|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 12. Новые старые горизонты
Так и канул в небытие юбилейный десятый день, прожитый мной в этом благословенном времени. В думах о собственной смерти я успел пережить уже двух человек. На подходе был третий. Дядьку Ваньку Погребняка забрали из больницы домой. Он весь исхудал, заговаривался, не узнавал соседей. Тётя Зоя кормила его с ложечки. Десять дней. Как они отразятся в памяти того, кто придет после меня, и отразятся ли вообще? Спросит, к примеру, дядя Петро: "Что ты там, парень, за схему оставил в вагончике?", а он — ни уха, ни рыла. Я ведь не помнил, как утром ходил в магазин за молоком, в день моего появления в этом времени?
Я присел на скамейку возле дома, где жил Сашка Жохарь и задумался. Да, был в этом моменте скрытый подвох. То, что со мною произошло, мало похоже на рокировку. Честно сказать, оно вообще ни на что не похоже. Складывается впечатление, что кто-то большой, сильный и всемогущий отмотал назад колесо времени и отбросил меня назад, забыв при этом стереть память о будущем. К этой мысли я приходил не раз и не два. Но каждый раз отметал, как нечто, не стоящее внимания. Слишком много ляпов и нестыковок содержала в себе местная теория попаданства, чтобы принять её за рабочую версию. То, что я не помню момент своей физической смерти, нивелировало все остальные выкладки. Ведь так не должно быть.
А как? — поднялся со дна души ехидный вопрос. — Как оно должно быть?
Ну, не знаю, — засуетился разум, — когда умирала бабушка Паша, она до последнего звала Пимовну. Так и застыла с ее именем на устах...
— Чё это ты тут расселся?!
Нога, обутая в новенький ботас, небрежно поддела подошву моей сандалии. Естественно, это Жох, кто же ещё? Стоит себе, ухмыляется. В раскосых глазах прыгают бесенята.
Сашка был независимым человеком. Его не пороли ремнем, не напрягали с учебой, не припахивали на домашних работах. Своим личным временем он распоряжался по своему усмотрению. Хочет — учит уроки, не хочет — идет гулять. С появлением в их семье косоглазого болгарчонка, у дядьки Трофима и тетки Натальи, на младшего сына просто не стало хватать времени. Накормлен, одет — и ладно.
Этим Сашка и пользовался. Он рано начал курить, попробовал вкус вина, а пиво употреблял, как я лимонад. Бабушки с нашей улицы называли его "фулюганом", по которому плачет тюрьма, родители запрещали не то что дружить, а вообще с ним водиться, а пацаны немного побаивались, как нечто необъяснимое. Жохарь знал о своём статусе, ведь дурная молва действенней хорошей рекламы. Был он ехиден, насмешлив, высокомерен и всем раздавал обидные клички, которые всегда приживались. Это с его легкой руки Витя Григорьев стал Казией, я — сначала Петрушкой, потом Пятой, а Леха Корытько — Хохлом. А так, по большому счету, Жохарь был пацаном адекватным. Если и заедался, то только когда выпьет. Вот и сейчас, лизнул, наверное, на поминках красненького:
— Чё это ты тут расселся?!
В память о будущей дружбе, я не стал начищать Сашке хлебальник, а, молча, поднялся и зашагал прочь. Но не просто так зашагал. Памятуя о его подлой натуре, держал правую руку опущенной вдоль бедра. Знал, что мой будущий друг не удержится, чтобы не отпустить мне подсрачник.
Так оно и случилось. Я поймал его ногу в самый интересный момент и немного попридержал на весу. Чтобы сохранить равновесие, Жох мелко подпрыгивал и неистово матюкался.
Может, тюрьма по нему и плакала, да только напрасно. После восьмого класса Сашка поступил в ПТУ, выучился на сварщика и уехал на Север, прокладывать трубопроводы. Вернувшись в родной город, построил большой дом, чем-то напоминавший казарму. Вдоль внешней стены неширокий сквозной коридор, а направо, за одинаковыми дверьми, чреда разнокалиберных комнат. С женой тоже сложилось. Принесла ему Танька двух пацанов. Оба выросли, вышли в люди, обзавелись семьями. В общем, по состоянию на новогоднюю ночь, Жохарево потомство пошло на второй десяток.
Звонил он мне, поздравлял, справлялся, кого из сверстников спровадили на тот свет, кто еще потихоньку коптит, на месте ли отчий дом. Грозился навестить по весне, чтобы вместе рвануть по местам боевой славы. Да что-то опять у него не срослось. Почками занедужил, на операцию лёг.
Я смотрел в Сашкины бесстыжие зенки, силился в них увидеть дородного лысого деда в больших роговых очках, но не нашел ни малейшего сходства. Что ж, будем учить. Я отвел его ногу в сторону, чтобы встал поудобнее, и отпустил сракача:
— Вот тебе, падла, за дурные намерения!
Хотел двинуть еще разок, да побоялся повредить почки.
От неожиданности Жох замолчал. Я не стал дожидаться, когда он придет в себя. Развернулся и ушёл в сторону дома, да все ожидал, когда же мне в спину ударится камень. Нет, обошлось.
Было около трёх часов дня. Близился ранний вечер. Навстречу мне ехала почтальонка, свернула в ближайший проулок. По-над домами шастал дядя Вася Культя. Соседские собаки молчали. Когда хозяев нет дома, они неохотно лают даже на тех, кто стучится в калитку.
Да, чуть не забыл пояснить, чем отличается проулок от переулка. Первый заканчивается домами, выходящими к реке огородами, а второй — мостиком "кладкой" через эту самую реку.
Дядя Вася был в полном недоумении. Увидев меня, обрадовался и озадачил вопросом:
— Где все?
— Как где? На поминках.
— Да ты что?! И кого хоронили?
Я коротко прояснил ситуацию:
— Пацана Раздабариных, что в нашей речке утоп. Разве не видели? Мимо же вас проезжали!
— Вон оно как! — пожевал губами Культя. — Дожились! Детишек без войны провожаем. Дать бы родителям буздева за догляд! Не видел я, и не знал. Мы с Петром в это время были в конторе. Ну, бабушка Лена, понятно, сейчас на борщах. А Степан
Александрович там, или опять на дежурстве?
— Дома. В смысле, сейчас на поминках.
— Слушай! Ты не мог бы его немного поторопить? Скажи, так и так: грузчики предлагают мешок комбикорма. Разгружают с утра. Рупчик делов.
— А гитары? — поинтересовался я, — гитары у нас тут, нигде не разгружают?
— Тебе что, инструмент нужен? — переспросил Василий Кузьмич, и сам же ответил на этот вопрос. — Ах да, модно же тренькать сейчас! — Подумав, добавил, — Ты давай-ка, за дедом слетай. Потом это дело обговорим. Заодно объяснишь Петру, что там опять за хреновину ты ему на бумажке нарисовал. Он чуть с ней в сортир не сходил!
Окрыленный надеждой, я вывел велосипед со двора и, даже не отвязав тяпки, рванул к Раздабариным. С непривычки, чуть не упал, вывернув на дорогу. Тело опять забыло, что мало крутить педали, нужно еще и склонять корпус, в сторону поворота. Мало-помалу приноровился, стал поглядывать по сторонам и видеть не только дорогу. На скамейке у Жохова дома, уже никто не сидел. Наверное, Сашка пошел отсыпаться на чердаке времянки. Там у него был оборудован летний топчан. А вот деда я сразу не углядел. Он сам несколько раз окликнул меня, даже вышел к дороге. Пришлось тормозить, возвращаться немного назад.
— Стряслось что? Куда это ты наладился?
— Дядя Вася прислал. Насчет комбикорма. Упаси господь, прозеваем, бабушка нас убьёт!
— Сколько?
— Мешок.
Дед похлопал себя по карманам, вытащил кошелек. На всякий случай, спросил:
— Управишься сам?
— Легко! — сорвалось с языка.
Он посмотрел на меня с сомнением, но рубль протянул:
— Коли так, молодчага! Смотри только, деньги не потеряй! А я ещё посижу с обществом, заодно бабушку подожду. Встречаемся только на похоронах...
У дома Митрохиных — дальних родственников нашего дяди Коли, виднелись согбенные спины, образующие большой полукруг.
Зажав рубль в кулаке, я пустился в обратный путь. Почтальонка уже спешилась, и вела свой велосипед на руках. Далеко ей до конца улицы. В каждый почтовый ящик нужно сунуть пару газет, не считая открыток и писем.
Дядя Вася поджидал меня у двора. Сидел на нашем бревне и нервно курил. Весь истомился.
— Ну что, идёт? — нетерпеливо спросил он.
— Рубль передал. Просил управиться без него. Я сейчас, только возьму досточку, чтобы цепью мешок не порвать...
Была у нас специально выпиленная приспособа, чтобы возить тяжёлые грузы. С двух сторон она упиралась в раму, а сверху ложилась на цепь.
— Да комбикорм я сейчас и сам принесу. Ты деньги давай! Мужики ж на работе. Их товарищи отпустили, чтобы сделали дело, да вернулись назад, пока не хватилось начальство. Сидят, как на иголках: "Скорей, говорят, думай, а не то мы в другое место пойдем!" Им же еще в магазин нужно успеть. Я бы заплатил из своих, да аванс только к вечеру принесут...
Дядя Вася принял бумажный рубль, как переходящее красное знамя и, даже не пряча его в карман, быстро ретировался. Ну что ж, будем ждать.
Я завел велосипед во двор, достал из почтового ящика открытку и две газеты. Мама поздравляла меня с окончанием учебного года, просила "быть умницей" и обещала скоро приехать.
Скорей бы! Кажется, мне представился шанс снова увидеть ее. Я смотрел на стремительный, круглый почерк и думал о том, что вылечить её, предотвратить беду, никаким врачам не под силу. Ведь это не болезнь, а проклятие. Кто-то из нашего рода, в одном поколении, строго по женской линии, после пятидесяти лет, обязательно сходит с ума. По-тихому, неизлечимо. Анну Акимовну, младшую сестру моей бабушки, бог покарал манией преследования.
После седьмого класса, я каждое лето ездил в село Натырбово, где она работала агрономом в колхозе, чтобы помочь по хозяйству: натаскать воды, прополоть грядки, оборвать с дерева спелые яблоки. Своих детей у бабушки Ани не было. На ней обрывался род Гузьминовых. В молодости она была своенравной красавицей, женихами перебирала. Так и ушла с девичьей фамилией на кресте.
Жила она в старинной казачьей хате с земляными полами. При хате был огород с добрую треть карликового государства и такой же огромный сад. Работы хватало, но справлялся я с ней за неделю, чтобы не загнуться от скукотищи. Телевизора у бабушки не было, радио не работало, а по местным девкам я не ходил, стеснялся.
Анна Акимовна целыми днями пропадала на колхозных полях. Она приходила поздно, готовила мне еду и сразу ложилась спать. Кое-какие странности в ее поведении, я сразу заметил, хоть и не придал им большого значения. В хате, на всех подоконниках, были разбросаны сигареты и папиросы, в пачках и россыпью. А на столе и тумбочке, в изголовье ее кровати, стояли фабричные пепельницы,
наполненные "бычками". Естественно, я удивился:
— Бабушка! Неужели ты куришь?!
— Нет, внучек, — сказала она, — не курю, и тебе не советую.
— А это зачем?
— Ночью, когда тревожно, лежу и пускаю дым. Если кто-то заглянет в окно, подумает, что в доме мужчина и побоится меня убивать...
У матери всё началось по-другому. Ей казалось, что кто-то из ближайшего окружения наводит порчу на нашу семью. Первой под подозрение попала Прасковья Акимовна. Бабушке было запрещено даже общаться с родной сестрой, и они встречались тайком, когда мать уходила в школу...
— Здорово, Кулибин! А ну, отчиняй ворота!
Я вздрогнул и поднял голову. Надо мной возвышался дядя Петро с мешком на плече. Был он мрачен и, самую малость, поддат.
— Плечом надави! — скомандовал дядя Вася. — Забыл, что калитка здесь на пружине?
Судя по интонации, был он за что-то на своего напарника зол.
Под могучим плечом, я проскользнул во двор, расчистил пространство у двери летней веранды, которую дед, время от времени, расширял:
— Ставьте пока сюда. Дальше нельзя, Мухтар может обидеться.
— Фух! — выдохнул дядя Петро и впечатал мешок вплотную к стене. — Принеси-ка, Кулибин, холодной воды. Вчера испытал трамбовку, такую же, как у тебя. Протоптал старику Кобылянскому бут под фундамент. Пожалуй, ты прав: колеса у этого агрегата надо было предусмотреть. До сих пор ноги не держат!
— Аж денежки, заработанные на обратном пути, потерял! — с укоризной, сказал Василий Кузьмич. — Утром ходили, искали, да кто-то, видать, встал еще раньше нашего!
Я сбегал к колодцу за свежей водой. Петро напился, ополоснул лицо, встряхнул рабочую куртку.
— Ладно, — сказал, — пошли-ка, Кузьмич, на брёвнышке посидим. Негоже гулять по чужому двору, когда взрослых дома нема.
Я поставил ведро на скамейку, открытку и обе газеты положил на обеденный стол. Читать там всё равно нечего. В Краснодаре открылась краевая партийная конференция и весь свежий номер "Советской Кубани" был посвящен исключительно ей.
— Так что ты там за верстак на бумажке изобразил? — спросил дядя Вася, как только я снова вышел на улицу.
— Это станок для изготовления тротуарной плитки, — пояснил я, осторожно подбирая слова. — Условное название "вибростол".
— Опять из журнала? — хмыкнул Петро.
— А откуда ещё?
— Дашь почитать?
— Я ж говорю: в библиотеке брал.
Судя по разговору, Петру было не очень. В его сегодняшнем тоне преобладал скепсис.
— Ты о деле, о деле спрашивай! — вмешался Василий Кузьмич.
— Ладно, давай о деле, — согласился напарник, — откуда ты взял такие размеры?
Он достал из кармана и стал разворачивать сложенный вчетверо лист. Из него тотчас же выпали и закружились в воздухе два бумажных рубля.
— Моп твою ять!!! — хором сказали представители пролетариата и прикусили язык. В те времена было не принято "матюкаться" в присутствии несовершеннолетних.
— Куда же ты, падла, смотрел? — сурово спросил дядя Вася, когда схлынул первый ажиотаж.
— Так на твоих же глазах все карманы выворачивал наизнанку, — оправдывался Петро, — и бумагу давал тебе подержать. Кто ж его знал, что я деньги туда положу?
Настроение у мужиков стремительно поднималось. Они всё же переругивались, но уже было видно, что конфликт между ними исчерпан. А я ждал, когда внимание вновь обратится ко мне, чтобы вернуться к сути вопроса. Наконец Пётр Васильевич расправил бумагу и чиркнул по ней прокуренным ногтем.
— Вот, — сказал он, — семьсот на семьсот. С чего ты приплел эти цифры?
— Как? — изумился я, — вы ж говорили, что собираетесь лить на дому тротуарную плитку? Я и посчитал с карандашом: чтоб выпускать ежесуточно пятьдесят метров на круг, точно такой размер и понадобится.
— Я говорил?! — еще более изумился Петро (типично кубанский приём: сгоношить всю толпу и красиво уйти в сторону) — Говорил? А ведь действительно, кажется, говорил. Пьяный был, но что-то припоминаю...
— Вы еще моему деду впаривали насчёт деревянных форм — в запале напомнил я.
— Как ты сказал? Впаривал? — засмеялся Культя, — хорошее выражение, надо будет запомнить. Сдавайся, кум! Насчёт форм ты впаривал точно. Я ещё "Хасбулата" пел...
— Ну ладно, будем считать, что впаривал, — согласился Петро, принимая новое слово, как эстафету, — только как я эту хламину спрячу в сарае? Ты только Васька представь: семьсот на семьсот!
А полсотни на круг? Это ж Кулибин мне намекает на квадратные метры! Куда столько?! Да через неделю работы приедет ОБХСС — и с песнями на этап! Нет, мне бы чего попроще. Чтоб как вчера: пришёл, сделал работу, положил деньги в карман — и гуляй!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
