Глава 38. Прощание
Дни идут.
Ночи догоняют.
И вороньем кружатся над Горелой башней чужаки. Я слышу их запах. И лес подсовывает следы, которые они стараются скрыть. Я знаю, что они пришли за Янгаром и, рано или поздно, но доберутся до заповедных, заговоренных троп.
Что будет тогда?
Мне было страшно.
За себя. За Кейсо, который старался притворяться веселым, за Янгара, что заперся вдруг в напряженном молчании, словно разом вдруг осознал собственную беспомощность. Теперь он целыми днями лежал, разглядывая черную змею. В негнущихся пальцах Янгар держал зеленый камень, тот самый, подаренный мной и чудом сохраненный.
Меня же не замечал. Оживал он лишь вечерами, когда я, присаживаясь рядом, просила рассказать историю. Тогда черные глаза вспыхивали, и Янгар оживал.
Не здесь, но в прошлом.
За краем мира, на берегу моря, среди бесчисленных прибрежных городков, где начинался великий путь через пустыню Дайхан. Я видела эти городки его глазами, неряшливые, живущие едино торговлей, полные самого разного люда. Сюда свозили рабов и диких зверей, полуденный розовый жемчуг и меха, ворвань, веревки, зерно, стекло... все, что только есть в мире.
Видела и пустыню. Она еще жила в Янгаре. Слышала шепот красных песков, которые днем раскалялись, а к полуночи остывали, покрываясь ледяной коркой.
Я была в предгорьях, где начиналась великая река, кормившая страну Кхемет. И вместе с Янгаром пила ее ледяную воду, не способная напиться. А потом шла дальше, вымеряя пройденный путь шагами. Сколько раз он сбивался со счета?
Память удерживала Янгара живым.
И он вновь и вновь вытаскивал из нее удивительные картины чужого мира.
Сколько это длилось?
Я давно перестала отмечать дни.
Однажды я вернулась в башню, принеся на шкуре чужой кисловатый запах. Черные пятна кострищ, которые уже не скрывали, подобрались вплотную. Еще несколько дней и...
...Янгар был во дворе.
Стоял.
Сам.
И широкий клинок палаша описывал круги над его головой.
— Давно надо было решиться, — спокойно сказал он и не обернулся. — Этот мир беспощаден к слабым.
Он снова стал прежним. Семь черных кос змеями спускались по плечам. И смуглая кожа блестела испариной. Выделялись на ней белые полосы шрамов, словно швы.
Я стояла и смотрела, не смея подойти ближе.
— Ты не рада, Аану?
Скользит клинок, ранит воздух... быстро и еще быстрее.
— Рада.
Но прозвучало тихо.
Он уйдет.
— Завтра, — Янгар все еще слышал мои мысли. — Я уйду завтра. И Печать заберу с собой.
А что со мной будет?
Янгар, опустив клинок, повернулся ко мне.
— Я бы хотел взять тебя с собой, — он преодолел расстояние между нами в два шага. И пальцами, сросшимися, целыми пальцами, коснулся щеки. — Или спрятать в надежном месте. Но я не знаю другого места, столь же надежного, как это.
Горелая башня возвышалась над нами.
— Я уведу охотников.
— Останься.
В башне хватит места для двоих... троих...
Янгар покачал головой.
— Или уедем? — я вцепилась в его руку, в собственную безумную надежду остановить войну. — Просто уедем и...
Куда?
К морю? Или за край его, тот, где раскинулись пески Великой пустыни?
Или дальше, в предгорья? В благословенную страну Кхемет?
Я видела отражение собственных мыслей в глазах Янгара. И еще башню, очистившуюся от копоти. Черные кольца Великого Полоза. Дом, который сгорел много лет тому. Видела незнакомых людей... и собственного отца, за спиной которого скрываются тени.
— Прости, маленькая медведица, — Янгар прижался лбом к моему лбу. И ладонь его лежала на затылке. — Я не могу отступить сейчас. Или твой отец. Или я. Вдвоем нам не жить. Не плачь.
— Не буду.
— И пообещай, что дождешься.
— Я уже обещала.
— Еще раз пообещай. А лучше два, — теперь он говорил мягко, и отпускать меня не собирался. А я прижималась к его груди, вдыхала его запах и снова отогревалась его теплом.
— Обещаю.
— И что не будешь уходить отсюда, пообещай.
— Не буду.
— А если кто-то появится, обернешься медведем.
— Ладно.
Я готова обещать что угодно, лишь бы он остался еще ненадолго.
— Маленькая медведица... — его губы ласкают шею. — Моя медведица... Аану...
Черный Янгар ушел на рассвете. Я не стала спрашивать, забрал ли он с собой Печать.
Вилхо был недоволен.
Его недовольство прорывалась в трясущихся подбородках, в голосе, который сделался визгливым, в причитаниях и стонах, выводивших Пиркко из равновесия. Порой, когда ее супруг все же засыпал, она садилась рядом — ему нравилось, что Пиркко заботится о спокойствии его сна — и брала в руку подушку. На лице ее появлялась мечтательная улыбка, взгляд делался туманным, а мысли рассеянными. Она представляла, как берет подушку и кладет ее на круглое, расплывшееся от жира лицо Вилхо. И давит...
Порой Пиркко, отослав рабов прочь, подносила подушку к этому лицу. Лишенное краски, оно было отвратительно: желтоватая, какая-то осклизлая кожа с крупными порами, узкие губы, нос, почти исчезнувший меж пухлых щек, и подушки век, меж которыми скрывались мутные глаза.
Примерившись, Пиркко почти опускала подушку.
Почти касалась широкого носа с вывернутыми ноздрями.
Почти прижимала атлас к губам.
И отступала.
Еще не время.
И надо набраться терпения, вот только иссякает оно.
Наступит утро, и Вилхо, очнувшись ото сна, примется изводить ее нытьем. Вода в ванной ему будет горяча, масла — чересчур ароматны, рабы — ленивы, сама Пиркко...
...по ее совету он отпустил Янгара.
И что теперь?
Ничего.
Талли потерял след. И десятки охотников, слетевшихся по зову Ерхо Ину, не сумели отыскать Белую башню.
Полозу вновь удалось выскользнуть.
И дав выход злости, Пиркко швырнула подушку через всю комнату.
— Что? — встрепенулся кёниг, подслеповато щурясь.
В его спальне отныне всегда горело с дюжину свечей: Вилхо начал бояться темноты. Мерещились ему тени.
— Ничего, дорогой, — она нежно коснулась потного лица, — показалось, что мышь пробежала. Я боюсь мышей.
Он закряхтел, переваливаясь на другой бок и, почесав вялый, расплывшийся по постели живот, сказал:
— Пить хочется...
— Сейчас, дорогой.
Она подала вина. И держала чашу, пока Вилхо пил. С трудом оторвав голову от подушки, он глотал жадно, давился, фыркал и брызги вина падали на подушки.
— Спи, дорогой...
— Жарко, — он не собирался засыпать, но, видимо, вознамерился до рассвета изводить Пиркко своим нытьем. — Нам дышать нечем...
Взяв в руки веер, Пиркко попросила:
— Потерпи. Тебе нельзя мерзнуть.
Он выпятил губу, но ничего не сказал.
— Янгар не усидит на месте, — она знала, что Вилхо желает слышать. — Он захочет отомстить.
— Нам?
Естественно. Но кёнига не стоит пугать, и Пиркко, улыбнувшись, покачала головой.
— Моему отцу. Янгхаар Каапо вернется в Олений город. Он придет сам и... надо лишь подождать. Немного...
— Мы устали ждать.
Капризный, словно дитя.
Слабый.
— У моего отца есть... должник, способный пройти по запретным дорогам.
Вилхо кряхтит.
И хмурится. Нога его мелко дергается, стаскивая одеяло.
— Отец уже выступил. И от него Белая башня не скроется...
— Почему он медлил?
Потому что не так просто заставить брухву подчиниться. И не ради Вилхо старается Тридуба.
— Отдыхай. Я помогу тебе, — Пиркко, отложив веер, взяла платок, смоченный в уксусной воде. — Закрой глаза...
Он подчинился.
— Тебе просто надо отвлечься, — она отирала пот со лба. — Я слышала, что в Олений город прибыли торговцы с юга... быть может, стоит их позвать?
— Зачем?
— Пусть расскажут о своей стране... или о других странах, в которых были... об обычаях их... о том, кто правит...
Пиркко бросила платок в чашу.
Ее муж любопытен. И завистлив.
Он примет южан лишь для того, чтобы убедиться: нет под солнцем дворца более роскошного и правителя более великого.
Идиот.
— Мы подумаем, — пробормотал Вилхо прежде, чем заснуть. И Пиррко, опустившись на меховое покрывало, смежила веки. Сон ее будет недолог.
И ярок.
В нем она, Пиркко-птичка, все же решится опустить подушку на лицо супруга.
Южан было двое. Высокие. Смуглолицые. С острыми носами и длинными шеями, на которых висели гроздья ожерелий. Южане рядились в длинные белые одежды, а волосы прикрывали полосатыми платками. Они красили бороды и губы, а брови сбривали.
— Достопочтенный Анари-хайрам, — громко сказал переводчик, и левый из купцов поклонился, — и его брат Гизмет-хайрам...
...второй отвесил поклон еще более низкий.
— ...безмерно счастливы оказанной им честью...
Речь была длинна и цветиста.
Вилхо быстро утомился ее слушать и начал ерзать: в последнее время золотой трон стал жестким. А ноги и вовсе ослабли и, укрытые занавесью золотой парчи, ныли колени.
Купцы же, поклонившись кёнигу серебряными подносами тонкой чеканки, ароматными маслами и розовой водой, приняли приглашение разделить трапезу.
— Ваш город есть чудесен, — старший из братьев, Анари-хайрам знал язык, пусть и произносил слова престранно, проглатывая одни звуки и растягивая другие. — Ваш... торг есть велик. Много выгода. Мы с брат давно делать торг с ваш человек. Но мы думать. И учить язык. Мы делать ехать сам.
Вилхо кивал, не забывая открывать рот, когда жена подносила к нему кусочки мелко нарезанной печени угря. Печень была сладкой, нежной, и Вилхо щурился от удовольствия.
Пожалуй, сегодня он готов был забыть об ошибке, которую допустил Тридуба.
Если боги на стороне Вилхо, то будет так, как сказала маленькая птичка: вернется Янгар.
Мести искать будет.
Ударит... если Ерхо Ину убьет, то и не велика потеря. Уж больно горделив стал Тридуба.
Да и, говоря по правде, побаивался его Вилхо, особенно после того, как увидел, сколь ловко орудует Ерхо Ину клещами. И плетью не хуже... и виделось порой, что не Янгхаар Каапо на дыбе висит, но сам Вилхо. Глупость, конечно, но неприятно... очень неприятно...
И сны еще всякие снились.
Нет, хорошо бы Янгар избавил от этой напасти... правда, кто тогда избавит от самого Янгара?
Сложно все.
Вилхо не любил сложностей и позволил себе не думать о том, что будет. Он слушал неторопливую смешную речь чужаков, которые рассказывали о своей далекой земле, и дремал. Наверное, Вилхо вовсе задремал, потому как, очнувшись, понял, что за столом воцарилась тишина.
Насмешка почудилась в серых глазах Анари-хайрама. А брат его и вовсе презрительно губы скривил. И гнев вспыхнул в душе Вилхо, впрочем, тотчас погас — слишком утомлен был кёниг, чтобы гневаться. Приподнявшись на локте — Пиркко тотчас сунула под него подушку — Вилхо вежливо спросил:
— Чего вы ищете в Оленьем городе?
— Раб, — ответил Анари-хайрам, прижимая руки к груди. Он поклонился, как-то смешно, словно тяжелые ожерелья склонили шею его к столу. — Сильный раб. Мужчина. Боец. И зверь дикий.
Он вдруг сбился и заговорил на своем, лопочущем языке. А толмач, до того тенью стоявший за спиной чужака, выступил вперед:
— Милостью богов наделенный, Благословенный Айро-паша, солнцеравный, двадцать лет тому взошел на престол страны Кхемет. И с тех пор правит мудро, заботясь о нуждах каждого из подданных своих...
Речь вновь была цветиста и вычурна, но Вилхо, обгладывая фазанью ножку, старался слушать внимательно. Или хотя бы не заснуть.
— ...много дней кряду будет длится празднество, — толмач держал руки плотно прижатыми к телу, а голову задирал, отчего Вилхо видел лишь белое его горло, на котором дергался кадык. — И желает Айро-паша порадовать подданных небывалыми зрелищами. Три десять дней кряду будет открыта Арена. И ни на мгновенье не останется она пустой. Уже привезли для нее длиннорогих свирепых быков из страны Нуб. Черногривых львов и пятнистых леопардов. Гиен, чей смех леденит кровь и вызывает корчи. Готовы псарни выпустить собак. И даже боевой слон Айро-паши выйдет, дабы каждый мог восхититься его мощью.
Он все-таки сделал паузу, позволяя выступить вперед хозяину.
— Боец нужен. Крепкий. Сильный. И зверь.
Фазан оказался жестковат, и Вилхо, отложив ножку, сказал так:
— Что ж, желаю вам, Анари-хайрам, отыскать то, чего вы желаете.
...звери.
...собаки, а лучше волки, в волках больше злости...
...тур, который вряд ли менее свиреп, чем невиданный бык из страны Нуб.
...гибкая опасная рысь.
...и медведь... несколько медведей...
...арены нет, но долго ли площадь огородить да поставить лавки?
...во славу паши? Нет, Вилхо Кольцедаритель правит Севером. И в честь его сойдутся на несуществующей пока арене бойцы, выясняя, кто из них силен. Пусть одолеют зверей.
И друг друга.
Останется один, которого Вилхо назовет лучшим.
Наградит... конечно, наградит.
Мысли были приятными, мягкими, и звучал нежный голосок Пиркко, повторявшей их вслух. Да и вовсе, принадлежали ли эти мысли когда-нибудь Вилхо?
Какая разница?
