Глава 18
Тихонов со своими пограничниками опередил нас буквально на полчаса. Когда наш отряд вышел к землянке Страхова, они, расположившись неподалеку, уже отдыхали после выполнения своей части задания. Бойцы занимались привычными солдатскими делами: кто сворачивал папироску, кто перематывал сбившиеся портянки, а кто и вовсе — блаженно вытянув уставшие ноги и подложив что-нибудь под голову, пытался вздремнуть, пока есть время.
Еще издалека заметивший нас Тихонов, подхватив какой-то предмет с земли, заторопился навстречу. В его левой руке находился замазанный до невозможности вещевой мешок. По его лицу было видно, что пограничникам удалось отыскать что-то интересное и, может быть даже, непосредственно относящееся к нашему делу.
— Товарищ старший лейтенант! Разрешите доложить...
— Докладывайте, — устало улыбнулся Владимиров. — По глазам вижу — удачно прогулялись. Ну, что там у вас, лейтенант?
— Вот, — торжествующий Тихонов поставил грязный вещмешок к ногам командира,— радиостанция!
— Почему вы так решили? Посмотреть успели?
Тихонов замялся, но тут же, не сводя глаз со старшего лейтенанта, уверенно отчеканил:
— Вы же сами приказали, если чего обнаружим, то ничего особо руками не трогать. Приказ мы в точности исполнили, а что к чему, сами решайте. Я только постучал по вещмешку, вроде коробок железный внутри. А кроме радиостанции, что еще может внутри находиться?
— Мина, например, — присев возле мешка, и внимательно его разглядывая, задумчиво произнес Владимиров. — Но, скорее всего, вы правы. Бросили они ее, чтобы не таскать с собой лишний груз. Вот, посмотрите.
Он указал на три отверстия, находившиеся почти ровно посредине сидора с задней стороны:
— Тому, у кого этот вещмешок был на плечах, можно сказать очень крупно повезло. Если бы не эта железяка внутри, был бы у нас еще один труп. Фактически, он спас жизнь своему хозяину. Где вы его откопали?
— Я тоже так подумал! — обрадовался пограничник и принялся с мельчайшими подробностями рассказывать, чем занималась его группа, с тех пор как мы расстались, и до сего момента.
Оказалось, что тщательно обшарив место вчерашнего боестолкновения с диверсантами, и не обнаружив ничего достойного внимания, кроме горсти стреляных гильз, Тихонов приказал своей группе разделиться.
Кстати, к вопросу о том, насколько внимательно проводилось обследование поляны. Принимая во внимание ограниченное количество времени и личного состава, занятого проческой местности, пограничникам удалось обнаружить, даже, мою неразорвавшуюся гранату. Ее обезвредили, аккуратно выкрутив запал. Что тут скажешь? Отчаянные ребята, эти погранцы, я бы так рисковать ни за что не стал. Ну ее, к лешему! Расстрелять, с безопасного расстояния и все дела.
По приказу лейтенанта Тихонова, так же досконально, пограничники обследовали место, в котором отряд сержанта Тимофеева нарвался на засаду. Сержант хорошо запомнил это место. Как же, ведь здесь вчера погибли его боевые товарищи. Он показал Тихонову примерные направления, откуда стреляли по разведчикам те, кто устроил засаду. Кроме гильз от ППШ ничего найти не удалось, разве что, как отметил лейтенант, ловушка была грамотно расположена на местности, стреляли с двух сторон: справа с небольшой горки, из-под вывернутой с корнем ольхи, а слева, метрах в пятидесяти, из-за раздвоенного от самой земли дуба. Разведчики неожиданно попали под перекрестный огонь, но, несмотря на это, они не растерялись и приняли бой. Если бы не понесенные потери, Степан готов был преследовать этих сволочей до тех пор, пока не настиг бы. А когда догнал, уничтожил бы их всех до единого, несмотря на приказ Александрова о том, чтобы брать диверсантов живьем. Тимофеев молча постоял у того места, где упал, сраженный наповал вражьей пулей сержант Иванов, затем, подошел к воронке от взрыва гранаты. Трава рядом была густо усеяна стреляными винтовочными гильзами, отсюда вел огонь наш пулеметчик, чуть дальше, метрах в пятнадцати, по направлению к поваленной ольхе, трава была помята и густо полита кровью. Здесь лежал и скрипел зубами от боли, прижав руки к животу, рванувший вперед и тяжелораненый осколками разорвавшейся неподалеку гранаты молдаванин Гузун.
Что ни говори, но своего эти типы добились: заставили разведчиков временно прекратить погоню. Тимофеев был вне себя от злости: столкнувшись не с двумя насмерть перепуганными шпионами, как предполагалось вначале, а с неустановленной численности (с вражеской стороны огонь вели, как минимум пять автоматов), дерзкой и хорошо подготовленной разведгруппой, понеся потери в личном составе, сержант поневоле отдал приказ прекратить преследование. Теперь же ничто не могло помешать, как можно точнее определить направление, в котором, вероятнее всего, скрылись шпионы.
Тут пришлось потратить чуть больше времени на осмотр местности, и по необходимости, опять же, пришлось разбиться на две группы, поскольку, как удалось определить опытным товарищам, устроившие засаду злодеи, сразу после отхода от места боя разделились. Часть из них — два человека, как минимум, двинулась к развилке грунтовых дорог, одна из которых вела мимо озера Подгорного на хутор Клетско-Почтовский, где располагался штаб 21-й Армии, вторая, мимо хуторов Угольского и Отрожек, выводила к переправе у Серафимовича. А несколько человек, точное количество установить не удалось, но опять же по заверениям следопытов, было их не меньше трех, смело вышли на лесную дорогу и двинули в сторону санвзвода. Именно туда, где находился сейчас медсанбат 124-й стрелковой дивизии.
Тихонов поступил следующим образом: пятеро пошли вместе с сержантом Тимофеевым по дороге на Отрожки, Шмаков с двумя пограничниками двинул по следам в сторону санвзвода, а сам лейтенант, выбрав двух ефрейторов — Фетисова и Смирнова, решил прочесать еле заметную тропинку, ведущую в северо-восточном направлении.
Насчет опытности следопытов я ничуть не сомневался, это не просто слова — всем им довелось достаточно времени прослужить на границе, и горевали они лишь об одном, что нет служебно-розыскных собак, с которыми: '...мы бы этих шпионов в два счета из-под земли достали!'. На это Тихонов, вполне резонно отвечал, что '...с собаками любой сможет. А вот без них, не каждому под силу. Тут надо постараться, как следует!'.
Владимиров культурно прервал нескончаемую дискуссию опытных следопытов, и попросил лейтенанта рассказать где, а главное как, им удалось обнаружить вещмешок с радиостанцией. Тихонов, достав из командирской сумки карту, развернул ее и принялся объяснять начальнику, где и как они наткнулись на такую важную улику. По его словам выходило, что находка произошла довольно случайно и, если бы не наблюдательность одного из пограничников, ефрейтора Фетисова, то весьма возможно, что вещмешок этот, так до сих пор и лежал бы себе спокойненько, на дне заросшей камышом неглубокой баклуги. Фетисов обратил внимание на примятую траву, будто кто-то не так давно проходил здесь, по направлению к озерцу. Решив проверить свою догадку, он внимательно осмотрел все вокруг, в том числе и илистый берег озера. В одном месте, у самой границы камыша, стоявшего густой стеной почти в человеческий рост, ефрейтор обнаружил весьма четкие отпечатки армейских сапог. Тот, кто оставил их в этом месте, видимо держал при себе что-то тяжелое, или являлся довольно грузным человеком, так как следы впечатались в мягкий грунт очень глубоко.
Фетисов позвал лейтенанта и рассказал о своей находке. Тихонов, в свою очередь, пораскинув мозгами, решил: раз уж они здесь и им дано задание — проверить все как следует, то почему бы не пошарить и на дне этого, заросшего камышом озерца? Тем более наличие на берегу свежих следов, говорило само за себя — для питья и умывания данный водоем не подходил, уж больно много растительности было по берегу, а видневшаяся в просветах поверхность воды сплошь покрыта слоем ряски. Возникает резонный вопрос: что мог делать здесь неизвестный товарищ, имевший неосторожность наследить в этом, довольно глухом месте?
Два бойца, сам Фетисов и Смирнов, раздевшись, принялись обшаривать лесной водоем, осторожно переступая по илистому дну. Вскорости, Фетисову 'повезло' во второй раз, именно он наступил на заброшенный в воду сидор. К сожалению, на этом, сюрпризы благополучно закончились и не найдя больше ничего достойного внимания, кроме обрывков окровавленных бинтов, брошенных на виду у самой дороги, недалеко от Угольского, все три группы лейтенанта Тихонова, без потерь благополучно возвратились в расположение, незадолго до нашего прихода.
Старший лейтенант Владимиров.
Нужно было срочно решить несколько первоочередных задач, которые не терпели отлагательства. Во-первых: нужно было связаться с Особым отделом 21-й Армии, доложить обстановку и запросить дальнейших указаний; во-вторых: надо куда-то, временно, пристроить задержанных, которые понадобятся чтобы составить словесные портреты диверсантов для опознания. А еще есть: в-третьих, в-четвертых, в-пятых и решать все необходимо в темпе, так как время уходит быстро и безвозвратно, а вместе с ним уходят, возможно, дальше и дальше вглубь нашей территории шпионы, засланные к нам в тыл немецкой разведкой. И самое главное, мы пока точно не знаем, с какой именно целью они к нам заброшены.
Из бывшей землянки Страхова появился ее новый хозяин, 'особист' 622-го полка старший лейтенант Храпов. Подтянутый и спокойный. Его фигура и походка излучали силу и уверенность. На командирской гимнастерке, с правой стороны, сиял рубиновыми лучами новенький орден Красной звезды, слева — медаль 'За отвагу'. Среднего роста, довольно крепкого телосложения, русоволосый старший лейтенант вышел на шум голосов и, подойдя ко мне и группе пограничников, спросил, как продвигается дело. Не требуется ли нам какая-нибудь помощь? Я не был с ним знаком лично, но, по словам Начальника Особого отдела 21-й Армии, майора Госбезопасности Хандошко, Храпов был толковым парнем. Где-то они пересекались раньше. Под Киевом, что-ли? Сейчас уже и не вспомнить. Но майор, насколько я его знаю, человек с виду суровый и не особо разговорчивый, не стал бы почем зря раздавать такие характеристики. Да и ордена у нас, пока что, кому попало, за красивые глаза не дают. Вопросы Храпова, являлись вполне закономерными. Его интерес к ходу расследования был отнюдь не праздным. Все-таки теперь, после того, как Страхов сдал ему свой участок, за все, что происходит на передовой и в тылу полка, отвечать придется именно ему. Поэтому, я решил использовать его максимально эффективно, и сразу постарался изложить главное, что меня волнует на данный момент в сложившейся обстановке:
— Товарищ Храпов! Мне необходимо связаться с Особым отделом 21-й Армии. Это возможно?
— Какой разговор, звоните, если необходимо! Я сейчас распоряжусь, вас соединят.
— Еще один момент. Нужно, где-то надежно пристроить задержанных. Это ненадолго. Но так, чтобы была исключена возможность побега и, чтобы навредить себе они не смогли. Вы меня понимаете? После звонка в Особый отдел, возможно, нам придется забрать их с собой, поэтому лучше, чтобы они были под рукой. Как это устроить?
Старший лейтенант, не раздумывая, ответил:
— Организуем. Есть тут у нас одно место надежное. И охрану опытную постараемся подобрать. Никуда они не денутся, не сомневайтесь! — Может, в землянку спустимся, товарищ Владимиров? — спросил Храпов.
— Пожалуй, именно так мы и сделаем, но перед тем, как звонить в Особый отдел Армии, я хотел бы провести небольшое совещание. Что-то вроде обмена мнениями. Немедленно отдайте распоряжение насчет задержанных, чтобы глаз с них не спускали, а я, тем временем, соберу свой 'консилиум'.
Храпов подозвал сержанта-автоматчика и продублировал ему мой приказ-просьбу относительно задержанных санитаров. Сержант, тут же кликнул трех бойцов из взвода охраны Особого отдела. Они без промедления приняли от пограничников Ивана Ивановича и Васю, с забинтованной башкой, и повели их куда-то за блиндаж, быстро скрывшись за кустами, окружавшими поляну.
Нравился мне чем-то, этот старший лейтенант: без лишнего пафоса и недовольства, спокойно отдал команду своим подчиненным, объяснил, что к чему, и так же невозмутимо вернулся к землянке, уверенный в том, что его люди сделают все как положено.
Я, тем временем, отдал распоряжение — отпустить сержанта Тимофеева в свою часть, а лейтенанту Тихонову, сержанту Зиновьеву и бойцам Шмакову и Калмыкову, следовать за мной на 'совещание'.
Мы спустились в землянку. Храпов, на правах хозяина, пригласил нас устраиваться удобнее и начинать уже 'совет вождей'. Мы разместились вокруг небольшого стола. Хозяева этой землянки, судя по всему, были людьми 'зажиточными', на дворе уже начинало смеркаться и если бы не керосиновая лампа, то сидели бы мы в потемках. Но, в начале, нужно было пояснить старшему лейтенанту кое-что насчет задержанных санитаров:
— Товарищ Храпов! У меня к вам личная просьба имеется: не могли бы вы нам помочь с одним, весьма деликатным делом? Допросите под протокол задержанных санитаров. Желательно, чтобы допрашивались они порознь. Затем, составьте с их показаний, словесные портреты ночных посетителей санитарного взвода. Особенно, прошу обратить внимание на показания Василия Лебедева. Мне необходимо, насколько возможно, подробное описание внешности 'капитана'. Скорее всего, он является старшим второй группы. Словесный портрет и всю новую информацию по этому делу, вместе с протоколами допросов, немедленно сообщите лично мне. И еще, на будущее. Если по этому делу появится у вас какая либо новая информация, отправляйте все материалы в Особый отдел 21-й Армии, майору Госбезопасности Хандошко. Ясно?
— Не сомневайтесь, товарищ Владимиров, — спокойно ответил он, — все сделаем, как положено. С Начальником Особого отдела Армии, мы давно знакомы. Еще с 41-го года. Приходилось вместе из окружения выходить. Если что узнаем, будьте спокойны, сообщим непременно.
Храпов отдал распоряжение связисту и, не простившись, вышел из землянки. Я обвел взглядом собравшихся за столом. Личный состав явно начинал скучать. Пора начинать.
— Итак, — обратился я к своим подчиненным, — чтобы вы не уснули тут, ненароком, предлагаю начать наш разговор. Кому есть, что сказать, о деле, которым мы занимаемся, прошу высказываться. Кто что видел, слышал, знает, выкладывайте. Все вместе обсудим и составим план наших дальнейших действий. Время не ждет, сами понимаете. От нас ждут результата, а диверсанты, которых мы разыскиваем, все еще на свободе. И от того, насколько оперативно мы их возьмем, а мы их обязательно возьмем, зависят судьбы многих наших товарищей. Возможно, даже, очень многих наших товарищей. Мы должны понять, что они тут делали, какое у них задание, и главное — где они находятся сейчас.
Все внимательно меня слушали, и когда я закончил свою речь, установилась напряженная тишина. Никто не решался начать первым.
— С кого начнем?
* * *
Андрей Калмыков смотрел прямо на меня, не отводя взгляда. Казалось, в глубине его глаз таилась ироничная улыбка. Этот боец, вызывает у меня какое-то смутное чувство тревоги, и одновременно с тем я, почему-то уверен, что в трудную минуту он не подведет. Вместе с тем, не могу отделаться от ощущения, что он не тот, за кого себя выдает. Но зачем ему это нужно? Пока не знаю. Он хотел казаться простым сельским парнем, который после школы, хотел поступать в педучилище, но помешала война. Насколько мне известно, Андрей, (я очень внимательно прочитал рапорт и донесение Страхова), по дороге в военкомат попал с друзьями под бомбежку, был легко контужен, но не остался на оккупированной врагом территории. Вместе с братом и лучшим товарищем, Виктором Хлебниковым, сумели под обстрелом переправиться на этот берег, да еще и сержанта-связиста спасли, между делом. Что смущает во всей этой истории? Документы утрачены.... Это минус, причем очень жирный... Хорошо бы, найти людей — бывших односельчан, одноклассников, кто смог бы подтвердить его личность... Хорошо бы.... Но где их теперь искать? Опять же, это они, с братом Николаем, обнаружили первую группу диверсантов. С сержантом Зиновьевым, вполне грамотно устроили засаду, сообщили в батальон о подозрительных военных в лесу и вызвали подкрепление. Затем, может и не очень грамотно, но, по крайней мере, без потерь, сумели отбиться от нападавших врагов. Он знал, что в сапогах может быть тайник. Выражается чересчур грамотно, на бывшего школьника не похоже, слишком уж умные слова у него проскакивают иногда. Нужно будет присмотреться к нему внимательней, поговорить по душам, постараться вызвать на откровенность. Может быть тогда, что-нибудь да прояснится...
Все дружно молчали, словно воды набрали в рот или вздумали поиграть в молчанку. Наблюдая за бойцами, сидящими за столом, мне казалось, что глядя каждому из них прямо в глаза, я мог с уверенностью сказать, о чем они думают в этот момент.
Лейтенант Тихонов молчит вовсе не потому, что ему нечего сказать. Я его прекрасно понимаю. Он, со своими людьми выполнил то, что ему поручили. Выполнил, кстати, грамотно и толково, о чем свидетельствует обнаруженная радиостанция. Но о конкретном деле, товарищ лейтенант имел лишь самые общие сведения. Кое о чем, весьма существенном, из того, что нам стало известно за последние два часа, он пока не знает. Могу даже угадать, о чем он сейчас думает. Ничего хитрого: им приказали прочесать лес, пограничники приказ выполнили, и теперь, если не поступит какого-нибудь другого, срочного указания сверху, их ожидает дорога в свое подразделение. И чем быстрее, тем лучше. Ладно. С пограничниками все ясно.
Следующий — Шмаков. Что известно ему? По сути, не так уж и много. Шпионов из первой группы он не видал. Кроме трупа радиста, разумеется. И двоих взятых в плен шпионов, которые сегодняшней ночью тоже, 'приказали долго жить'. Отделение Тимофеева прибыло на место первого боестолкновения к 'шапочному разбору'. Во второй стычке с диверсантами, Шмаков тоже не участвовал. Единственное, в чем ему 'повезло' — он встречался нос к носу с 'капитаном' и двумя 'сержантами' незадолго до того, как были убиты часовой и пленный шпион. Березин, кажется. И то, не факт, что он хорошо их запомнил, сможет подробно описать их внешность или опознать при встрече. Было темно.... И когда его опрашивали на эту тему, помнится, говорил как-то так:
' — Это точно, — невозмутимо утверждал Шмаков, — темнотища была, глаз коли! Личности их, я описать не сумею, товарищ старший лейтенант, но по голосу, наверняка узнал бы'.
Вот именно! Он их узнал бы по голосам! Хотелось бы верить, но одного 'сержанта', из второй группы, искать уже не нужно. Он нашелся в виде мертвого тела, с пулевым отверстием в голове, сегодня рано утром, недалеко от санвзвода. Об этом знаем мы все. Это факт. А вот, где двое из первой группы, и 'капитан', с оставшимся 'сержантом' — вопрос. Хотя, после того, что нам рассказал Иван Иваныч, о разговоре диверсантов ночью в санвзводе, почти все становится на свои места. Мы знаем, сколько их осталось теперь, и куда они стремятся, мы можем догадываться о задании, с которым их сюда забросили. Нам неизвестно только одно — маршрут их движения к месту сбора. Вот о чем нужно подумать в первую очередь!
Все эти размышления, стройной цепочкой выстроились у меня в голове, и сам не замечая как, я начал 'думать вслух':
— Где же нам их теперь искать-то?
— Ну, тут, скорее всего, — не удержавшись, вставил реплику Зиновьев, и посмотрел на Тихонова, — вопрос к подразделениям, несущим комендантскую службу в населенных пунктах, а также, к коллегам пограничникам. Ведь насколько я в этом понимаю, именно они должны заниматься охраной войсковых тылов. И этапно-заградительной службой: проверкой документов у личного состава, следующего через контрольно-пропускные пункты.
— Да много еще, чем приходится заниматься войскам НКВД по охране тыла фронта! — вступил в разговор лейтенант Тихонов, 'задетый за живое'. — Но, позвольте вам -напомнить, что наши возможности не безграничны. Еще не все заставы в сборе, после отступления. В некоторых погранполках, некомплект достигает пятидесяти и более процентов! Тем количеством личного состава, что у нас имеется, мы не можем перекрыть со стопроцентной гарантией все возможные направления, по которым могут передвигаться те, кого мы разыскиваем. Как вы этого не понимаете?!
'Интересная у нас беседа, получается! — подумал я. И Тихонов, и Зиновьев, по своему правы. Но, надо же и остальным предоставить возможность высказаться. Вдруг, что дельное скажут? Калмыков со Шмаковым в разговор не встревают, все больше слушают да на ус мотают. Теперь, просто нужно направить этот диспут в нужное русло. Добавим немного конкретики'.
— Подождите, не горячитесь, лейтенант! Вы, несомненно, правы. Но Зиновьев тоже ведь дело говорит. В первую очередь — нам нужны словесные портреты разыскиваемых шпионов и, желательно, с особыми приметами. Во-вторых, необходимо организовать тесное взаимодействие с теми, кто отвечает за тылы дивизий, в частности с Особыми отделами 124-й, 304-й и 278-й стрелковых дивизий. Причем, не исключена возможность того, что в ближайшее время, немцы активизируют заброску в наш тыл не только небольших групп диверсантов, а целых разведподразделений. Они могут действительно высадить парашютный десант. Так что, расслабляться не стоит. Необходимо срочно связаться с подразделениями, отвечающими за контрольно-пропускной режим в армейском тыловом районе. Не обойтись нам и без помощи пограничников, из полков по охране тыла фронта. Помимо того, придется привлечь территориальные подразделения милиции, истребительных батальонов, где они сформированы, и всего партийного и комсомольского актива. Нужно шире опираться на помощь местного населения!
В это время в землянку вернулся Храпов, в руках его были исписанные мелким почерком листы бумаги. Прямо с порога он удовлетворенно заявил:
— Есть приметы, товарищ Владимиров!
Я с недоверием посмотрел на него. Что-то уж больно быстро он управился. Храпов, перехватив мой взгляд, заверил:
— Все в порядке! Нужно просто уметь работать, как следует! А результат будет. Обязательно!
Да, быстро он управился. Взял, протянутые Храповым листы, исписанные четким, красивым почерком, пробежал по строчкам. Вроде все в порядке. Лебедев описал внешность 'капитана' и 'сержантов', довольно приблизительно, но, вместе с тем и этого было вполне достаточно, чтобы передать приметы во все Особые отделы дивизий, а также на контрольно-пропускные пункты, выставленные на дорогах, ведущих в тыл 21-й Армии.
— Оперативно сработали. Молодцы! — похвалил я расторопного старшего лейтенанта. Но тот, довольно равнодушно воспринял мои слова. Спросил только разрешения переписать приметы шпионов, для передачи в Особые отделы 304-й и 278-й стрелковых дивизий, ну и для распространения в полках своей дивизии, соответственно. Получив разрешение, тут же озадачил своего писаря, невзрачного младшего сержанта, что как тень неотступно следовал за своим начальством повсюду. Едва писарь расположился на краю стола и принялся за дело, в углу раздался телефонный зуммер. Взволнованный связист, зажимая ладонью микрофон, доложил:
— Товарищ старший лейтенант! Из штаба Армии вызывают!
Храпов дернулся, было, к аппарату, но связист уточнил:
— Товарища Владимирова просят пригласить!
Я встал из-за стола, поправил гимнастерку и, пройдя в угол землянки, где находился телефон, взял трубку из внезапно вспотевших рук младшего сержанта.
— Владимиров у аппарата! Слушаю вас!
На другом конце провода, сквозь шорохи и треск помех, послышался искаженный расстоянием, но такой знакомый, голос Начальника Особого отдела Армии, майора Государственной безопасности Хандошко:
— Владимиров? Ну, что там у тебя? Как идет розыск? Докладывай!
— Здравия желаю, товарищ майор! Докладываю. Оперативная группа, на данном этапе, свое задание выполнила. Подробности и полный доклад, хотелось бы, при личной встрече. Появились новые данные...
— Что сделано вашей группой за прошедшие сутки? — перебил меня майор.
В голосе его слышалось недовольство или усталость. Я понял, что дела наши плохи. Или появились новые данные по разыскиваемой группе. Может, они уже успели натворить что-нибудь? Но, на начальство обижаться — дело неблагодарное, как ни старайся, все равно хорошим не будешь. Портить отношения с Хандошко, у меня не было ни малейшего желания, поэтому, как ни в чем небывало, продолжил прерванный доклад:
— Товарищ майор! Появились новые данные о составе разыскиваемых нами групп, есть свидетели, готовые опознать практически всех, оставшихся в живых, диверсантов. Со слов задержанных, составлены словесные портреты подозреваемых. Старший лейтенант Храпов, в данный момент, занимается распространением полученной в ходе розыскных мероприятий информации по полкам своей, а также соседних дивизий. Кроме того, имеются сведения о предполагаемой цели, разыскиваемой нами разведывательно-диверсионной группы врага. Но об этом, хотелось бы доложить лично.
— Вот заладил: 'Лично, при личной встрече'! Что конкретно у вас есть по этому делу?
Штаб фронта, само собой, давит на майора, — подумал я, — но обсуждать такие вопросы по телефону не хотелось. Если те, за кем мы охотимся, парни 'тертые', а судя по всему, так оно и есть, то и подготовлены они, соответственно, как следует. Значит, нельзя исключать такую возможность, как прослушивание телефонных линий. Самый надежный и лучший способ, для шпионов, узнать 'последние известия', в том числе и о собственном розыске, это присоединиться к проводу связи. Лучше с глазу на глаз доложить майору обо всем, что нам стало известно. Так надежней будет. Поэтому, несмотря на недовольство начальства, ответил:
— Товарищ майор, подробности доложу лично, при встрече.
Несмотря на помехи, было слышно, как обиженно засопели на другом конце провода. Понимая, что я все делаю правильно, Хандошко лишь буркнул в трубку:
— Поступай, как знаешь! Но, чтобы к 23-00, все материалы по этому делу, все, что удалось накопать, были у меня на столе! Ты меня понял, Владимиров? Вопросы есть?
— Так точно, товарищ майор! Вопросы есть, — нужно было 'ковать железо, пока горячо'. — Нам нужен транспорт и, что делать с бойцами лейтенанта Тихонова?
Выплеснув эмоции, начальник Особого отдела Армии, слегка подобревшим голосом, напутствовал меня:
— Пограничники, пока, до особого распоряжения, остаются в твоем подчинении. С их начальством я договорился. Всех свидетелей вези сюда, на месте разберемся, что к чему...
— А транспорт? — решил я поднять настроение у начальства, хотя прекрасно знал, что ответит мне Хандошко.
— А что, транспорт? Транспорт можешь 'одолжить' у своих гостеприимных хозяев. И не строй из себя 'сироту', я тебя знаю! Временно позаимствуешь автомобиль. С возвратом.
— Ясно, товарищ майор!
— Да погоди, ты! Ясно ему, видите ли! И без всяких, там, экспроприаций и ненужных эксцессов, чтобы мне потом за тебя краснеть не пришлось! Здесь, на месте, я вам транспорт организую, если будет такая нужда.
