Глава 42. Должники
Хороший дом был у Ерхо Ину. Каменный. Высоким частоколом огороженный. Вдоль ограды стража ходит, перекликается. А на ночь во двор выпускают серых волкодавов, и горе тому, кто решит потревожить покой Тридуба.
Хороший дом был у Ерхо Ину.
Надежный.
Вот только прежний хозяин знал его лучше.
Тенью скользнул Янгхаар вдоль стены.
Подземный ход, начинавшийся на берегу реки, выводил к конюшне. Сюда охрана если и заглядывала, то нечасто. А сунувшийся было пес — старый, лохматый — лишь заворчал, втянув знакомый звериный запах.
...хороша была охотничья мазь.
Янгхаар остановился, прислушиваясь.
Тихо.
Дремлют лошади в стойлах.
Под навесом, прижавшись друг к другу, спят рабы.
Сторожит их надсмотрщик, но он тоже устал и, присев на бочку, прислонился к стене. Глаза его были закрыты, а рука, на хлысте лежавшая, повисло безвольно.
Путь к дому был почти свободен.
— Стой, — Янгара окликнули шепотом.
И нож скользнул в руку, готовый оборвать крик, если тот раздастся.
— Я... не стану мешать... я сказать хочу.
Человек стоял, согнувшись. Руки и голову его сдавили колодки, которые поставили так, чтобы раб не мог опуститься на колени, но и на ногах ему оставаться было сложно.
— Ты... Янгар?
Он говорил с трудом.
— Олли? — Янгар вдохнул запах немытого тела, старой крови и мочи.
— Я. Тебе следовало... убить... меня... может все-таки?
— Обойдешься. Давно здесь?
— Вторые... сутки. Дают отдохнуть... и снова.
Олли разжал кулаки, сведенные судорогой. Дышал он натужно, со свистом. И спина была черна. Шкуру с нее снимали аккуратно, опытной поставленной на удар рукою. Такая не забьет раба, но лишь научит послушанию.
Хазмат в этом деле толк знал.
Наверное, оценил бы.
— Пей, — Янгар помог приподнять голову и флягу к губам прижал. — Идти сможешь?
Замок сбить просто, но вот вытащить Олли со двора — проблема.
— Нет, — он глотал, едва не захлебываясь, жадно, и значит, воды тоже давали в обрез. Что же такого совершил Олли Ину, чтобы заслужить подобное наказание?
— Ты... должен уйти... сейчас... послушай, — Олли попытался распрямиться, и мышцы на спине вздулись, раздирая спекшуюся корку крови. — Аану... тебе не все равно... что с Аану?
Имя заставило оцепенеть.
— Нет.
Маленькая медведица осталась в Горелой башне.
Зачарованной.
И запертой от чужаков.
С ней Кейсо и Великий Полоз.
Но Янгар, придерживая голову бывшего врага, спросил:
— Она здесь?
— Была. Вчера увезли.
— Куда?
— Кёниг. Дворец. Зверинец. Стой, — Олли дернулся, но колодки держали крепко. — Кёниг... решил. Праздник будет. Большой. Бои... травля... звери... люди... кто сильнее.
Благословенная страна Кхемет не желала отпустить Янгара.
Она пришла за ним.
И раскинула песчаный ковер арены.
Хватит ли смелости выступить вновь?
— Меня... тоже отправят... и ее... оборотень... сильный зверь.
Аану не зверь.
— Только, — Олли закусил разгрызенную губу, пытаясь сдержать стон. — Она не умеет убивать.
И не должна, если хочет остаться человеком.
— Кейсо? — алое пламя бешенства стучало в висках, грозя сорваться с цепи.
Нельзя.
Не время еще.
— Ушел к богам... — выдохнув, Олли обмяк. — У Башни...
Боль действительно бывает разной. И Янгар оскалился, сдерживая рык.
Кейсо ушел к богам? Невозможно.
Но Олли не станет лгать. И пустота, появившаяся в груди, чем не рана?
— Уходи, — повторил Олли.
Он держался, но еще немного и сознание покинет его, что будет милосердно. Только долго ему не позволят спасаться забытьем, вытащат.
— Слушай, — Янгар дернул за волосы, заставив задрать голову. — В первый день выпустят самых слабых, что зверье, что людей. Кровь пустят. Толпа любит кровь. Во второй — добьют тех, кто выжил... и тех, кто чуть сильнее. Дальше — больше...
— Я?
— Настоящие бойцы пойдут день этак на третий. Или позже. Тебе дадут отдохнуть. Предложат напоследок покутить. Но не вздумай, Олли. Если хочешь выжить, то никакого вина или опиума. С бабами сам решай. Помни только, что тебе силы нужны будут. Все, до капли.
— Не дурак, — огрызнулся Олли.
— И еще, — Янгар вслушался в темноту, понимая, что время уже на исходе. — Забудь, что у тебя были друзья. Были. Раньше. Но все, кто на арене — враги. И любой убьет тебя, не задумываясь.
Олли молчал.
Думал?
Вспоминал тех, с кем в море выходил? Или приятелей, с которыми случалось веселье делить? Равных по силе, по удаче...
...по положению.
— Ни жалости, — добавил Янгар, отпуская волосы. — Ни сомнений. Если хочешь выжить.
— А если нет?
Упрямый. И из упрямства спрашивает, но у Янгхаара есть ответ.
— Тогда удавись. Сам. Чего на других работу перекладывать?
Олли рассмеялся хриплым каркающим смехом, от которого плечи его свело судорогой. Но смеяться сын Ину не прекратил.
Хорошо.
Почему-то Янгару не хотелось, чтобы Олли Ину погиб.
Он не щадил коня. И плеть свистела, ломала стылый воздух. Плескала грязь из-под копыт. И тень спешила обогнать всадника. Весеннее солнце выбралось на небосвод, повисло желтым пятном, словно раздумывая, не спрятаться ли под волглой шубой туч.
Было холодно.
И жарко. Испариной покрылась конская шея, и пот катился по спине всадника, который, привстав на стременах, свистел.
А плеть ласкала уже не воздух, но тугие бока солового жеребца. И тот, замедливший было шаг, вновь срывался в галоп. Конь ронял пену.
Всадник сдерживал ярость.
Успеть бы.
До леса. До Белой башни.
И назад.
Конь лег на опушке. Янгхаар пытался поднять его, но жеребец лишь хрипел и хватал горький воздух губами, словно желал ухватиться за него. Елозили копыта по грязи. И шкура была мокра, а конский пот давно уже окрасился красным.
— Прости, — Янгар ослабил подпругу и, примерившись, перерезал коню горло. Хлынула горячая кровь, и жеребец, дернувшись, застыл.
Лучше так, чем лежать и ждать волчьей стаи.
Волки по весне свирепы.
А люди и того хуже.
Знакомая тропа легла под ноги, и Янгар бежал, перепрыгивая через горбы корней, ныряя под ветки, задевая их. И вода летела на волосы, за шиворот. Одежда промокла насквозь, словно лес пытался охладить пыл безумца.
Не выходило.
Белая башня стояла на прежнем месте. Короной сомкнулись над вершиной ее ветви старых дубов, а толстое, неуклюжее какое-то тело, накренилось. Она была по-старушечьи неряшлива в убранстве из копоти, потраченном прорехами потеков.
И все же...
Янгхаар остановился.
После долгого бега стучало в висках. И рот наполнился едкой слюной.
— Здравствуй, — сказал он башне, и та, казалось, вздохнула, заскрипела.
Все как прежде. Почти.
Вот только дверь, им починенная, повисла на одной петле. И лестница сохранила следы чужих ног, словно жалобу. На стене отпечаток руки. И вот этой царапины не было.
Башня кряхтела, выставляя обиды.
Стекло.
И брошенный кусок ткани.
Угли из камина выгребли, рассыпали по полу, растерли подошвами сапог. В клочья разодрали шкуры. И табурет разнесли в щепу... кровать... камин и тот разворотили, и зев его чернел сквозною раной.
Ерхо Ину искал тайник.
А Великий полоз, свернувшись на потолке, наблюдал за ним.
— Я просил присмотреть за ней, — Янгар задрал голову. — Я знаю, что ты можешь!
Рисованные глаза змеи были мертвы.
— Почему ты позволил?
Молчание.
И добраться до потолка непросто. Приходится тащить колоду, в которой ржавел топор. И раскроив ладонь, Янгар прижал ее к змеиной теплой шкуре.
Печать упала в руку.
Камень. Живой камень. Четырехгранный некогда, но с обломанным краем, откуда отец отколол кусок для кёнига. Зеленоватый цвет. И гладкая, будто стеклянная поверхность.
— Неужели она настолько ценна? — Янгар поднес печать к змеиной морде. — Это твой дар. И я понимаю, что он важен. И что его следовало беречь, но... отдать за нее жизнь? Сначала отец. Потом дядя. Мама... остальные...
Великий Полоз разглядывал своего потомка.
— Странно, — убрав Печать в кошель, Янгар провел ладонью по шершавому потолку, убеждаясь, что Змей на нем все-таки нарисован, пусть бы и выглядел он живым. — Я понимаю, что без этого дара остался бы калекой, но... не будь Печати, может, все сложилось бы по-другому?
И золотых домов по-прежнему было бы тринадцать.
Янгар повернулся к окну.
Стояла бы усадьба в прежнем тяжеловесном ее великолепии. И голос отца доносился бы из приоткрытых окон. Стучал бы молот кузнеца... жизнь кипела бы.
А он? Кем бы он стал?
Наследником тринадцатого рода.
Прислонившись лбом к каменной стене, Янгар закрыл глаза. Он вычерчивал жизнь наново, вымарывая из нее смерть отца и разговор с дядей, ночной пожар и мамины обезумевшие от ужаса глаза. Дорогу. Чужой локоть, давящий на спину.
И золото тронного зала.
Боль, которой слишком много.
...загон для рабов. Толкотню у корыта с водой, которое наполняли поутру. Сухие лепешки. И растерянность: он не знал языка.
И место, в которое попал, было ужасно.
...первый побег. Палка в руке надсмотрщика.
...торги.
...и постепенное осознание, что так будет всегда.
...красные ковры пустыни Дайхан. Караван. Новый хозяин и новый рынок... много хозяев... арена... медведь.
Хазмат.
Столб. Цепь.
...танцуй, песий сын...
Кровь на песке, даже во снах только кровь на песке... и на атласных подушках.
Побег. Предгорья. Разбойники и их кривая, сведенная к острию клинка правда. Шакальи сотни, подобравшиеся вплотную. И привкус смерти на губах. Пустыня.
Путь к морю.
И оно, серо-синее, роскошное, необъятное. Оно встретило Янгара ударами ветра и преддверием бури. Небо выгнулось, и распластался чуть ниже облаков черный буревестник...
Не было бы.
Ничего этого не было бы.
Янгар сжал кошель, чувствуя сквозь ткань тепло печати.
Ничего.
Ни Кейсо. Ни Аану.
Ни Олли Ину, который упрямо не шел из головы.
А внизу Янгара ждали.
Талли Ину едва исполнилось двадцать, но выглядел он моложе и, пожалуй, меньше всего из детей Тридуба походил на отца. Талли был высок и тонок в кости, лицо имел девичье, округлое с пухлыми губами. И темная кудрявая бородка смотрелась на нем чуждой, словно бы приклеенной.
Талли Ину оседлал колоду и с задумчивым видом расковыривал трещину в ней. Узкие руки его были тонки, но рукоять ножа держали цепко.
— Меня ждешь? — поинтересовался Янгар.
— Тебя жду, — Талли нож выронил, но коснуться земли не позволил, подхватил на лету и в ножны вернул. Красуется.
— Не боишься?
Молод. И нагл.
Но не настолько, чтобы не осознавать опасности или полагать, что белая тряпка, которой он перевязал плечо, будет иметь для Янгара значение. Нет, не по собственному желанию Талли появился у Белой башни.
— Не боюсь, — Талли отбросил за спину косу, перевитую алой нарядной лентой. — У меня к тебе слово.
Он дернул хвост тряпки и, поднявшись, заговорил:
— Моя сестра...
...сестра?
...не Ерхо Ину, но сладкоголосая птичка с синими глазами, с губами, полными яда?
— ...предлагает тебе сделку. Ей нужна Печать.
— Ей?
Янгар сделал шаг.
— Да, — Талли не попятился, лишь подбородок задрал. И в глаза глядит смело, с вызовом.
— Зачем?
Синие глаза... у них у всех синие глаза, только Аану боги наградили зеленью.
— Зря спрашиваю?
Мальчишка хмурится, и губу нижнюю оттопыривает, отчего детское личико приобретает выражение капризное.
— Зря, — Янгар остановился в шаге от сына Ину. И тот не выдержал, отшатнулся, отступил, положив ладонь на рукоять ножа. — Все ведь просто. Она не мужу собирается услужить... и не отцу...
...Ерхо Ину удивился бы, узнав об этой встрече.
— Она беспокоится о себе. Верно? Так молода... так красива... все ей это говорили.
...огненные мошки плясали в глазах.
— И ей страшно потерять эту красоту. А время беспощадно ко всем... что она тебе обещала?
...уж не трон ли Оленьего города?
Или скорее уж место по правую руку мудрой кейне, которая будет править после смерти мужа. Ему недолго осталось.
— Ты отдашь печать сестре, — повторил Талли, пытаясь вернуть утерянную маску насмешливого безразличия.
— А что взамен?
— Взамен... она поможет тебе стать кёнигом.
Приманка для глупца.
— Подумай, Янгар, — Талли вдруг поверил, что предложение это будет принято и, оправившись от страха, вцепился в рукав. — Хорошо подумай. Вилхо скоро умрет...
...и Пиркко достанется Оленья корона, слишком тяжелая для женщины.
Советники потребуют от нее выйти замуж.
И передать власть супругу, ибо таков закон.
— ...ты получишь все.
Корону из золота. Неудобный трон. И ненужную женщину.
— Нет.
Мальчишка нахмурился. В его представлении только глупец мог отказаться от подобной чести.
— Но я готов расстаться с Печатью, — Янгар развязал кошель и вытряхнул ее на ладонь. — Вот она. Передай сестре, что власть она пусть себе оставит. А мне нужны моя жена и мой враг.
— Ты...
— Я все равно приду за ними, — добавил Янгар и, спрятав Печать, поинтересовался: — Ты верхом?
Конечно.
Вороной жеребец был хорош, и заводной не хуже.
— Стой! — Талли попытался перехватить поводья. — Ты не понимаешь! Она все равно не отпустит тебя! Пиркко получает то, чего хочет. И лучше, если ты сам к ней придешь.
Он отшатнулся, и плеть обожгла белые пальцы.
И Талли отпрыгнул, тряся раненой рукой.
Захрапел жеребец. И дорога сама нырнула под копыта. Весенний ветер коснулся щеки, словно погладил, успокаивая: есть еще время.
Успеешь вернуться, Янгхаар Каапо.
