Честно-честно. Скажете, для городской двадцатипятилетней девицы желание заиметь оружие — странная заумь? Дурацкая прихоть? А вот фиг вам. Для интроверта, который каждый день видит пугающие странности, это желание закономерно. Сначала-то всё было более спокойно... Впрочем, вру. Сначала я перепугалась до потемнения в глазах. Видеть то, что видела, — это не для слабонервных. Но постепенно привыкла, хотя вздрагивала часто, тут же изображая такое лишнее движение — чаще, будто суматошно оглядываясь, чтобы "те" не поняли: их видят. Во всяком случае, со временем я убедилась, что, кроме меня, больше никто не видит этого... кошмара. А ещё убедилась, что я не шизофреник и все эти дела мне не мерещатся.

Меня зовут Лида. Работаю в скучнейшем цокольном магазинчике, торгующем пряжей, среди множества других магазинчиков в этом доме, больше похожих на дореволюционные лавки. Основное отличие моего: его угловое помещение отдельное, а не часть стены, делённой на тесные прилавки, как в соседнем подвальном лабиринте. Продавщицей и главной здесь племянница хозяйки целой сети таких магазинчиков с пряжей и обоями. Зовут Аделией. Красиво, звучно. Правда, совсем не созвучно внешности — она невысокая блондинистая толстушка со всегда безмятежным пухлым лицом, в щеках которого глазки утонули до блестящих щёлочек. Возможно, я описываю её по контрасту с собой. Я-то худая, как щепка. Как говорится, никаких округлостей ни сзади, ни спереди. Да и внешность у меня непримечательная: одного взгляда точно не хватит, чтобы меня запомнить. Тусклая, даже невзрачная брюнетка... А Аделия... Мало того, что довольно симпатичная девица, так ещё и, к моей зависти, общительная.

Но в магазине Аделия главная только по блату. Продавец из неё... Она ничего не запоминает и ничего, соответственно, не знает: ни названия пряжи, ни её состава, ни того, сколько и какой пряжи надо для той или иной вещи. Хотя журналов перед носом — куча. Меня потому и взяли в пару к ней, помощницей на деньги, которых еле хватает на квартплату, что я-то, в отличие от Аделии, помню о товаре всё и с ходу могу назвать всё, что интересует покупателя.

В общем-то, мне повезло, честно говоря. Я оказалась в магазине в нужный момент — когда Аделия мекала и бекала, пытаясь объяснить крупногабаритной тётеньке, чем отличается мохер с пятьюдесятью процентами акрила от такого же, но с тридцатью. Вязать мне часто приходилось. Так что вступила в беседу, и тётенька ушла довольная и с сумкой пряжи, а Аделия предложила мне подработку. Она легко уговорила свою тётку-бизнесменшу пристроить меня в магазинчике на подхвате. Та пришла, провела со мной настоящее собеседование и осталась довольной.

Если учесть, что в нашей семье работают оба моих родителя, но есть ещё два младших брата, один из которых только год учится в вузе, а второй ещё не скоро закончит школу, да ещё вспомнить о безработице, то получить это место оказалось очень даже неплохо, притом, что я уже безрезультатно пыталась найти работу по специальности — экономистом. Ну, на крайняк — кассиром.

Итак, всё бы хорошо. Если б не одно "но" поначалу. Аделия, будучи девицей довольно крупногабаритной, как та покупательница, предпочитала нежить свой роскошный зад на мягком стуле, пока я не только вынужденно общалась с покупателями (напомню: я интроверт — представьте, каково мне это!), но и бегала принимать товар, и таскала тяжеленные мешки с пряжей, а потом раскладывала её по полкам и в кладовой. Мыть магазинчик тоже приходилось мне. И вязать демонстрационные образцы из новой пряжи. И держать в порядке все бумаги. А эта... Сидела, попивала чаёк, листая женские журнальчики, да по мобильнику болтала.

В общем, можете смеяться, но однажды мне прилетело пыльным мешком из-за угла. Легко. Правда, не совсем из-за угла, но точно — мешком. Случилось это через полгода после моего устройства на работу. Привезли новую партию пряжи. Я быстро просмотрела, что именно и сколько, а также соответствует ли всё привезённое накладной, подписала бумаги и принялась за разгрузку. Пока перетаскивала привезённые мешки с новой пряжей в маленькую кладовку, водитель грузовичка орудовал в крытом кузове, пододвигая остальные мешки ближе к краю. Торопился в другую точку. Один мешок с хлопком, а значит из самых тяжеленных, оказался на куче остальных, прямо на краешке кузова. От толчка из кузова он поехал и благополучно грохнулся на меня, когда я подошла к машине за следующей парой мешков.

Потеряла сознание. А пришла в себя лежащей в кладовке, на сдвинутых стульях, и обнаружила, что получила сотрясение мозга: меня, как в глазах прояснело, вывернуло на пол кладовой, а когда была поднята на ноги, после требования врача скорой не сумела найти кончика носа пальцем, хотя тянулась вроде в правильном направлении.

Но оклемалась быстро и получила один плюс и один минус.

Плюс: приехала хозяйка точки и быстро выяснила, что работала на разгрузке только я — ну, на пару с водителем. После чего она несколько раз без предупреждения заглядывала к нам, когда её не ждали, обнаружила, что и с покупателем работаю только я, и в конце концов пропесочила племяшку до слёз и истерики. Теперь все водители должны были докладывать мадам, кто разгружает машину. Это первое. Второе — хозяйка пообещала поставить в магазинчике видеокамеру, по которой будет лично следить, за что получает деньги разлюбезная племяшка. И, если что, в магазине будет оставлен только один выгодный во всех отношениях продавец. И самое главное!! Она теперь платила мне как равноправному продавцу!

От хозяйки я всегда была в немом восторге: Регина Романовна и в простеньком на вид брючном костюмчике (простенький — не значит дешёвенький, естественно) выглядела Снежной Королевой, а уж когда она разобралась с Аделией, я начала уважать её. Нравятся мне по-настоящему деловые люди, которые смотрят на работу и которым родство не указ.

И — минус от моего пыльного мешка. После работы в тот же вечер вышла на улицу ещё засветло — май месяц. Прошла вниз, к остановке, завернула за угол, решая, зайти ли в аптеку за витаминами, нет ли, и остолбенела на месте. Навстречу мне шёл солидный тип с головой... Когда он прошёл мимо я долго вспоминала, чья ушастая, небрито-поросячья голова могла так долго сужаться к живо и брезгливо принюхивающемуся ноздрястому носищу и чьи беспокойные глазки могли так яростно сверлить всё на своём пути. Нет, я, как и многие, слышала такое выражение, как "горят глаза". Но чтобы так... Глазки этого жутика и правда горели каким-то грязным жёлтым огнём... Вспоминала потом и всё пыталась успокоить (и не могла!) свои трясущиеся от пережитого руки!

В общем, я не выдержала и помчалась следом за этим солидным дяденькой, а потом и вовсе обогнала (заметила, что шёл к перекрёстку), чтобы снова пойти навстречу. Второй взгляд осмелилась бросить на него только мельком, да и смотрела не в глаза... Головы гиены я больше не увидела. Был безликий солидный тип, который торопился в контору юристов. Та находилась через перекрёсток, в третьем доме вверх по улице на той стороне дороги.

А потом были ещё встречи, и я с трудом удерживалась, чтобы не шарахаться от тех, кого разглядела в обычных на вид людях, а то и от тех, кто злобно зыркал на меня той гнилой желтизной. Не часто те встречи были. Порой я не видела этих зверюг неделями. И слава Богу... А порой они появлялись по пять-шесть дней подряд. Точней, не появлялись. Я их замечала. И чем больше я узнавала этих странных людей, тем больше улавливала собственную особенность: если я встречала человека-гиену, я могла, если хотела, "убрать" башку-ужастик и видеть нормальную, человеческую голову. Со временем я научилась переключать собственное видение и более или менее успокоилась. Хотя при встрече с ними вздрагивать от неожиданности продолжала.

Прошло ещё время, и я привыкла думать о таких людях и о себе так: у меня после сотрясения мозга появилось свойство видеть основные особенности человеческого характера. Ну, говорят, например, так: "ах ты собака!" или "свинья, ты и есть свинья!" А если это на самом деле так? И я просто-напросто так образно вижу внутреннюю сущность отдельных людей? Или людей отдельной категории?.. Правда, вопросом, почему вижу именно людей категории "гиены", тоже задавалась. Но на это ответить трудно. Гиены — по своей природе падальщики. Правда, у них есть ещё одна особенность, так что... Может, эти люди из тех, кто налетает на беспомощных и беззащитных? И всё же странно во всём этом только одно: почему же я вижу только гиен? Или остальные характеры мне, треснутой свалившимся мешком по голове, недоступны?

Правда, долго я так не думала. Больше старалась тренироваться, чтобы ужастиков вместо обычной головы не видеть и не шарахаться. И дотренировалась.

В тот вечер я в кладовке перебирала мешки с пряжей, оттаскивая пакеты с шерстью и мохером на дальние полки. Май заканчивался, и тёплую пряжу спрашивали всё меньше. Хватало и того, что оставалось пока на полках.

— Лидка! — зашипела Аделия, всунувшись в кладовку. — С этими сама разговаривай! Там дамочка с телохранителями!

Благо что беспорядок в кладовке оставался (Аделия привычно воротила нос от мало-мальской работы и берегла свои пухлые ручки) не на глазах покупателей, я немедленно бросила мешки и пакеты и поспешила в магазин.

Сначала не поняла. Потом сердце привычно замерло.

У вертушки с пряжей стояла худенькая женщина в изящном костюме. Даже не худенькая — хрупкая. И вся какая-то такая, что, глядя на неё, я почувствовала странное впечатление её нездешности. Изысканная фарфоровая статуэтка. А потом обратила внимание, что вошла-то она в сопровождении двух амбалов. И как глянула на них... Ох ты... Меня передёрнуло. Гиены! Оба!.. Они стояли у небольшой лестнички в наш магазин и тупыми, свинячьими глазками следили за каждым движением женщины... Сжав кулаки, я успокоилась и пошла к покупательнице.

— Что мы вам можем предложить? — приветливо сказала я. — Что вы ищете?

Она обернулась — и профессионально-приветливая улыбка мгновенно слетела с моего лица. Таких людей... не бывает... Потрясённая, я ничего не могла сделать с собственным лицом, с отчаянием и восторгом разглядывая нереально прекрасные черты этого ангела. Печальные, миндалевидные прозрачно-синие глаза заглянули мне в душу. Сияющая собственным светом, словно прозрачная, кожа лица казалась написанной художником-акварелистом, а не настоящей, не материальной. Поразительной формы губы чуть вздрогнули, когда незнакомка тоже перестала улыбаться мне.

Я опомнилась вовремя. И машинально сделала то, что делаю, чтобы не видеть жутких свинячьих морд. Сфокусировала взгляд на точке чуть ниже её рта. На нижней линии подбородка. Снова подняла глаза. Нет, она и так осталась хороша, но уже более... по-земному. Синеглазая шатенка склонила голову набок, будто пытаясь прочесть что-то в моих глазах, и негромко сказала:

— Я люблю вязать шали на спицах. Знаю, сейчас поздно для них, но я очень мёрзну.

Я подошла ближе и крутанула витринку, чтобы её глазам предстали мохер и ангора. Стараясь не глядеть на странную покупательницу, выдавила из себя:

— Желаете метраж побольше? Или предпочитаете пряжу для крупного вязания?

Мороз по коже, когда она протянула руку и длинные пальцы (само совершенство!) нежно коснулись мотка. Помедлив, она сказала:

— Я возьму немного вот этой пряжи. Пока. — Она оглянулась на меня, словно испугалась, что я не разрешу этого сделать. Глаза и растерянные, и умоляющие. И в то же время какие-то пытливые, будто она старалась разглядеть во мне нечто. — А потом, когда довяжу, приду сюда ещё раз. Вы... не возражаете?

Диссонансом в это хрупкое и трепетное ворвался рык одного из телохранителей, какой-то хрипло-рыхлый и насморочный:

— Долго там ещё?!

Даже Аделия, сидевшая у кассы, терпеливо дожидаясь, когда можно будет выстучать торговый чек, вздрогнула.

Бросив взгляд на телохранителей ("Так они не телохранители, а охрана, чтоб не сбежала?"), я снова взглянула на покупательницу и чётко и звучно сказала:

— Да, конечно! Вам, как постоянному покупателю, будет скидка!

И не выдержала, снова заглянула в её глаза... глазища... И страшно, и тянет. Будто проваливаюсь сквозь что-то ломкое и ненадёжное. Синева блеснула мне навстречу робко и с безнадёжностью.

Когда эти гиены увели нашу странную покупательницу, Аделия проворчала:

— Какая ж она постоянная? Разок только пришла — ты ей уже скидку обещаешь! Да ещё кому! Эта богатейка могла бы и без скидок обойтись! Вон у неё какие кабаны — небось, не дёшево обходятся!

— У нас всё равно на скидку идут одиночные мотки, — ответила я, поразившись, что даже Аделия уловила главное в телохранителях. Надо же. Кабаны. — И потом. Я же не сказала, какая будет скидка. И, посмотри, она чек не взяла. Думаешь, будет помнить, сколько стоили моточки? Ну, а цена вырастет. А ей всё равно приятно будет. Прибежит!

Аделия самодовольно заулыбалась, а я быстро помчалась по ступенькам к входной двери магазина и осторожно открыла её. Сердце будто льдом заморозило. Та женщина стояла, понуро опустив голову, перед каким-то толстобрюхим хлюпиком, который визгливо отчитывал её, а оба телохранителя вальяжно прислонились к машине, возле которой протекала вся сценка. Очнувшись, я вернулась за мусорной корзинкой, которую недавно выносила к контейнерам опорожнить, схватила её и снова унеслась на улицу. Деловито пробегая мимо хлюпика, я, будто ненароком, заглянула в его лицо.

Гиена.

Пробежав до края дома, я завернула за угол и осторожно выглянула.

Один из телохранителей грубо пихнул женщину в машину, на заднее сиденье. Второй машину обошёл и явно сел туда же. Хлюпик сел за руль.

Когда машина отъехала от дома, я машинально, с пустой корзинкой, и взятой-то для маскировки, отошла к мусорке. Меня трясло от гнева. Никогда такого не испытывала. И впервые мелькнула та мысль: а что, если попробовать убить хоть одну гиену?.. И что самое интересное... Я всегда отрицательно относилась к тому, чтобы гражданское население моей страны имело личное оружие. Но почему-то мысль о том, чтобы застрелить гиену, не вызвала у меня никаких, как говорится, негативных впечатлений. Ни жалости, ни ужаса, что вообще об этом подумала. И, когда до меня эта странность дошла, я поняла, что и в самом деле готова убивать.

И не потому, что боюсь их. А потому, что твёрдо верю: это не люди. Нет, не так. Это — нелюди.

... Утром после того странного дня, когда я решила, что могу убить живого, я, как обычно, без пятнадцати девять, пришла к магазину. Аделия же, как обычно, должна была подойти к девяти. Ну, в смысле, если повезёт — к девяти. Иной раз могла явиться и в десятом часу. Я уже насиделась раньше, ожидая её и надеясь, что она вот-вот будет. Но привычку заранее приходить на занятия или на работу мне трудно изжить.

Сегодня я могла надеяться, что она будет пораньше, потому что вчера нас предупредили о новом привозе товара со складов. А ещё сегодня со мной был Димка — брат. Самый младший. Он только что закончил десятый класс, так что экзаменов ему сдавать не надо. Начало июня свободно. И я предложила ему пойти со мной, чтобы разгрузить машину. Аделия всё равно только вид будет делать, что работает, а Димке я заплачу — из своих. Устала я и принимать, и с грузом возиться. Одновременно делая два дела, можно ведь напортачить и в бумагах такого понаписать!.. Я, конечно, ещё ни разу не вляпалась, но побаиваюсь... Димка согласился сразу. Я с ним вообще дружила больше, чем с Сашей — вторым младшим братом, который студент. Его-то мы и видели дома меньше. А с Димкой мы даже больше схожи. Саша у нас светленький, а мы с Димкой тёмные и долговязые. Саша крепыш, а мы — тощие по жизни. Мама всё ворчит: "Эти двое у меня — всё не в коня корм! Как ни корми — ни капли жиру, будто каждый день на тяжёлой работе оба урабатываются!"

123 ... 313233

↓ Содержание ↓