовано и давно продано. Далее был суд, лишение офицерского звания и 'зона', страшная и беспощадная.

Об этом сейчас думал бывший командир мотострелкового взвода, бывший лейтенант, бывший заключенный — Иван Наумов, лежа на драном матрасе, на краю Аргунского ущелья. Жизнь порою выписывает крутые виражи, переворачивая все с ног на голову. Жаль, что не всегда возвращает на исходную позицию.

Выросший на среднерусской равнине, в горной местности он был впервые. Необычная тишина поражала. Вместо гулких камнепадов, рисовавшихся в сознании, тишину эту нарушали только мелкие ручейки гальки, ненавязчивый шепот горной речушки, и храп рядового Климова, дрыхнущего рядом, после принятия дозы спиртного, убойной для его организма. Иногда доносился до ушей крик какой-то птицы и тихий посвист старшего прапорщика Дымова, напевающего очередную песню. Стойкий мужик, ничего не скажешь.

Не спалось. Лежал, прислушиваясь к окружающему миру, и вспоминал Лену, когда— то бывшую ему женой. Она ушла. Ушла, узнав, что лишив звания, суд отправил его на лесоповал. Нелепый и отвратительный случай. Но время — лучший целитель, кто бы не говорил против этого. Вернувшись, устроился на предприятие, сменив не одну работу на гражданке, вскоре понял, что, по сути, он человек военный и не приспособлен к жизни в новом обществе, где главной ценностью стали деньги. Пытался оправдаться и вернуть звание, обивая пороги различных инстанций. Все было тщетно. В итоге — воспользовавшись помощью старого друга, подписал контракт и отправился сюда, на Северный Кавказ, надеясь, что участие в боевых действиях поможет в реабилитации.

— Спишь, Наумов? — неожиданно раздался голос Дымова.

— Нет.

— Тогда давай ко мне, — предложил он. — Поговорим.

Он направился к мешкам с песком, где у Дымова был сооружен небольшой командный пункт.

— Ты присаживайся, не стесняйся. Субординация отменяется, тогда, когда этого захочет командир, — старший прапорщик плеснул из чайника в стакан спирт и, пододвинув ближе к Ивану, приказал: — Пей!

Тот выпил, аккуратно закусил тушенкой и спросил:

— Сигарету разрешите, товарищ прапорщик?

— Перестань, все, что на столе — бери не стесняясь. Может, последний день живем. Кто его знает?

Наумов в ответ промолчал. Кесарю — кесарево...

Выпили еще по паре, и Дымов, понимая особым чутьем, что перед ним не совсем обычный солдат-контрактник, не выдержал и спросил: