Северные волки

Северные волки

Глава 1

— Они приходят с моря. Вместе с соленым северным ветром. Их корабли, порождение самих древних богов морей. И морские чудовища несут их на своих спинах. Их называют волками. Но и это не так. Они не волки, но и не люди. Не бывает столь жестоких животных. Только человек может быть так беспощаден и жаден. Только человек может хотеть крови, ради самой крови. И в то же время они не люди. Человек труслив по натуре своей и привязан к своей жизни. Они же... они не боятся смерти. Скорее забвения. С ними летят два ворона, Хугин и Мунин, и бегут два волка, Гери и Фреки. И когда скрещивается сталь на поле боя, когда первая кровь падает на землю, слышно, как гремит копытами восьминогий Слейпнир. Как поют восседающие на его спине валькирии. И нет для них большей чести, чем поцеловать посланницу Одина и уйти вместе с ней в Вальхаллу... Кхе...Кхе...Кхе...

— Бабушка, если ты не перестанешь пугать детей, укладывать спать будешь их сама. Твои сказки даже на меня жуть наводят. Что уж говорить о Грэте и Вальде. — заворчала Берта, вытаскивая из печи горшок с похлебкой.

— Много ты понимаешь. — буркнула старуха Гесса, утирающая губы после очередного приступа кашля, но все же продолжать не стала.

Весной всегда так. Едва сойдут льды на реках, пойдет трещинами отвердевшее море, Гесса собиралась к праотцам. Вот и сейчас согбенная, сухая, как прошлогодний тростник, и седая, как предрассветный туман, она лежала, кутаясь в свалявшуюся овчину, и рассказывала младшим брату и сестре сказки.

Жуткие сказки, нужно сказать.

Берте становилось неуютно, когда бабушка заводила свои древние сказания. Словно мороз по коже пробегал. Да и казались они не сказками, а забытой, подернутой дымкой историей. И порой, наслушавшись россказней старой, и по мнению жителей деревни, полоумной старухи-ведьмы, Берта часами не могла уснуть. Слышалось ей крик ворона, или остервенелый рык волка, терзающего свою добычу. И девушка ворочалась с боку на бок, стараясь прогнать эти жуткие видения.

Вот и сейчас. Едва вытащив глиняный надколотый горшок, еле удержалась, чтобы не прижать к нему вмиг ставшие холодными и потными ладони. И тряхнула головой, прогоняя этот первобытный, непонятный страх. Сказки это. Просто сказки. И ей, уже взрослой девке семнадцати лет, не пристало бояться таких пустяков.

Возможно, совсем скоро она станет чьей-то женой... И тут же горько усмехнулась. Можно обманывать кого угодно, но только не себя. Вряд ли ее возьмут в жены. Кому нужна сирота-приживалка с двумя младшими и немощной старухой на шее? Правильно. Никому. И Берта прекрасно это понимала. Хотя кто мешает нам тешить себя надеждами?

Может быть, все было бы по-другому, если бы Господь не забрал к себе ее родителей. Но есть как есть и с этим нужно жить.

Со смертью отца и без того не радостное существование стало совсем мрачным. На Берту свалилось все то, что в других семьях поровну разделяли все ее члены. Теперь, помимо привычных женских дел, приходилось колоть дрова, пахать хоть и не большой, но все же, огород, и даже выходить в море на маленькой шлюпке. Детей и бабушку нужно кормить. Хотя с другой стороны, не будь их, Берта уже давно опустила бы руки. Предалась отчаянью. А так, ради них, не смела показывать чего ей стоит каждый кусок замешенного пополам с желудями хлеба. Как ноют вечерами мышцы и скручивает пальцы. Как щипает в носу, от мысли, что завтра будет то же.

— Уже готово? — цапнула ее за рукав Грэта, заглядывая в еще бурлящий горшок.

— Да. Садитесь за стол.

Младшие тут же расселись по местам и наготовили деревянные ложки.

— Опять то же самое? Берта я хочу мяса. — завел свою обычную песню восьмилетний Вальд, болтыхая ложкой в жидкой похлебке.

— Ешь что есть. И молись всем святым, чтобы хоть это было. — буркнула Берта, помогая встать Гессе. — Не сегодня-завтра придется грызть коренья и мох, найденные в лесу. Так, что рыбная юшка еще не самое страшное.

Вальд засопел, но больше ничего говорить не стал.

Берта терпеть не могла весну.

Это только в древних легендах весна — это начало новой жизни. На деле же... На деле именно весной, когда заканчивалось припасенное зерно и корм для скота, становилось хуже всего. Дохли коровы и козы. Да и люди, потеряв кормилиц, задерживались на этом свете недолго. И Берта больше всего боялась, что в один день ее сети окажутся пустыми. Как уже много дней пустовали расставленные в лесу силки.

— Беда идет. — сказала Гесса, наконец спустив ноги на глиняный пол, но так и набравшись сил встать. — Я чую, как вокруг деревни ходит смерть. Она шепчет, что скоро придет за многими. И за мной тоже.

От этих слов у Берты пересохло во рту, а руки задрожали так, что едва не расплескался ужин, который бабушка так и не взяла.

— Господь с тобой. От твоих слов я ночь уснуть не могу. — прохрипела она, вмиг осипшим голосом. — Лучше бы молилась на ночь.

Гесса резко вскинула голову и посмотрела внучке просто в глаза.

— Будь проклят этот Бог, Берта. И эти вороны в черных рясах тоже. Они забирают из нашего мира самое важное. То, что всегда поддерживало и питало его. И мне больно слышать, как моя родная внучка поминает распятого чуть не каждую минуту.

С этими словами старуха снова рухнула на жесткую лежанку, так и не притронувшись к ужину. И отделилась от всех, накрывшись с головой облезлой овчиной.

Вот так всегда. Стоит лишь ей завести этот разговор, как Гесса вспыхивает, как щепка, брошенная на горящие угли. Поначалу Берта обижалась, иногда злилась. Но ко всему привыкают. И сейчас она только устало пожала плечами и достав ложку принялась за ужин.

К утру старуху отпустит. И все будет, как всегда. А Берте нужно выспаться и по возможности отдохнуть. С утра начнется все с начала. Еще один день. Такой как сегодня, вчера, месяц, год, два тому. И который будет и через неделю, и через две...

Берта тяжело вздохнула.

— Поели? Спать. — скомандовала она младшим, догрызающим серый безвкусный хлеб.

— А сказку? — спросил Вальд.

— Ты уже почти мужчина. Какие сказки? Ложись, давай.

Младший недовольно наморщил нос, но послушался и забрался под одеяло рядом с сестрой. В углу за печкой снова надрывно закашлялась бабушка.

'Завтра будет завтра' — подумала Берта, прогоняя дурное предчувствие или может навеянный Гессой страх, залезая под одеяло и задувая сальную свечу.

— Завтра будет завтра. — прошептала она повисшей в доме темноте.

Глава 2

Берта остервенело тюкала топором по поленьям. Он был слишком тяжел для нее, но другой, поменьше, забрала десятилетняя Грэта, вместе с Вальдом отправляясь в лес за дровами.

Рядом заблеяла черная, как смоль коза выдирающая с корнями молодую траву. Слава Богу, хоть так. Берта очень переживала, хватит ли тех запасов села, что она заготовила. И не придется ли дорезать тощую кормилицу. Конечно, тогда в доме было бы мясо. Но на сколько бы его хватило? И что дальше? А так хоть кружка молока, но каждый день.

В будке предупреждающе зарычал Снежок и Берта, не оборачиваясь, шикнула на старого лохматого пса.

Хоть весна уже поворачивала к лету, на душе легче не становилось. Возможно, причиной тому была затянувшаяся болезнь Гессы, надрывный кашель которой не давал спать всем в доме уже третий месяц. Возможно, что-то другое. Но эта тревога не отпускала. Закручивалась вокруг нее стальными обручами. Сжимала грудь.

— День добрый, красавица.

Берта с перепугу грохнула топором мимо полена и ругнулась себе под нос.

Красавица. Какая из нее красавица? Самая обычная. Не чета той же голубоглазой Мари или светлокудрой Эльзе. Тощая и жилистая, как жердь. Слишком высокая. На нее даже некоторые мужчины смотрели, задирая голову, что говорить о женщинах. Щеки запали, губы потрескались, а обветренная кожа на лице шелушится. Всей красоты то и было, что глаза цвета спелых каштанов, да темные волосы. Но в глаза мужики не смотрят, скорее чуть ниже. А там у Берты ничего отродясь не водилось. Да и волосы, она всегда завязывала узлом на затылке, чтобы не мешались в работе.

— Добрый. — буркнула она, потирая занемевшую от отдачи руку и, наконец, уделяя внимание окликнувшему ее человеку.

Мужчина был пришлым. Обычно в их глушь редко кого заносило. Но иногда бывало.

Он оказался странным. Нет, небыло ничего необычного. Такой же как многие мужики из ее деревни. Высокий, и в то же время сутулый. В простом тканом плаще с капюшоном, что скрывал его голову до самых глаз. Ничего необычного. Разве что глаза серые, как хорошо промерзший лед, и борода светлая. Таким мог бы быть отшельник или паломник, шествующий к монастырю святого Бенедикта. И все же, Берте стало не по себе от взгляда этих серых глаз. Захотелось запахнуть расхриставшуюся безрукавку. Или вообще уйти, от греха подальше.

— А скажи мне, добрая девица, далеко ли отсюда до ближайшего монастыря? — спросил пришлый.

И Берта выдохнула с облегчением. Даже улыбнулась. Может и правда паломник какой.

— Нет. Совсем близко. Пешему два дня пути. Вон по той дороге. Обитель Святого Бенедикта. — махнула она на путь, разрезавший лес. — Если не будешь сворачивать не заплутаешь.

— Спасибо, тебе. — улыбнулся мужчина, а по спине Берты снова пополз мороз дурного предчувствия и она передернула плечами не удержавшись. — Могу я попросить у тебя воды?

Хотелось сказать нет. Но разве по божьим и людским законам не принято помогать просящему? Стало стыдно и она с размаху загнала топор в колодку. Что это она в самом деле? Божий человек, как-никак. И Берта махнула рукой, приглашая войти.

Он спрятал улыбку в лохматой бороде и открыл калитку.

Берта не стала звать его в дом. Не потому, что боялась, а потому, что ей было стыдно той нищеты и упадка, которые сжирали стены их дома, вопреки всем ее стараниям.

Уже набрав воды, она бросила взгляд на старуху, уже даже не старающуюся вставать. Гесса была все так же бледна, с залегшими под глазами синяками. Но вот сами глаза... Они непривычно, лихорадочно блестели. Словно на дне разгорался огонь.

'Совсем плоха. Со дня на день отправится к Божьему престолу'. — подумала Берта и закусила губу. Вот тогда она останется одна. И чем это грозит, гадать не нужно. Ни один мужик не упустит такой возможности...

Девушка вздохнула и вышла во двор.

Пришлый ждал, сидя на лавке и жмурясь на яркое весеннее солнце. А он был не так стар, как показалось поначалу. Может тридцать лет, а может и того меньше.

Берта протянула ему ковш и он принял, так же не открывая глаз. Отпил, взглянув на нее поверх края посудины. И вернул назад все так же разглядывая ее своими непривычно серыми глазами.

— Спасибо, дитя. У тебя чистое сердце. И я не забуду твоей доброты. Скажи, за кого мне помолится у мощей святого? — спросил паломник.

Следовало бы назвать имя Гессы, грозившей вот-вот испустить дух. Но старуха этому не обрадуется. И потому:

— Бертрада, святой человек. Помолись за Бертраду. — ведь ей заступничество святого нужнее, чем полоумной ведьме.

Глава 3

Эта ночь стала самым тяжким испытанием за последние несколько лет.

Гесса уходила и уходила тяжело. Она металась. Бредила. Что-то шептала или выкрикивала. Иногда можно было различить, как она называет чье-то имя, зовет его обладателя, словно он мог прийти сейчас к ней. Или за ней. Она поминала древних богов, имена которых Берта помнила из сказок. Выла и хрипела. Шептала слова на незнакомом языке. То распахивала невидящие глаза, то снова их закрывала.

Берта радовалась, что младшие остались у тетки. В соседнем селении. Меньше всего хотелось, чтобы они видели старуху такой. Она и сама еще долго будет вздрагивать, вспоминая эту ночь.

Порой ей казалось, что уставшие глаза видят клубящийся вокруг Гессы туман.

Это была смерть.

Та, что ходит в тумане. Так называла ее бабушка. И еще она говорила, что Смерть никогда не уходит одна.

В это Берта верила. Еще с тех пор, как слегли Грэта и Вальд, ухнув на проталине в весеннюю реку. Тогда еще был жив их отец. А сама Гесса жила отдельно от них в лесу. И придя к ним поздней ночью, когда Берта уже совсем выбилась из сил и чуть не рыдала от отчаянья. Если Грэта еще держалась, горячий, как хорошо протопленная печь, Вальд, вот-вот должен был уйти из жизни. И Берта могла поклясться, что видела такой же туман вокруг него, как сейчас вокруг старухи Гессы.

— Смерть никогда не уходит одна. Готов ли ты заплатить за то, что я отгоню ее от твоего сына? Готов ли ты к тому, что она заберет другого взамен ему.

Отец тогда побледнел. Гесса предлагала ему выбрать, кому следует отправиться за грань. И Берта даже малодушно понадеялась, что он откажется. Ведь ценой жизни Вальда без сомнения будет или она, или Грэта. Зря, как оказалось. Отец решительно кивнул и вышел из дома во двор. Ну да. На что надеяться. Между единственным сыном и одной из дочерей выбор всегда очевиден.

— Выйди, Берта. — приказала старуха Гесса, раскладывая травы на столе и зажигая толстую свечу. — Та, что ходит в тумане, не должна тебя видеть пока.

И Берта вышла, глотая соленые слезы обиды и желчную горечь разочарования. Вылезла на холодный чердак, пропитанный запахом сена и свернулась калачиком. Тогда она думала, что жизнь ее теперь будет не долгой. Но и в этот раз ошиблась.

Смерть забрала отца. Это случилось, когда никто не ждал и уже успел понадеяться на то, что слова старой ведьмы, всего лишь очередная страшилка. Он ушел с сетями, как обычно на рассвете. А уже на следующий день его, изуродованное морскими гадами, тело вынесло на берег.

— Ран беспощадна к тем, кто попадает в ее сети. — сказала тогда Гесса, равнодушно разглядывая то, что осталось от отца.

Бертрада часто слышала, как старуха поминает древних богов так, будто они и вправду существовали. И порой ей даже нравилось, словно она прикасалась к подернутой дымкой легенде. Но тогда разозлилась. Она кричала и плакала. И не понимала, как бабушка может так равнодушно говорить о том, кто был ее сыном. Но старуха лишь пожала плечами и сказала, что прося жизни для сына он был готов заплатить назначенную цену.

Гесса снова застонала и распахнула глаза. На удивление в этот раз ясные.

— Они идут. Северные волки. Два черных ворона их сопровождают. Они скоро будут здесь. — и повернула голову в сторону внучки. — Не будь так глупа и труслива, как была я. Уходи туда, где тебя оценят. Уходи с волками, Берта. Не повторяй моих ошибок.

На эту короткую речь старая Гесса потратила и без того не многие силы. Глаза ее закрылись и грудь едва поднималась. Тяжело и хрипло. В груди ее клокотало. Как и у Берты, которая старалась сбросить липкие нити страха, обвившиеся вокруг нее. И неожиданно разозлилась.

А ведь она было подумала, что старухе стало легче. Нет. Снова бредит. Снова поминает богов. Много лет хранит верность тем, кто не властен на этой земле. Тем, кто приходил с варварами, разрушавшими селения и города. Но это было так давно, что многим уже кажется сказкой, поросшей мхом и суевериями. И только старая полоумная Гесса даже готовясь, как она говорит, уйти в холодные туманы великанши Хель, кроме, как о них ни о чем не может думать.