Золушки из трактира на площади

В Вишенроге зарядили дожди. Щедро поливали столичные проспекты, прихотливо извивающиеся улочки, утопающие в зелени дома знати, ремесленные и купеческие кварталы. Умытые храмы сияли белизной, золотом и лазурью под серым небом, а королевский дворец из черного камня, с влажно блестящими крышами и повисшими стягами на многочисленных башнях казался намокшей хищной птицей, усевшийся на вершине горы над Тикрейской гаванью.

На площадь Мастеровых выходили четыре улицы — Кузнечная, Гончарная, Каменная и Прачечная. Дома здесь казались не такими важными, как в соседнем — Торговом — квартале, но сработаны были добротно и стояли десятилетия, заботливо подновляемые хозяевами. После Большого пожара, случившегося семьдесят лет назад и пожравшего около двух третей городских зданий, улицы возвели заново, используя больше камень, чем дерево. С тех пор одно и двухэтажные домики отличались лишь цветом фасадов и крыш, да количеством горшков с цветами, так любимыми домохозяйками во все времена. Улицы квартала хвастались друг перед другом Палатами гильдий, на которые, казалось, ушло больше камня и вазонов с растениями, чем на остальные дома. Две из них — каменщиков и прачек, смотрели фасадами на площадь, а между ними расположился маленький домик цвета тёмной охры, с углами, поросшими мхом, и крышей, на которой устраивали свидания местные кошки, привлечённые запахом съестного. Семья, купившая сгоревшую во время Большого пожара мастерскую, перестроила ее под трактир, с тех пор не закрывавший двери для посетителей ни в хорошую погоду, ни в ненастье. Гостей здесь всегда ждала баранья похлебка с ломтем вкуснейшего серого хлеба, свежие сыры, перепела на вертеле, уложенные в гнездышки из ароматной зелени и посыпанные кунжутом, холодное пиво или горячий, пользующийся в эти ветреные дни особенным спросом, морс из лесных ягод с медом. Нынешняя хозяйка трактира, Матушка Бруни всегда сама проверяла качество поставляемых продуктов, как делала ее мать, а до нее — бабка-основательница семейного дела. За некоторыми она лично ходила на рынок в сопровождении двух верных служанок, сестер Гретель, за глаза называемых Гренадершами за внушительный рост и косую сажень в плечах.

В данный момент Матушка, тоскливо поглядывая в залитое потоками воды окно, выслушивала монолог повара Пипа о дурном настроении. Фраза "Катался как сыр в масле" явно была придумана про него, невысокого, круглого и абсолютно лысого толстяка, отличавшегося неуемной энергией, кипящей кулинарной фантазией и резкими перепадами настроения, напрямую зависевшими от метеоусловий. Пип, или как ласково называла его Бруни, Пиппо, приходившийся двоюрдным братом ее покойной матушке, не представлял жизни без солнца, в его отсутствие впадая в уныние. Нынешнее совместное уныние повара и погоды длилось уже без малого две недели и, наконец, вылилось в истерику толстяка по поводу сорта муки для выпекания его знаменитых на всю столицу соленых булочек. Поток слов лился и лился, как те самые косые струи дождя, что барабанили в окна, шумели в водостоке и стучали по крыше.

— Брунгильда! — сердито вопросил Пип, и Бруни вздрогнула — она терпеть не могла, когда ее называли полным именем. — Ты меня совсем не слушаешь!

— Я слушаю, — вздохнула она. — Давай подождем, пока немного распогодится? Я схожу к мельнику Розану и попрошу заменить партию.

Мелодично звякнул колокольчик. В открывшуюся дверь шагнул дождь вместе одним из постоянных посетителей. Последний, стянув с головы широкополую мятую шляпу, аккуратно встряхнул ее за порогом.

— Возвращайся на кухню, Пиппо, — ласково попросила Бруни, погладив повара по плечу, и поспешила навстречу гостю.

— Добрых улыбок, господин Турмалин, и теплых объятий! — радостно приветствовала она пришельца — высокого сутулого старика, зябко кутавшегося в поношенный плащ. — Как ваше здоровье?

— Спасибо, дорогая, — усмехнулся тот, взяв ее под руку — твоими молитвами и горячими обедами, что присылала мне с Ровенной, еще жив!

— Зря вы вышли на улицу, — серьезно сказала Матушка, провожая его к постоянному месту — столику в углу, полускрытому массивным буфетом, в котором хранились винные бокалы и столовые приборы. — Похолодало, а у вас, наверняка, не прошел кашель!

— Опостылело сидеть дома, — признался старик, с явным удовольствием усаживаясь на скамью, заваленную подушками разного размера. — Смотришь целый день то в окно, то в стену, из всех развлечений — приход лекаря, который ничего не смыслит в медицине, да твои восхитительные лакомства. Давай я лучше здесь поболею!

Бруни с затаенной тревогой всмотрелась в осунувшееся лицо, отмечая запавшие щёки, бледность и влажную испарину лба, круги под глазами, — но ничего говорить не стала. Махнула Виеленне — сестре Ровенны — и та, без слов понимающая хозяйку, тут же принесла поднос с кружкой дымящегося морса, плошкой меда и тарелкой только что испеченных сдобных булок.

— Доброго дня, господин, это вам для затравки! — приветливо улыбнувшись, пояснила служанка. — Сегодня в обеденном меню зеленые щи, куриные колбаски с жареным картофелем или рыбный пирог. Чего желаете?

Старик оживленно потер ладони.

Оставив их разбираться с заказом, Бруни отошла за трактирную стойку и принялась протирать бокалы, поглядывая в сторону посетителя. Григо Турмалин приходил сюда уже несколько лет. Появился однажды на пороге, будто возник из ниоткуда — высокий, полный сил мужчина с глазами редкого, золотисто-коричневого цвета, и громогласно вопросил:

— А ну-ка, красавица, подскажи мне, чем это пахнет так дивно из окон заведения?

Бруни в тот момент сыпала брусничные листочки в доходящий на маленькой плитке за стойкой морс, и ароматный дымок поднимался от котла, чтобы быть унесенным сквозняком в открытые весеннему теплу окна. А со двора доносился глуховатый голос ее мужа Ральфа, чинившего телегу.

Ральф погиб во время Крейской войны пять лет назад. Вслед за мужем ушли родители — Хлоя и Эдгар, которым она помогала держать семейное дело. И трактир Матушки Хлои стал Трактиром Матушки Бруни, несмотря на то, что "матушке" о ту пору только исполнилось девятнадцать лет. Некоторые из слуг нашли другую работу, здраво рассудив, что одинокой девушке ее возраста не справиться с заведением. Но она раз за разом отказывалась от выгодных предложений по продаже дела, и, стиснув зубы, осваивала нелёгкую профессию трактирщицы, до тех пор, пока коллеги по ремеслу не подтвердили ее включение в книгу Гильдии, наравне с именами родителей, а соседи по улице не стали как один уважительно величать Матушкой.

Тогда она почему-то решила, что Григо — маг: он был начитан и изыскан в речах, а его руки — изящные руки человека, никогда не державшего инструмент, так и представлялись ей делавшими пассы. Но время шло, а Турмалин старел, как обычные люди, и даже быстрее. Он никогда не жаловался на жизнь, однако Матушка замечала, как с каждым годом ветшает его одежда, тощает кошелек. Да и в прежде красивых глазах появилась какая-то безнадежная муть, затянувшая золото радужек, будто болотная тина. Бруни догадывалась, что Григо во многом отказывает себе, лишь бы иметь возможность приходить в трактир, наблюдать за людьми, неспешно куря трубку, и заказывать любимые блюда. Когда старик с месяц назад неожиданно не явился в обычное послеобеденное время, она забеспокоилась и отправила на разведку Ровенну. А после ежедневно передавала ему со служанкой обеды за счет заведения, решив, что нельзя лишать единственной радости человека, к которому жизнь явно относится не как к сыну, а как к пасынку.

Дождь утих. Небо кокетливо продемонстрировало синие прорехи в серой пелене облаков. Бруни спешно переодела туфли на сапоги, прихватила плащ и вышла из трактира, крикнув в кухню:

— Пиппо, я дойду до Розана!

— Зонт захвати! — тут же отозвался тот.

Она упрямо тряхнула каштановыми, "матушкиными" локонами и выскочила без зонта.

В воздухе висела влажная морось, а небо вновь затягивало. Следовало поторопиться, чтобы добежать до лавки и обратно.

Хозяина за прилавком не оказалось.

— Он на заднем дворе, — сообщил молодой продавец, колесом выпячивая грудь и играя бицепсами — вдовушка ему давно нравилась, и он не упускал случая покрасоваться при каждом посещении ею лавки.

Бруни только головой покачала и отправилась на задний двор. Они с Ральфом жили мирно, оба любили работу в трактире, да и по вечерам находили, о чем поговорить, однако какое удовольствие женщины получают от плотских утех, молодая супруга знала лишь понаслышке. Возможно, проживи они подольше вместе, мужу удалось бы разбудить в ней женщину. Но он ушел на войну, а она осталась одна. И желания завести интрижку как-то не возникало. Ей это казалось неприличным, что ли. Пип давно ругал ее за вдовье одиночество, но попытки познакомить с сыновьями своих приятелей бросил после того, как она, глядя на него сине-серыми, отцовскими, глазами, в принятых у морских бродяг замысловатых выражениях указала на тщетность подобных намерений. Отец Бруни полжизни ходил под парусами коком на торговых судах, и как доходчиво объяснить собеседнику, что он не прав, она усвоила с юных лет.

Задняя дверь лавки была приоткрыта. Со двора раздавался странный свистящий звук, сопровождаемый ругательствами.

Матушка толкнула створку и застыла на пороге, едва не сбив с ног лавочника, наблюдающего за своим приказчиком, который порол худого и взъерошенного мальчишку, за запястья и щиколотки привязанного к столбу. Пацан шипел, как разъяренный кот и ругался, на чем свет стоит. Но покорности не проявлял.

— Будешь еще воровать у честных горожан? — вопросил Розан и, не дождавшись ответа, кивнул опустившему руку приказчику: — Добавь еще пять...

Мальчишка бросил на него ненавидящий взгляд, будто кинжалом ударил. Точнее, кинжалами — его зрачки были узкими вертикальными щелями, почти утопавшими в неизбывной зелени радужек. Лишь, когда кнут вновь опустился ему на спину, зрачки расширись, заполнив глаза чернотой.

Оборотень!

— Приветствую, Варлен Розен, — Бруни шагнула вперед и уверенно взяла лавочника под руку. Она была у него особым клиентом и умело этим пользовалась. — Что здесь происходит?

— Сын блудливой суки украл батон, — поморщился Розен, — но был пойман. Не беспокойтесь, дорогая моя, я лишь проучу его немного и отпущу. На собачьей шкуре быстро все заживает.

Черная змея хлыста, свистнув, оставила на белой, видимой в прореху драной рубашки, коже красную, набухающую кровью полосу.

— Велите это прекратить, — улыбнулась Бруни, но под взглядом глаз, будто грозовые тучи налившихся свинцом, лоточнику стало не по себе. — У нас срочное дело.

— Но он же...

— Сейчас же, — она продолжала улыбаться.

Розен неохотно махнул рукой, и приказчик опустил хлыст.

Разгадка его покорности была проста. Трактир Матушки Бруни являлся официальным поставщиком ко двору Его Величества Редьярда Третьего соленых булочек, в народе называемых мерзавчиками. Рецепт привез отец Брунгильды из своих странствий — то ли испробовал где-то на чужих берегах, то ли сам придумал. Забавное лакомство к пиву быстро приобрело популярность у простого люда, а затем слава о нем зашагала по Вишенрогу, пока, наконец, не добралась до королевского дворца. Редьярду понравилось удивлять гостей необычным лакомством, и он выдал владельцу рецепта пожизненный патент на поставку булочек ко двору. С тех пор раз в неделю во дворец отправлялась телега с драгоценным грузом, один запах которого вызывал у граждан обильное слюноотделение и желание тут же отведать 'холодненького', а на каждой из упаковок располагалась маленькая приписка о том, у каких торговцев были закуплены ингредиенты для теста. Естественно, имя Варлена Розена значилось первым.

Бруни кивнула на воришку.

— Развяжите.

Лавочник вздохнул, но отдал приказ.

Когда сняли путы, мальчишка чуть не упал. Сквозь рубище проглядывали выпирающие ребра, на грязных щиколотках виднелись поджившие следы от кандалов.

Она подошла к нему и присела на корточки, чтобы оказаться на одном уровне.

— Почему ты украл? — спросила, спокойно глядя в зеленющие, чуть раскосые глаза.

— Хотел жрать, — буркнул пацан, не отводя взгляда.

В этой наглости сквозило отчаянное мужество существа, давно и безнадежно противостоящего всему миру.

— Если я приглашу тебя в гости и накормлю, ты дашь мне слово, что ничего не украдешь в моем доме?

Бруни поймала себя на невольном повторении ноток материнского голоса — Хлоя умела смягчать заскорузлые сердца простой и уверенной добротой.

Оборотень испытующе разглядывал неожиданную спасительницу. Кончики ушей у него были немного заострены и в моменты волнения прижимались к черепу, что казалось одновременно и забавным, и устрашающим.

— Даю слово, — наконец, с трудом произнес он. То ли в себе сомневался, то ли в ней. — А не обманешь? Стражникам не сдашь?

Матушка покосилась на следы от кандалов, молча покачала головой.

И повернувшись с лавочнику, завела разговор о замене партии муки, будто забыв о мальчишке.

Когда они с Розаном, наконец, договорились, она неожиданно обнаружила оборотня рядом с собой — внимательно слушающим разговор. И подумала о том, что обсуждать дела можно бесконечно, а батон парнишка так и не успел съесть.

— Ждите подводы через два часа, — сказал напоследок лавочник. — И еще раз прошу прощения за то, что мой приказчик перепутал партии для доставки!

— Бывает, — улыбнулась Бруни, на этот раз без свинцовой тяжести во взгляде. Повернулась к мальчишке: — Идем со мной.

Когда они вернулись в трактир, начинало смеркаться. Григо Турмалин, сидя в своем углу, неспешно курил трубку и наблюдал за Ровенной, зажигающей свечным огарком большую люстру. Брунгильда терпеть не могла магические светильники, предпочитая их холодному свечению тепло, копоть и мягкий оранжевый свет язычков пламени. Но на охранный противопожарный свиток для здания раскошелилась и ни разу не пожалела об этом.

Из кухни раздавались оживленные голоса. Один принадлежал Пипу, а другой — его старшей дочери Ванилле, жизнерадостной дебелой девушке двадцати восьми лет от роду, сделавшей карьеру во дворце от простой посудомойки до Старшей Королевской Булочницы. Ее визит мог означать только одно — у короля появились незапланированные гости, которым срочно понадобилось пикантное лакомство.

— Пресвятые тапочки! — воскликнула Ровенна, увидев оборотня. — Хозяйка, кто это с вами?

Ее сестра вышла из кухни, вытирая руки фартуком и тоже застыла в изумлении.

Оглядев габаритных сестричек, оборотень сделал было попытку сбежать, но Бруни цепко ухватила его за плечо. Толкнула в объятия подошедшей Виеленне Гретель, принялась перечислять:

— Первое — накормить, второе — отмыть и изгнать блох, третье — подобрать одежку. А потом еще раз накормить!

— Ему плохо не будет? — усмехнулась Ровенна и вернулась к люстре.

— И что с ним делать после? — недоуменно уточнила сестра.

Бруни посмотрела на мальчишку. Тот затравленно оглядывался, словно искал щелочку, сквозь которую можно было бы испариться.