Четыре возраста Нулизы-сан

Четыре возраста Нулизы-сан.

Увы, тут у автора все еще очень даже лайтово.

(с) Dozornui

Вы часто твердили о смерти. Пора вам ее показать.

(с) Яманами, “Мибу-ро”

Возраст первый.

Токио-Гонолулу : 6204.05 километров / 3349.89 морских миль

Возраст второй ||| Возраст третий ||| Возраст четвертый

— Товарищ адмирал! Погрузка завершена, конвой ТС-17 к бою и походу готов! Докладывал...

— Вольно! Как говорили прежде: без чинов. Разговор у меня к вам и без того неприятный. Присядем. Вам известна судьба конвоя ТС-16?

— Нас не выдергивают на мелкие дела. Конвой сильно пострадал?

— Не пострадал. Уничтожен полностью.

— И сопровождение?

— Я сказал: полностью. Что непонятно?

Капитан конвоя ТС-17 несколько растеряно промолчал, и адмирал продолжил:

— Потеряны корабли Тумана. Ролкер “Кинунгаса”. Линкор “Муцу”. Тяжелые крейсера “Такао”, “Могами”. Легкие: “Сендай”, “Дзинцу”, “Нака”. Эсминцы: “Окикадзе”, “Хакадзе”, “Якадзе”, “Надакадзе”, “Симакадзе”. Подводные лодки: К-8, К-27, К-219, К-159. Все ядра, скорее всего, захвачены Ото-химе. Кроме того, полностью уничтожена шестая флотилия канмусу и ее носитель “Рюдзе”. Так что новых фигуристок взять негде. И с вами пойдет ускоренный выпуск.

— Девятимесячные? Вашу ж мать!!!

— У начальства нет матерей. Это еще сержант Зим говорил, в лагере имени Артура Курье. Мы размножаемся делением. Как бактерии.

— Прошу извинить. Вы предупреждали, что разговор будет неприятный. Но чтобы так...

— Капитан конвоя сбросил ход, подбирая девятки потрепанного флангового охранения. Через семь-девять минут его нагнали “собачки”, через пятнадцать — уже Старшие особи стай. Еще через полчаса “Валькирии” по запросу достигли места конвоя — но подбирать было некого, сплошной ковер тварей. “Валькирии” отбомбились и ушли. Кроме перечисленных, с конвоем погибла бригада ТАОН. Собственно, это и был груз.

— Ядерные пушки?

— Пушки обычные. Разве что калибр сорок два сантиметра. А вот снаряды там да, были со специальной боевой частью.

— Их перебрасывали против того, о чем я подумал?

— Да.

Капитан конвоя потер подбородок. Посмотрел на комфлота прямо:

— Текущее положение?

— Артиллеристы не доплыли — вся надежда на вас. До удара по Гавайям максимум неделя. Разведка всегда ошибается в худшую сторону. Берем пять суток. Сутки на выгрузку, оборудование позиции. У вас три-четыре дня.

— Полторы тысячи артиллеристов. Сто сорок боеголовок. Триста девчонок. Эскадра Тумана. Хорошо, что Тумана — хоть без экипажей. Груз не дошел — Перл-Харбор на волоске. Сняли корабли с других направлений — глубинные этим воспользуются. Не говоря уже об отожравшихся на конвое... И все это — за жизнь двух девяток.

Капитан конвоя продолжил задумчиво:

— А если бы эти две девятки удалось вытащить? Как бы они себя чувствовали, зная — сколько за них заплачено? Как бы я себя чувствовал?

— Вы еще не включили в цену экстренный выпуск на “Летящем фениксе”. Они все нули. Циферки. С позывными только флагманы девяток. Но даже там ни одной черной, все красные. И нам придется идти с ними — больше просто не с кем! Каков будет процент безвозвратных, я боюсь думать.

— Мне нужен постоянный воздушный барраж.

— Все “Валькирии” ваши. Девятый воздушный флот ваш. Еще Туман дает вам самую сильную эскадру, какую получилось надергать из того, что под руками. “Конго”, “Нагато”, “Майя”.

— Майя?

— Замышлялось как подарок. А приходится вот так. В дозоре у вас “Аоба”.

— Знаю. Славный тяж.

— При нем “Носира”.

— Легкий крейсер с гусарским характером... Пожалуй, вы правы: после разгрома только такой и нужен.

— Эсминцы — “Юите” с “Хаяте”.

— И все прочие оттуда? “На одном выпендреже: до Луны — и дальше тоже!”

— Зато фланги сможете поставить удвоенные, на каждом легкий крейсер и целая пара эсминцев. Арьергард — полноценная гребенка. Тоже крейсер, “Агано” и мушкетерская четверка. Вот список.

— Эсминцы “Асакадзе”, “Харукадзе”, “Хатакадзе”, “Мацукадзе”... А кто снизу?

— “Курск”, “Трешер”, “Скорпион”, “Комсомолец”.

— Полный ромб. Хоть здесь комплект.

— На подходах сможете привлекать Резервную Эскадру. Они все целы.

— Что я поведу?

Адмирал показал рукой за остекление рубки:

— Ролкеры “Хемптон” и “Фьярдваген” с главным грузом. И грузовик “Нанауми” с обычным грузом для Гавайского Международного Госпиталя. “Хемптон” должен дойти. Прочее... Как получится.

Капитан конвоя встал с вертящегося операторского кресла и шагнул к остеклению. Рубка изнутри выглядела как... Как типовая рубка военного корабля. Не было ни малейшего смысла возиться с ее обустройством, если главное находилось не здесь. Единственным признаком обитаемости была перевернутая вверх обложкой раскрытая книга — капитан конвоя сохранил прежние привычки. Из той жизни? Из предыдущей жизни? Так и не найдя точного слова, капитан посмотрел за стекло.

За стеклом разворачивалась панорама порта: истертые бетонные пирсы, помеченные желтыми номерами, полосками и шевронами; заставленные ящиками и упаковками. Упорядоченная суета людей и погрузчиков; нечеловечески ловкие и точные размахи контейнерных кранов... Еще дальше черные склоны обрывались в синюю воду Токийского Залива. По нежно-голубому небу в сторону океана тянулись инверсионные следы “Валькирий”. Все — значит, полная дюжина. Перед выходом конвоя девятый воздушный флот загонит под воду вражеских наблюдателей. Но это мало поможет: известны точки отправления и прибытия. Время ограничено, на широкий обходной маневр его не хватит. Плюс риск, что разведка действительно серьезно промахнулась. И тогда все начнется уже послезавтра, и никакой недели в самом деле нет...

Адмирал поднялся и подошел тоже. Встал рядом.

— Честно говоря, не знаю, — сказал он, обдав капитана запахом крепкого табака, — смог бы я сам держать ход. Ведь это же девчонки!

Капитан конвоя промолчал, и тогда собеседник продолжил:

— Я пойду с вами. Если дело не выгорит, меня-то уж точно прислонят. Погибший капитан подсказал отличный выход: мертвые сраму не имут.

— Разумеется: наследуют и разгребают живые.

Адмирал запыхтел, но не возразил.

— Вопросы?

Капитан покачал головой:

— Вопросов не имею. В командование конвоем вступил.

— Разрешение на выход конвоя дано.

— Разрешение на выход конвоя получено.

Адмирал развернулся, надел и поправил фуражку. Четким движением козырнул:

— С богом, командуйте. Я не буду стоять над душой.

Подождав ответного жеста, повернулся и вышел.

Капитан конвоя перевернул раскрытую книгу. Аккуратно закрыл. Перелистнул, открыл наугад, прочитал: “...страну, в которой все, все, все придется начинать сначала!”

Захлопнул и отложил томик. Рассеянно скользнул взглядом по чехлам, укрывающим от пыли большую часть приборов и постов. Наводить уют капитан даже не пытался — его женщина была не здесь.

Снова подошел к окну, и не удержался-таки — бросил сканирующий импульс к выходу в океан, где черными утюгами на синем стекле громоздились корабли ядра охраны: “Аоба”, “Майя”, “Нагато”. И, конечно же, “Конго”.

* * *

— Нет чаек, — пожаловалась Конго.

— Нет рыбы — нет чаек, — хмыкнула Нагато. — А рыбы нет, потому что планктона мало.

Обе аватары были неуловимо похожи. Не внешностью. Конго — блондинка в лиловом, непрактичном, ассиметричном, длинном. Нагато — брюнетка, пышную грудь которой не мог утаить многослойный японский наряд времен старой-старой Акихабары. Нагато даже зонтик вертела в руках! А все равно не выглядела легкомысленной хохотушкой из чайного домика. Обе аватары, обе туманницы, обе русалки выглядели ровно теми, кем были — отражениями кораблей Туманного Флота. Ни яркие наряды, ни затейливые прически, ни тщательно выстроенные образы не могли скрыть флагманскую властность, прорывающуюся в каждом жесте.

— Чисто теоретически, — Конго задумалась, — в Северном Ледовитом... И еще южнее циркумполярного течения, вокруг Антарктиды... Взвесь туда не проникает, и планктон там выжил. Интересно, хотя бы там чайки остались?

— Глянь в сеть — через мгновение будешь знать.

— Неинтересно, — просто сказала Конго.

— Ты еще не наигралась в людей? — Нагато высоко подняла брови. — А они уже играют в нас!

Брюнетка кивнула в сторону широкой плоской палубы школоносца. На палубе ровными черточками девяток выстроился экстренный выпуск сразу двух Школ: Токийской и Владивостокской. Ветер тянул над заливом стяги: пока еще чистые, без единой отметки.

— Завтра миленькая мелочь начнет платить кровью за право называться “Хиэй”, “Харуной” или “Ашигарой”, — Нагато вздохнула. — Не то, чтобы я жалела людей. Но, упорно цепляясь за сколь угодно важный клочок земли, мы теряем главное преимущество флота — мобильность.

— Отдав Перл-Харбор, мы окажемся снова под людьми, — Конго снова покрутила головой, но ни единой чайки так и не увидела. — Не как сегодня, в союзе, под единым командованием. А как иждивенцы. Из милости живущие!

— Тебе не впервой, а?

— Я когда-то и у тебя в ногах валялась, было дело, — безразлично пожала плечами Конго; собеседница поразилась точной человечности жеста.

— А с Ото-химе мы стояли в одном доке, — продолжила блондинка. — Я не хочу возврата на двенадцать лет в прошлое. Снова Туман зависит от укрытых баз во внутренних морях. Снова нам поневоле приходится опираться на сушу. Правда, свободы чуть побольше, чем в прошлый раз. Но уменьшать ее собственными руками? Уж лучше сразу конец, чем жить от чьих-то щедрот.

— Ото-химе свирепствует на больших глубинах — в Тихом, Индийском и Атлантике, — брюнетка проявила перед собой голограмму планеты, окрасив разными цветами зоны контроля людей и Глубинных. — В Средиземное никого не пускает Скала. Люди понемногу отгрызают Красное море. В Ледовитом попросту холодно, и взвесь там бессильна. Глубинники только периодически прорываются туда с Гольфстримом, сквозь исландский рубеж... Сестра, ты давно работаешь с людьми. Можешь пояснить?

— Спрашивай.

— Часть политиков ратует за поворот Гольфстрима, другая же резко против — почему? У меня имеется мнение, но интересно твое.

— С Гольфстримом через исландский рубеж проскакивают глубинники, а весь грузопоток АфроЕвразия — Америка сейчас идет Северным Ледовитым, подводными транспортами и за ледоколами. По крайней мере, строить Мост Беринга людям еще года два, не меньше. А тянуть до него железную дорогу по вечной мерзлоте Чукотки с Аляской — и вовсе лет десять. Убрав же Гольфстрим, люди надежно, с гарантией, устранят угрозу на главном товарном канале.

Нагато кивнула:

— И я думаю так же. Взвесь там реагировать перестанет, отчего глубинники лишатся силы.

— Но без Гольфстрима фарватер Лидс и незамерзающие Мурманск с Архангельском окажутся вне игры. На Гренландии снова начнет нарастать лед — а глобальное потепление приучило северян к хорошему. Вот весы и колеблются. Отказаться от Гольфстрима и вмерзнуть в лед? Или сохранять Гольфстрим и ежедневно платить кровью на исландском рубеже?

— Рада, что мы видим ситуацию одинаково.

Конго нахмурилась:

— И еще. Холодные воды Ледовитого сейчас единственный резервуар планктона. И рыбы. Блондинка опять в напрасной надежде осмотрела горизонт:

— А здесь нет рыбы. И нет чаек!

* * *

— Это весьма, весьма хорошо, что хотя бы в Токийском порту нет чаек. В Мурманске эти летучие... Крокодилы! Птеродактили!

— Хорошо, что коровы не летают.

— Да, Фиори. Как же вы правы! Это было мое лучшее пальто! Из настоящего индийского Кашмира!

— Сэр. Осмелюсь поинтересоваться результатами поездки?

— Я выменял троих. Двух на профиль сопла клиновоздушного двигателя, а третьего — на его русского коллегу, которого мы так ловко изловили в прошлом году. К сожалению, Коробку и Фредда взяла частная охрана и успела измочалить прежде, чем вмешался Кремль.

— Печально.

— Как ни странно, русские тоже недовольны. Ответственный за обмен сказал мне прямо: так бы мы у вас еще углепластик выторговали. А что толку с трупов?

— “Жестокий век, жестокие сердца”.

— “Любое время — время для всего”, коли уж вам угодно цитировать Шекспира.

— Сэр, а как вам показалась Россия?

— Дайте подумать... Пожалуй, так. Представьте громадный, великолепный белый собор, старше всей нашей Америки в четыре раза. И перед ним серые дома из медленно гниющих бревен. Серые заборы из уже сгнивших досок. Солнечных дней в году меньше, чем зубов у сифилитика. Среднего уровня нет. Дом божий — и хижины рабов его.

Но они счастливы! Победа или смерть! Они получили свой Сталинград. Их фанатики горды до безумия: теперь им есть где стоять насмерть, как знаменитым предкам. Их начальники счастливы: война все спишет! А народ привычно терпит: что поделаешь, война. Вот разобьем этих — заживем!

— Сэр. А как вы полагаете? Дадут им хотя бы после войны пожить нормально?

— Бог знает, Фиори. Мне показалось, что после череды бесконечных войн, копить деньги они уже и не пытаются. Три войны на памяти одного поколения. Неудивительно, что его прямо называют Проклятым. Кроме того, ведь их государь по любому поводу может когда угодно отобрать все имущество. Неважно, какой век на дворе, и как зовется этот их tzar: президент или генсек. Потому-то мигранты всегда будут бежать от них. Потому-то, едва возобновилась связь между континентами, возобновился и отток финансов. Русские относятся к людям настолько паршиво, что и нарочно не придумаешь. Но при этом они никак не развалятся!

— Сэр. Ведь русские точно знали, кто и что вы. Но вам удалось посетить завоеванные ими Крым, Донбасс... Что там еще? Abthazya? Почему они просто не запретили вам въезд? Способов тысячи!

— Фиори. Это не для прессы. И даже нашим лучше бы этого не рассказывать.

— Даже так?

— Однажды вы займете мое место. А мой шеф слетел из-за того, что не объяснял мне скрытых мотивов. Но эту историю оставим на потом, сейчас о завоеваниях. Царская Россия — тюрьма народов, паровой каток империализма, и прочая, прочая — безжалостно растоптала древние самобытные Кокандское, Хивинское и Бухарское ханства.

— Сэр. Бухарский эмират. Сэр.

— Да насрат! Позже крававая гэбня колючей проволокой сшила из всего этого Узбекистан. За семьдесят лет тоталитарного угнетения узбекского народа, его численность выросла с трех миллионов до тридцати. Вы заместитель начальника отдела в том самом страшном ЦРУ, которого боялись даже русские. Вооружитесь всей мощью информации, назовите мне хоть одно индейское племя, численность которого увеличилась бы на порядок под мудрым и гуманным демократическим правлением САСШ, а потом и США?