Ее зовут Хуана, и она действительно безумна. Безумна настолько, чтобы возить за собой по землям благословенной Кастилии мертвеца. Впрочем, мертвецом его считают другие, Хуана же верит, что он дышит, — незаметно, тихонько-тихонько. И по-прежнему улыбается ей. Поэтому каждый раз она замирает у его гроба, чтобы не нарушить это ровное, медленное дыхание, которого никто не слышит.
Она давно уже перестала биться как птица о прутья клетки и кричать, повторяя одно и то же:
— Видите? Видите?! — газовая ткань, которой накрыто его лицо, едва колышется от ветра. Но никогда не запотевает зеркальце. Поэтому она сама согревает проклятый кусок стекла своим дыханием, чтобы они знали, что она — дочь Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского никого не обманывает — ее возлюбленный супруг Филипп Красивый жив.
— Слышите?! Жив! — но все почему-то молчат и все чаще отворачиваются.
Бедная, сумасшедшая Хуана. И любовь твоя запретная, безумная, как яд горькая. Чернее ночи.
Его зовут Филипп, и он действительно мертв и красив. Красив настолько, чтобы в посмертии быть забальзамированным и остаться с женщиной, которую не любил, навсегда. По правде говоря, он порядочная дрянь, если однажды решился запереть жену в высоких сводах королевских покоев и спокойно носить проклятый венец. Но женское сердце способно прощать все. И даже попытку убежать в мир иной. Впрочем, кое-кто поговаривает, что здесь не обошлось без вмешательства Фердинанда, пожалевшего свою слабую дочь. Да что уж теперь гадать, коли так вышло. Обернулось звоном похоронного колокола, да вороньим криком. Венчанные самой судьбой, эти двое не могут существовать друг без друга. Сумасшедшая Хуана и дрянной красавец Филипп, ее единственный король, горечь и отрада.
Поначалу ее пытались прогонять. Заколотили деревянный ящик крышкой, прочитали отходные молитвы. Но Хуана настояла на своем, не позволила зарыть его в землю.
— Не надо! Не надо! Там темно и черви! — просила, будто в тайне знала, что черви — эти беспристрастные судьи грехов человеческих, докажут то, чего так боялась безумная Хуана. Как взбесилась, кричала, словно резали ее по живому. Будто щенная сука неистово грызла наручи удерживающих ее мужчин, рычала и скалила зубы.
Одетая в черное, с выбритым высоким лбом, сейчас она похожа на восковую фигуру самой себя. Щеки прозрачны, глаза запали. Губы упорно сжаты. Стоит над гробом мужа, сложив белые холодные ладони. На постоялом дворе лают собаки. Увидев лицо безумной королевы, трактирщик шарахнется в сторону, но будет вынужден кланяться и прятать взгляд.
Ни одну женщину не подпускают к гробу самого красивого на свете короля. Ни одна женщина, кроме нее, не имеет права глядеть на это худое, желтое восковое лицо с провалившимся носом и пустыми глазницами. Ни одна женщина не имеет права радоваться этой оскаленной улыбке высохших, покрытых коркой губ.
— Видишь, Филипп, ночь на дворе. Будем согревать друг друга и спать. Будем видеть сны, — глаза ее цвета темного янтаря от слез стали светлыми. Она похожа на мадонну, что приносит с собой смерть.
— Взгляни на меня, Филипп. Пожелай мне доброй ночи. Я знаю, что ты слышишь. Взгляни на меня, Филипп! — шепчет вместе с дождем. Просит, тихо поскуливая.
Одна тысяча пятьсот шестой год от Рождества Христова. Ставни закрыты наглухо. Стонет за ними в ночи поздняя осень. Дорога размокла, и этой ночью земля покроется тоненькой корочкой льда.
Черное одеяние скользит вниз, открывая белоснежную рубашку. Падает на пол, в пыль. Она опускается на колени. Волосы под покрывалом спутались и растрепались. Темно-рыжие волосы, в которых уже видна ранняя седина. Безумица обхватывает ладонями лицо мертвого короля, целует неистово, умоляя того, кто никогда больше на нее не посмотрит:
— Взгляни на меня Филипп! Поцелуй меня, Филипп! — рвет ворот белоснежной рубашки. Стонет протяжно. Наклоняясь, смеется, показывает пустую, высохшую грудь. Водит длинными волосами туда -сюда, щекоча, чтобы он наконец чихнул и проснулся.
Но молчит самый красивый на свете король. Молчит, словно насмехается над своей безумной женой. Все с той же улыбкой надменной, надмирной, ставшей ей роднее всего на свете. Не желает открыть глаза, обнять, утешить, согреть.
И в жизни, и в смерти одно и то же — ненужная никому Хуана, безумная. Гладит себя дрожащей рукой по животу да меж бедер, прислонясь виском к грубому деревянному краю гроба. То смеется, дрожа от неги, то плачет от черного горя.
Так она проплачет до утра, пока с рассветом устало не смежит веки. К полудню проснется, чтобы снова двинутся в путь. От одного странноприимного дома к другому, по белому свету, куда глаза глядят.
Ее зовут Хуана, и она действительна безумна. Безумна настолько, чтобы и после смерти любить того, кто считал ее всего лишь безумной. Его зовут Филипп, и он действительно дрянь, если и после смерти продолжает насмехаться над ней. Венчанные самой судьбой, эти двое не могут существовать друг без друга.
