С Алисой я познакомился необычно.
Опыта знакомства с девушками у меня, можно сказать, не было — и это навевало непонятную смесь цинизма и депрессии. Цинизм я открыл для себя, прочитав "Героя нашего времени" и немедленно возведя Печорина в ранг полубога. "Что? Девчонки? К черту их — этих пустых, избалованных созданий. С ними скучно, господа. Понимаете? Скучно. Вот и все". А депрессия накатывала, когда сквозь внутреннего Печорина прорывалось понимание того, что время идет, школа заканчивается, а впереди в плане общения с противоположным полом приветливо машет ручкой тотальный швах.
Летний день подобрался к концу и замер; было то предвечернее время, когда солнце уже готово спрятаться за горизонт, но еще висит в воздухе, словно раздумывая. Я, в общем, тоже висел в воздухе — точнее, болтал ногами, сидя на обрыве над речкой. Сверху помахивала волосами плакучая ива, отбрасывая зыбкую фасеточную тень, внизу радостно вопила в грязноватой мелкой воде малышня, а мысли упорно вращались вокруг того, до чего бесцельно проходит пока жизнь. Гайдар в свои шестнадцать лет уже командовал полком, Михайло Ломоносов по пьяни записывался в прусскую армию, Тесла, наверное, чего-то тоже добился... А я?
Неизвестно, сколько еще я бы мог заниматься этим самокопанием и обгрызанием моральных ногтей, но тут мимо меня пролетела книжка. Она мелькнула на периферии зрения гигантской бабочкой, стукнулась корешком о край обрыва и бессильно свалилась на песок под моими ногами.
Книга упала с дерева. Но на деревьях, даже очень плакучих и депрессивных ивах, они не растут. Что из этого следует?
Я задрал голову. С нижней ветки на меня глядела неизвестная рыжая девчонка. Прорываясь сквозь листву, заходящее солнце просвечивало ее тонкую фигурку, и девочка казалась золотой. Сказочной. Ненастоящей.
— Ты чего книжками кидаешься? — спросил я. — Так и убить можно. Ладно меня — не жалко. А ведь могли пострадать люди!
Девчонка хмыкнула. Она лежала, распластавшись на ветке, словно кошка, и, кажется, ничуть не волновалась, что снизу ее рассматривает незнакомый парень.
— Случайно выронила. Романтичная судьба, если подумать — свалиться с крутого обрыва прямо в реку. Как в этой... "Грозе", что ли?
— А книги не падают с обрывов крутых — у книг другая судьба! — сказал я огненным голосом Маяковского. — Да и далеко еще до реки. Отлив же.
Я съехал по обрыву вниз, обрушив небольшой ручеек песка. Вода и правда уже ушла, и книжка лежала на песке, чуть измазанная зелеными липкими водорослями. Я поднял ее, отряхнул от наиболее некрасивых кусков и полез обратно.
— О, Брэдбери! "Были они смуглые и золотоглазые". Отличная вещь.
— Можно подумать, ты ее читал, — отозвалась рыжая. Она гибко спрыгнула с ветки и стояла передо мной — стройная, как Аэлита графа Толстого, и нахально, ничуть не стесняясь буравила меня своими янтарными глазами.
— Можно и подумать, если есть чем, — сообщил я. — Тут и "Марсианские хроники" имеются... И "Вельд" тоже, хотя я его не дочитал, не пошло что-то... Вот, держи.
— А ты что, — спросила девчонка, принимая книгу, — любишь фантастику?
— У тети целая полка американских авторов, — похвалился я. — И вот такенный сборник Рэя, между прочим, "О скитаниях вечных и о Земле" называется, там штук пятьдесят рассказов, и повестей, и всего этого...
Рыжая смотрела на меня выжидающе.
— Что?
— Ну, давай уже! — рассердилась девчонка.
— Чего давать?
— Спрашивай: "Хочешь, дам почитать?"
— А попросить?
— Зачем просить, если я вижу, что ты дашь?
— А ты хочешь?
— Ну, а если хочу?
— Тогда попроси.
— Тьфу ты! Занудный до ужаса! Дашь почитать?
— Конечно.
* * *
— Меня Алиса зовут. — Мы гуляли, поднимаясь от речки вверх. Обычно длинная дорога на этот раз казалась короткой, легкой и незаметной, она словно сжималась под нашими ногами, как резиновая. — Двачевская.
— А я Саша. Просто, без фамилии. Ты недавно сюда переехала?
— Переехала? Нет, просто родители меня из города на лето сплавили, к бабушке. Элеваторная три, знаешь?
— Возле железнодорожного переезда, что ли?
— Точно. Приходи завтра часов в одиннадцать.
Я споткнулся. То ли сандалии зацепились за булыжник, то ли дорога неожиданно подпрыгнула и дала мне пинка.
— К-к-как это приходи? Зачем?
— Да ты же книжку собирался принести. Забыл?
— Нет, — сказал я. Внутри все словно расправилось, прочистило горло и заголосило какой-то торжествующий вой без слов. — Не забыл, конечно же.
— Ну и отлично, — она тряхнула рыжей головой. — Тогда пока?
— Так я это... провожу, может?
— А не надо, дорога мне хорошо известна!
И исчезла, зараза.
В одиннадцать ноль пять следующего дня я уже пыхтел, стоя перед зеленым облупленным забором. За ним возвышался крохотный, но опрятный домик с выцветшим желтоватым причелком. Стучать?
— А я думала, ты так и будешь у входа топтаться, — сказала Алиса, открывая калитку после первого же стука. — Было такое подозрение.
— Ты здесь дежурила, что ли? — поинтересовался я, пройдя бочком мимо рычащего пса на длинной цепи. Пес выглядел злобным и рвался в бой. — "Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет"?
Алиса хихикнула.
— Один-один, Сашка! А тебе палец в рот не клади!
— Очень разумная мысль, — сказал я. — Я бы себе палец в рот не положил. Разуваться нужно?
— А как же! Бабушка только утром помыла.
Я скинул сандалии, и с книжкой, как со щитом, пошел разведывать помещения. Внутри домик был ничуть не больше, чем казался снаружи. Увитая виноградом веранда, узкий коридор, где было бы трудно разминуться даже двум кошкам, микроскопическая спальня, пахнущая известкой и пылью комната с телевизором, и наконец...
— В мечтах на кухне пахнет счастьем, — сказал я, входя. — А в жизни — кислым молоком.
Седенькая старушка отвлеклась от колдовства над плитой и бросила на меня цепкий взгляд.
— Вот и поэт пожаловал. А молоком пахнет оттого, что я пирог в духовку поставила. С вишнями и абрикосами, вкусный. Даже если не любишь, съесть придется — Алиска все утро на дереве провела, ягоды струшивая.
Я хватанул разинутым ртом горячий от печи воздух.
— Да я, это... пироги очень люблю, до беспамятства прямо... А она чего, готовилась, получается, к моему приходу, да?
— О чем просвещенная беседа? — на кухоньку ворвалась Алиса. — Бабушка, это Саша, просто Саша. Он мне книжку интересную принес.
— Тоже дело, — согласилась бабушка. — Идите на веранду, что ли. Пирог скоро будет, а тут и одной-то душно, как в бане.
— Завела уже, небось, полезные знакомства? — спросил я, когда мы расположились снаружи и разлили по солидным граненым стаканам кроваво-красный компот. На блюдцах дымились истекающие соком куски пирога, сверху благодушно кивали виноградные лозы с зелеными пока гроздьями.
— А как же, — согласилась Алиса. В ее небрежной прическе, состоявшей, кажется, из одних задиристых "петухов", поблескивало солнце. — Вот ты, например. Ты же полезный?
— Во всяком случае, не вредный, — ровным тоном сказал я. — Разве что самую малость. Книга вот у меня...
— Отлично! — она впилась глазами в оглавление и, кажется, загорелась еще ярче. — Замечательно просто! Вот оно! Черт! Санек, ты молодчина!
— Есть и такая точка зрения, — губы неудержимо расплывались в глупой улыбке. — Мне в Брэдбери нравится, как он строит предложения. Бывает понятно, но иногда... вот, скажем... "Во время заката я создам новую личность". Что это? Нужно разбираться. Или...
— Ага, — пробормотала Алиса. Она бегала взглядом по строчкам, впитывая их. В этом было что-то почти неприличное — вроде как наблюдать за человеком, который быстро ест. — Санечек, я тебе ужасно благодарна, ты просто умница, но... я бы правда очень хотела почитать. Не обижайся только, ладно? Увидимся в следующий раз — и обязательно погуляем, и вообще все, что хочешь. Хорошо?
В голове с яркими блестками взорвалась шутиха. Я и она... И уже завтра... Алиса...
— Да, — сказал я железным голосом. — Слово чести, мадемуазель. Я тогда вечером зайду?
— Вечером... — она нахмурилась. — Нет, лучше завтра. Да, точно: заходи завтра утром!
Домой я прилетел, будто на крыльях. Солнце слепило, напоминая о задорных рыжих хвостиках, заманчивой пластике гибкого тела, нахальных глазах... Я ходил, сидел, смотрел телевизор — в Казахстане построили новый завод, а в Туркмении собрали рекордный урожай хлопка — в каком-то полусонном блаженстве. Сегодняшние дела — ерунда, они пройдут и кончатся, а вот завтра... завтра все уже будет по-другому. Будто поспешный гость, пришел беспокойный сон на крахмальной подушке, белой, как молоко.
В одиннадцать ноль-ноль я стойким оловянным солдатиком замер у калитки, сжимая в руках букет желтых ромашек. По уверениям соседки, из огорода которой я позаимствовал цветы, женщины от таких без ума. Я верил. Я никому еще не дарил цветы. Тем более такой девушке, как Алиса. Рыжей, милой и прекрасной.
За забором было тихо. Не выглядывала меня на этот раз? Я набрался смелости и постучал, внутри залился дурным лаем пес. Послышались шаркающие шаги. Из-за забора выглянула вчерашняя бабушка. На меня она смотрела странно: понимающе и словно бы сочувственно.
— Алисы нет, дружок, — сообщила она. Псина во дворе продолжала гавкать. Я кивнул.
— Вышла куда-то? Я тогда подожду. Тут, или вы меня внутрь пустите? Я не буйный, честное слово.
Бабушка вздохнула.
— Она домой уехала. В город, к родителям.
В висок будто ударил строительный молот.
— В смысле? Мы же договаривались... мы должны были...
— Она сюда-то приехала к переэкзаменовке готовиться. Зарубежная литература. Завалила она первый экзамен, так ее родители сюда и пригнали, в тишину и спокойствие. Только никакой тишины здесь не получилось — знай себе гуляла с парнями, да песни орала до утра. А вчера, в последний день, значит, ты как раз и объявился, да еще и с нужной книжкой. Как раз той, которую ей прочитать надо было, да учительнице сдать сочинением. Как она радовалась вчера!
— Да, — сказал я. В глазах почему-то все расплывалось, хотя я моргал и старался держать зрение в фокусе.
Старушка покачала головой.
— Не доведет ее такая манера до добра... Прости. Ты хороший парень, я вижу, только простодушный очень. Это, сам видишь, иногда плохо.
— Да, — повторил я. Голос был чужой, и нёбо, и гортань. И слова, которые оттуда вылетали, тоже были чужие, не мои. — Но это можно исправить.
* * *
По изнемогающей от зноя улочке, оставляя в расплавленном асфальте отпечатки ног, шел парень. Синие нарядные джинсы, светлая рубашка — и пожухлый букет каких-то желтых цветов с облетевшими лепестками в опущенной руке. Кто его знает, может, с неудачного экзамена возвращается, сейчас-то самое жаркое время, учителя ставят оценки, не жалея. "Он держит мертвые цветы?" — ну, это тоже ничего удивительного, гербарии собирает, наверное. Вот только выражение лица у парня нехорошее. Можно подумать, что он только что похоронил кого-то. И глаза, потухшие, лишенные света глаза на застывшем лице — они тоже были неживые.
Словно он и сам только что умер.
