Назвать ее красивой язык не повернется. Страшной, впрочем, тоже. Обычная такая, ни рыба ни мясо. Серенькая, невыразительная. Каштановые волосы, простенькая прическа, минимум косметики. Вытянутое лицо, широкая челюсть, глубоко посаженные блекло-голубые глаза.
Дай мне сто фотографий — пролистал бы и не заметил. Таких тысячи. Миллионы.
Но вживую она выглядит совершенно иначе. Улыбка, мимика и необычайная подвижность притягивают взгляд — не оторваться. Можно часами сидеть и наблюдать, как озорная девчушка весело щебечет с посетителями и легко, танцующе лавирует меж столиков. Эта простота, душевность и неподдельность эмоций подкупает.
Среди уточненных особ с каменными масками вместо лиц такого не увидишь. Но при этом все гармонично, естественно и не скатывается в детскую дурашливость. Она не похожа на вчерашнего ребенка, позабывшего оставить в прошлом глупую игривость. В ее душе все всяких сомнений трепещет огонек, взглянув на который сам начинаешь сиять.
— Ишь скачет, — сказал старший брат. — Сорока. А ты чего вылупился? Челюсть подбери. Нашел на кого пялиться. Это ж официантка. Ради щедрых чаевых и юбку пред тобой задерет.
— Не думаю.
— А то как же. Говорю — сорока. Подмечает все, что блестит. Часики твои швейцарские, запонки золотые. Вот и строит глазки да соловьем заливается.
— Она со всеми так. А здесь не только богачи сидят. Просто... человек такой. Задорный. С огоньком.
— Да-да. Пять тысяч ей дай — сразу ноги раздвинет. Я таких знаешь сколько повидал? Нет у них ни будущего, ни шанса на счастье. Молоденькие, глупенькие, шальные. Им главное кого побогаче захомутать и на шее покрепче устроиться. Сами ничего не могут.
— Зажрался ты, братец. Корона не жмет?
— Корона хорошо спасает от ветра в голове. А у тебя там ураган бушует. Погляди, это ж сущий плебс. Школу если и закончила, то с трояками. Образования — нуль. Языков не знает. Вести себя не умеет. Ни к родителям с ней, ни на прием. Стыдоба! С такими только на сеновале кувыркаться. Раз-два и забыл.
— И все-таки есть в ней что-то.
— Свербит у тебя в одном месте что-то. Падок ты, братец, на плебейских баб. Оно и понятно — за деньги их легко соблазнить. Это тебе не приличные девушки из приличного общества. Впрочем, твое право. Шали на здоровье, только не подцепи ничего. И ребенка не заделай ненароком. Они так промышлять горазды. Брюхатятся — и жениться требуют. Сколько судеб порушили, кухаркины дщери.
— Высок твой Олимп, однако. Уже и людей с него не видать.
Он хотел ответить, воздуха втянул полную грудь, но тут принесли заказы.
— Ваши стейки, господа, — сказала официантка и тепло улыбнулась. — И вино.
Брат быстро все съел, хотя обычно смаковал по часу, и расплатился. Перед тем как встать, обернулся ко мне и строго произнес:
— Ты, малой, поступай как знаешь. Но помни — семья у нас большая, известная. Целый род, считай. Не посрами, будь добр. Не стань паршивой овцой. Коль с отцом в контрах, то хоть о матушке подумай. Как ей житься будет на старости лет с таким-то позором?
И ушел. Я тоже сидел недолго. И настроение от разговора пропало, и аппетит. Сунул в книжку деньги и пять тысяч сверху — на чай. Пусть порадуется девчонка, купит себе шаль или сапожки добрые. Заслужила.
В гардеробе, надевая пальто, услышал знакомый встревоженный голос:
— Обождите!
Повернул голову — искриночка моя стоит, красная как мак. И протягивает купюру на дрожащих ладонях.
— Да, сударыня?
— Здесь слишком много. Не возьму.
— Отчего же? Поблагодарить вас решил. За радушие и веселье.
— Это не благодарность. А подкуп. Возьмите, иначе в кассу отнесу.
— Позвольте, не такие уж и большие деньги.
— Ну да... Вы, сударь, небось такими банкнотами сигары подкуриваете. Простите... — Она прикусила дерзкий язычок и опустила голову. — Все равно не возьму.
— Как вас зовут?
— А?
— Имя ваше.
— Дарья. Дарья Масленникова. Управляющему пожалуетесь?
— Ну что вы, Даша. Разве похож я не иуду какого? Может, не откажете в прогулке?
— Откажу, сударь. Жалуйтесь, доносите, кляните по чем свет стоит. Откажу.
— Не нравлюсь я вам? Неужто страшен или груб?
— Вы милы и любезны... — Даша густо покраснела. — Извините за прямоту, но дальше сеновала наши отношения не зайдут. Разного мы с вами пошиба. Слишком разного.
— Пожалуй, и то верно. Всего хорошего. — Я вышел, сел в бричку и укатил домой.
Вскоре переехал в Америку. Познакомился там с одной знатной южанкой, по совету брата и настоянию отца заключил выгодный брак. Купил большой участок в Техасе, вложил все сбережения, хотел нефть искать. Но геологи, шарлатаны этакие, обвели вокруг пальца — никакой нефти не нашлось, хотя сотню скважин пробурил.
Кончились деньги, а вместе с ними иссякли и любовь, и уважение. Жена подала на развод и отсудила всю землю в обход закона — были связи. Пришлось месяц перебиваться случайными заработками и спать по сараям и хижинам, чтобы скопить на билет в Россию.
Вернувшись, немало лет потратил на то, чтобы встать на ноги. Обнищал известный род, некому помочь. Братец проигрался, отец залез в бутылку, мать слегла с горя. Но все эти годы никак не мог изгнать из памяти живую искринку по имени Дарья. Оклемавшись, заглянул в тот самый ресторан, но среди разносчиц ее не заметил. Знающие люди рассказали, что вышла девчушка за работящего парня из мещан и открыла свое заведение на другом конце города. Но появляется там редко — растит двух чудесных малышей.
Поведи я себя иначе в тот роковой день — и наши судьбы сложились бы по-другому. Но в прошлое не вернуться.
