Каждую ночь в башню привозили телегу с латами.
Поутру латы возвращались сами.
Глава 1. Героями не рождаются
По вечерам Маришка отправлялась на берег моря — встречать мужа. Жмурясь и улыбаясь, она смотрела на золотую стену заката, у подножья которой чернели треугольники парусов.
В тот злополучный день вернулись все деревенские рыбаки, кроме Тэма. До полуночи обезумевшая от страха девушка бегала от лодки к лодке, от хижины к хижине. Мужики чесали затылки, пожимали плечами, разводили руками, но никто так и не сказал, куда пропал молодой моряк. Некогда во время лова головами вертеть да по сторонам смотреть. Может, течение унесло, может, каракула на дно утащила. На море всякое случается.
— Мама, а где папа? — спросили дети, едва Маришка вернулась домой.
— Не знаю. — Она всхлипнула и прижала к себе всех четверых. — Давайте помолимся духам моря, чтобы они вернули нашего Тэма.
Девушка встала на колени, хотя с животом это было непросто. Тревога матери передалась малышу, он то и дело ворочался и пинался. Семья молилась до рассвета, беззвучно роняя слезы. И духи их услышали. И вернули кормильца. Пред рассветом собравшиеся на берегу рыбаки нашли выброшенный прибоем труп.
Едва Маришка узнала — упала без чувств, да в обмороке и родила на месяц раньше срока. Девочка выжила лишь чудом, но подоспевшая бабка-повитуха, подняв на ладони синее дрожащее тельце, едва слышно шепнула:
— Не протянет и недели.
А если бы и протянула, то немногим больше. После смерти мужа Маришка понятия не имела, как растить старших, не дать загнуться суровой зимой. А тут еще один голодный рот. Той же ночью бедолага завернула младенца в рваную сеть и понесла в лес.
Хотела оставить под первой же сосной, но не смогла — пошла дальше. Через треть версты положила шевелящийся сверток меж корней, но сразу же схватила, прижала к груди и продолжила путь — самый тяжелый из возможных, путь матери, убивающей свое дитя.
Шла она и шла, вздрагивая от каждого шороха, под презрительным взглядом полной луны. И вдруг увидела вдали огонек. Посреди небольшой полянки высилась увитая плющом и поросшая мхом каменная башня, а в окошке под острой черепичной крышей горел свет.
Сколько не ходила Маришка по грибы и ягоды — ни разу никаких башен в лесу не встречала. Да и деревенские бабы ни о чем таком не рассказывали, а уж они-то и всякую ерунду целыми днями обсуждают. Скрепя сердце, вдова подкралась к крыльцу и положила сверток под дверь.
— Прости, милая. Прости ради всех богов. Надеюсь, здесь тебе будет хорошо.
В это время в спальне на третьем этаже башни пожилой алхимик Анри и его супруга Шарлотта склонили головы пред огнем в камине и молились богу жизни.
— Великий Алафар, — отрывисто молвил старик и часто заморгал. — Мы в браке двадцать лет, а наследника все нет и нет. Понимаю, я алхимик. Среди народа — изгой и коварный чародей. Но ты же всемогущ и всевидящ, и прекрасно знаешь, что никому и никогда не сотворил я зла. Время уходит, а некому передать секреты и... — он шмыгнул, — отеческую любовь. Великий Алафар, смиренно молю тебя о...
Тук-тук-тук!
Шарлотта вскинула голову, разбросав по плечам черные с проседью кудри. В свои сорок пять женщина была стройна, красива и постоянно ловила томные взгляды и усатых мужей, и юнцов.
— Слышал?
Старик пожал плечами.
— Наверно, ветер ставнями шалит.
— Нет. Стучали в дверь. Сходи-ка узнай.
Анри взял свечу и потопал ко входу, почесывая бородку и гадая, кто же навестил его в столь поздний час. Ведь коль подъехал бы король — выпить вина, поиграть в шахматы и обсудить государственные дела — хозяин наверняка услышал бы топот копыт, скрип колес и бряцанье гвардейских лат.
Уж не лиходей какой шастает вокруг? Спустившись на первый этаж, алхимик снял со стены золотую шпагу — подарок Его Величества. Оружие такое себе, но лучше с ним, чем с голыми руками.
Позади тихо лязгнуло — Шарлотта взяла на кухне тяжеленный чугунный ухват. Теперь точно отобьемся, подумал Анри и выглянул наружу.
В лесу тишина, на полянке ни души. Луна светит что люстра в тронном зале. Не заметить гостя просто невозможно.
— Говорю же — ветер.
— Стой! — шикнула жена. — Под ноги гляди.
— Боги! — Старик присел у провонявшего рыбой свертка. — Это ребенок. Девочка.
— Жива?
Он коснулся кончиком пальца вены на шейке.
— Пока да. Скорей в лабораторию!
Святая святых любого уважаемого алхимика находилась в подвале за толстой железной дверью, надежно сокрытая от солнца и посторонних глаз. В стене напротив входа чернел обожженный зев горна, чуть поодаль виднелся обшитый шкурами люк ледника. Вдоль стен тянулись полки с колбами всех форм и размеров, заполненными разноцветными ингредиентами и зельями. Посреди стоял отполированный до блеска рабочий стол, а под ним притаился склад разномастной посуды, от кружек до хитровыкованных кастрюль с вентилями и шлангами. Все это великолепие озарял ядовито-зеленым свисающий с потолка волшебный самоцвет размером с дыню.
— Разожги огонь. Нужна теплая вода.
Анри уложил подкидыша на стол и поставил рядом спиртовку. Тонкое пламя облизнуло донышко бронзового грушевидного сосуда с длинным гофрированным хоботком и раструбом на кончике. Открыв крышку, старик налил внутрь остро пахнущую жижу и щедро сыпанул сверху сушеных трав.
— Унция неболита, полторы унции живицы, две — подорожника, — бормотал под нос алхимик, помешивая лекарство. — Новорожденным внутрь нельзя, только ингаляция... — Он почесал лоб. — Пожалуй, стоит добавить пшик-травы, она даст больше пара.
Когда состав закипел, Анри поднес раструб к лицу младенца. Девочка вдохнула густое синеватое испарение и зашевелилась. С каждым вдохом грудь поднималась выше, а серая кожа розовела.
— Замечательно. Укрепляющий отвар действует как надо. Но малышка очень слаба и, очевидно, недоношена. Сколько ей оставалось? Месяц? Где-то так. Впрочем, могло быть хуже.
— Я готова! — Шарлотта наступила на педаль мехов, в горне заревел огонь.
Муж набрал воды в небольшой медный тазик и подал ей.
— Начнет кипеть — вынимай.
— Вот и ухват пригодится. — Женщина устало улыбнулась. — Как она?
— Голодная, холодная, ужасно слабая. Я подавил лихорадку и воспаление легких, но надолго этого не хватит.
— И что делать?
— То, из-за чего нас нена... не очень любят. Кровь и колдовство.
— Боги... Мы же зареклись.
— Тогда подкидыш умрет.
— Ну уж нет. Смерть ребенка я в свой список не добавлю.
— Я тоже. — Анри взял с полки баночку с ланцетом.
Вода закипела. Старик добавил в тазик бутыль темно-зеленой настойки, ложку искрящегося порошка и столько же тертых кореньев драконьего сердца. Перемешал, сунул палец — тепленькая, не ошпарит. Бережно выпутал младенца из сети и окунул в тазик, придерживая ладонью под затылок. После чего протянул жене запястье.
— Сколько? — строго спросила она, поднеся ланцет.
— Года хватит.
— Я дам два. Готов?
— Всегда.
Густые капли упали в тазик. Одна — Анри — разбилась о щеку, вторая — Шарлотты — о грудь. Так эти капельки и остались, впитавшись в кожу прелестными крохотными сердечками.
Женщина запрокинула голову, закатила глаза и заговорила на языке, вселявшем дрожь даже в любимого преданного друга. А уж враги бежали без оглядки, едва услышав тайные слова, но заклинания настигали их повсюду. Стены задрожали, из ослепительно вспыхнувшего самоцвета вырвалась змеистая зеленая молния и ударила младенцу в лоб.
Девочка улыбнулась и засучила ручками, людям вокруг было не до веселья. Страшная боевая магия, запрещенная на целом континенте и карающаяся смертью во всех странах, вытягивала из них жизнь и направляла в подкидыша. Ритуал с трудом давался даже молодым и сильным, но алхимик и ведьма выдержали его с честью.
Когда кристалл утих, вспотевшие насквозь и заметно постаревшие супруги склонились над ребенком.
— Как по маслу, — изнуренно выдохнул старик. — Будет жить долго и, надеюсь, счастливо. Уж я постараюсь.
— Но ведь ребенок чужой. Вдруг хватятся?
— Теперь она наша кровь от крови, Шарли. Веришь или нет, но эта девочка — дар богов. Мы слишком долго ждали, чтобы отвергнуть его. Кем бы ни были ее настоящие родители, они бросили малышку. И не имеют никакого права требовать назад. Мы станем ее семьей — не они! — Анри гневно указал пальцем на дверь.
— Тише, милый, а то расплачется. Как хоть назовем?
— Чудо.
Шарлотта вскинула бровь.
— Чудо? Серьезно?
— А что не так?
— Звучит глупо.
— И ничего не глупо. — Муж подбоченился. — Ее появление — чудо. Ее спасение — чудо. И на вид она просто чудо.
— Тогда пусть будет Мирэль. Это тоже чудо, но на языке моих далеких предков.
— Хм... Мирэль... — старик нахмурился и почесал бороду, а Шарлотта скрестила пальцы за спиной.
Назвать ребенка Чудом — вполне в духе Анри, он сам не от мира сего, но ведь малышке с этим жить. Только бы согласился...
— Знаешь, а мне нравится. Красиво. Благородно. С изюминкой. Мирэль так Мирэль. Но вот беда.
— М?
— Придется бежать в город, искать среди ночи молоко.
— И пеленки.
— И кроватку.
— И одежку.
— И присыпку.
— Да уж, внезапный ребенок — это не девять месяцев на подготовку.
— Но мы справимся.
— Обязательно. Иначе и быть не может.
+
В три года Мирэль не только внятно разговаривала, но и умела читать, писать и считать. Отчасти в ее успехах "виновны" учителя — Анри и Шарлотта в свое время окончили Королевскую Академию Герадиона и постепенно передавали девочке все, что знали сами. А знали они немало.
С другой стороны, даже слепой заметил бы — малышка умна не по годам, впитывает все как губка, а шалостям и забавам предпочла чтение. Вместо сказок вникала в тонкости герадийской истории, и если чего-то не понимала — мама и папа всегда приходили на помощь с подробными и одновременно простыми пояснениями.
— А почему Карлус Первый напал на соседа? Ведь тут написано, что его страна нищая и слабая.
— Верно, — с улыбкой отвечала Шарли, накручивая на палец густые пряди цвета лимонада. — У Ламберта Похотливого была красивая-прекрасивая дочка, совсем как ты, но отдавать ее за Карлуса он не хотел. Вот и пришлось завоевывать руку и сердце в прямом смысле.
— А почему Ламберта звали Похотливым?
— Подрастешь — расскажу.
История чем-то похожа на сказку. Только в сказках прекрасных принцесс воруют драконы, а в истории — короли. Воины света рубят не орков, а соседей и, как правило, свои историки называют орками чужих, а чужие — наоборот. И хоть реальность жестока, Мирэль с младых ногтей училась жить в ней и воспринимать как данность, из которой не сбежать при всем желании.
Малышка уже в три года осознавала то, к чему многие не могли прийти за всю жизнь. Правители не бывают плохими или хорошими, они должны быть длинным сложным словом — рациональными. А это значит, что надо заботиться о своем народе, даже если ради этого придется навредить другому. Что иногда ради мира приходится воевать, а для спокойствия тысяч жертвовать десятком или целой сотней. Что из зачумленных городов нельзя выпускать никого, обрекая здоровых на верную смерть. Что крестьянские бунты надо подавлять любой ценой, иначе они подожгут всю страну. Что строгость и жесткость сохранят порядок дольше, чем вседозволенность и попустительство.
Но папа часто повторял — историю пишут победители, и верить каждому слову не всегда разумно. А папе Мирэль верила больше, чем любой, пусть и самой умной книге.
В тот вечер они все вместе поднялись на чердак — просторный, чистый, заставленный книжными полками, пропахший кожей и чернилами. Пока Шарли выкладывала на плетеный столик пирожки с грибами и наливала травяной чай, Анри настраивал телескоп у широкого стрельчатого окна. Девочка очень любила наблюдать за звездами и просила показать "светящиеся шарики" чуть ли не каждый день. На самом деле ее волновало не столько небо, с первого взгляда застывшее и мертвое, сколько раскинувшийся вдали город. Ведь если покрутить у телескопа колесики, он вполне сойдет за подзорную трубу. И стоило отцу отвернуться или отлучиться по делам — как всевидящий окуляр тут же целился в Герадион.
Невообразимая белокаменная громада на берегу моря. Высоченные стены, какие в книжках величают неприступными. Башни — в три, пять, а то и во все десять раз больше той, где жила Мирэль. Причалы — тоже из камня — столь длинные, что порожней телеге нужен целый час для проезда до края и обратно. А какие там ходят корабли! Настоящие плавучие крепости! Из самого маленького паруса девочка могла бы шить платья всю жизнь, и детям бы еще осталось.
Но самое прекрасное зрелище — столица после заката. Герадион никогда не спал: у купцов, моряков, послов и знати слишком много дел и слишком мало времени, чтобы тратить его на отдых. Издали он походил на гору тлеющих углей — темные пятна башен, омытые реками огня. Все непрерывно двигалось, сверкало, вспыхивало, словно звезды смахнули с неба и ссыпали в кучу. Больше всего на свете Мирэль мечтала прогуляться среди сияющего великолепия, но родители крайне редко покидали башню и только поодиночке. А припасы привозил угрюмый дед в мятом цилиндре, похожий на промокшую ворону.
— Опять подглядываешь? — незлобно спросил Анри.
— Прости, папа. — Малышка отступила на шаг и потупила взор. — А почему мы не гуляем в городе?
— Там... опасно.
— И в лес далеко не ходим.
— Там тоже опасно.
— Вы преступники?
Старик замер с открытым ртом, жена уронила пирожок в чашку.
— С чего ты так решила?
— Вы прячетесь, сторонитесь людей, ни с кем не дружите. Так ведут себя беглые каторжники или шпионы. Вы шпионы?
— Нет, солнышко. — Шарлотта подхватила скуксившуюся дочь и чмокнула в сердечко на щеке. — Мы хорошие. Просто многие нас боятся и хотят обидеть.
— Почему?
— Потому, что мы — особенные. Не такие, как все.
— И я всю жизнь просижу в башне, как принцесса Августа?
— Ни в коем случае. Вырастешь — и пойдешь куда захочешь.
— Ненавижу быть маленькой! — проворчала Мирэль. — Одни запреты и ограничения!
Мама звонко рассмеялась и зарылась лицом в копну лимонадных волос. Отец же, весело хмыкнув, добавил:
— Поверь, у взрослых еще больше запретов и ограничений. Гораздо больше.
Вдали раздался топот копыт — судя по звукам, приближалась целая кавалькада.
— И кто же это на ночь глядя? — Анри прильнул к телескопу и расплылся в улыбке. — Дорогая, наряди нашу красавицу. Его Величество пожаловал.
На дороге от столицы растянулась цепь гвардейцев, взяв в клещи королевскую карету — снаружи украшенную мехами и золотом, изнутри обшитую стальными листами. Лишь углубившись в чащу, солдаты зажгли факелы. Дрожащие на ветру огни озарили короткие белые плащи с алой оторочкой, тех же цветов штаны с лампасами, заправленные в ботфорты, и высокие открытые шлема с песцовыми хвостами. Отсветы заиграли на дулах мушкетов и гардах рапир, отразились в начищенных до зеркального блеска кирасах.
Во главе ехал мужчина лет тридцати, успевший обзавестись тремя рваными шрамами — вдоль лба, через нос и на подбородке. Сразу видно — пурпурную ленту маршала на груди получил не за родство и связи, а за боевые заслуги.
Гвардеец хмурил косматые брови и настороженно поглядывал по сторонам — казалось, ярко-голубые глаза видели не только в темноте, но и насквозь. Коротко подстриженные рыжеватые баки и пышные усы завершали образ придворного воина — дикого на поле боя, но вежливого и учтивого на балу.
Прежде чем всадники окружили башню, Шарлотта успела надеть на дочь пышное красное платье и накрахмаленный чепец. Замри Мирэль на минутку — и от куклы не отличить, хоть на витрину ставь. Сама же облачилась в черный шелк — не слишком открытый, но посмотреть есть на что. Анри предпочел свой старый профессорский костюм — брюки, сорочка, жилет и жабо.
Едва в дверь постучали, алхимик с несвойственной возрасту прытью рванул в подвал, достал из ледника пузатую склянку с вином и лишь потом поспешил открывать. Жена и дочь встали поодаль — рядом с небольшим круглым столиком, на котором лежал ящик с шахматами.
Девочка много читала об этой забаве: в мифах и легендах Избранные и Пророки с ходу обыгрывали злых самодержцев, показывая всем дарованную богами мудрость. Но в тот миг ее больше заботил нежданно-негаданно нагрянувший король. Папа вскользь упоминал о дружбе с ним, но в подробности не вдавался. А в книгах Бенедикт Второй был типичным рациональным правителем. Если же историю писал герадиец, то скупое перечисление политических заслуг сдабривалось забавными оказиями и неуемной похвалой.
Но в свои три года малышка успела понять — один и тот же человек на страницах и в жизни может быть совершенно разным. В книгах его обвиняют во всех смертных грехах и приписывают чуть ли не демонические черты, а на самом деле он — добрый и хороший, но случайно сказал не то и угодил в опалу. Или наоборот — человека считали едва ли не божеством, а он тайком купался в крови своих слуг.
Все очень сложно и неоднозначно, но волновалась малышка даже не из-за этого. Она боялась увидеть ту самую разницу между образом и личностью, из-за которой частенько сокрушался отец. Воображение рисовало могучего златовласого великана, не ведающего страха, сомнений и устали, а красотой ослепляющего само солнце. Он мудр, весел и остроумен, и все его указы — вершина мысли.
Но когда дверь открылась, на пороге показался одутловатый дряхлый старичок с улыбчивым краснощеким лицом, обрамленным пушистым напудренным париком. Оделся гость на удивление просто — никаких меховых мантий и золотого шитья.
Широко расставив руки, Его Величество схватил Анри и долго хлопал по спине, бормоча под нос:
— Старый друг, сколько лет, сколько зим?
Следом вошел усатый гвардеец с пурпурной лентой и кивнул Шарлотте. Женщина низко поклонилась и одними губами прошептала:
— Маршал Дарик.
В кой-то веки отлипнув от алхимика, король направился к его жене, но замер на полпути. В свете камина Мирэль заметила бельмо на правом глазу, а левый сильно слезился. Никаким книжным орлиным взором и не пахло, дело шло к полной слепоте. Неудивительно, что Бенедикт едва заметил малышку в упор.
Неожиданно самодержец опустился на колени и указал на ребенка пальцем.
— Анри, кто это? Неужто гомункул?
— Нет, друг. Человек.
Король помолчал немного, разглядывая оцепеневшую девочку под разными углами, а затем вскинул руки.
— Ба! Боги таки смилостивились и послали наследницу! Какая прелесть! Мои поздравления! Анри, Шарлотта — молодцы! И как вас зовут, юная леди?
— Мирэль, — прошептала она.
— Восхитительное имя! Просто чудо! А годиков тебе сколько?
— Три.
— Ох! И что ж вы молчали? А я где был все это время, старый дуралей? Пропустил три дня рождения дочурки дражайшего приятеля! Ничего — это мы исправим. Но сперва — выпьем. Анри, прошу моего любимого — лабораторного!
Обычно сразу после этих слов Шарлотта прощалась и уходила спать. Ни возлияния, ни шахматы, ни политика ее не заботили. Взяв дочь за руку, она вежливо произнесла:
— Ваше Величество, позвольте откланяться.
— Ни в коем разе! — Бенедикт дернул рукой и пролил вино на жабо. — Кто знает, когда вновь доведется свидеться? Вдруг помру завтра и не успею пообщаться с юной леди?
Женщина смущенно заулыбалась.
— Ну что вы такое говорите...
— То и говорю! Годы идут, а здоровья больше не становится. Малыш, садись за стол.
За окном всхрапывали кони, редко звякала сталь. Потрескивало поленце в камине, журчало вино, Анри и король расставляли фигуры на доске.
— Как дела в стране? — спросил алхимик, пустив в бой пешку.
— Сложно все. Впрочем, как всегда. Я, собственно, не для праздной беседы приехал, а за советом. Военные и тайная служба просят построить литейную. Какой-то хитрый прожект, последнее слово техники и все такое. Одним нужны новые доспехи, другим — маленькие такие мушкетики, чтобы под одеждой прятать.
— Пистолеты, — подсказала Мирэль.
— Дочка, тише, — процедила Шарли.
— Нет-нет, пусть говорит. Как ты там эти штучки назвала?
— Маленькие мушкеты — это пистолеты.
— И откуда знаешь? Папа рассказал?
— В книге прочла. "Энциклопедия орудий смерти", том третий.
— Ты и читать уже умеешь? Ничего себе какая умная! Моему младшему внуку девять, а он все азбуку никак не выучит. Может и в шахматы играешь?
— Немного, — смущенно пробормотала малышка и покраснела.
— Дружище, ну-ка уступи место. — Бенедикт залпом осушил бокал и стукнул конем. — Вот так-то! Чем ответишь?
И хотя король явно поддавался, в тот вечер Мирэль одержала верх.
