Смотрю на бирюзовый браслет хронокома — 05.06.1889. Я появлюсь на свет ровно сто лет спустя. Забавно. А сейчас стою у двери в простеньком костюмчике и пальто. Котелок надевать не стал, хотя диспетчер настойчиво советовала. И так выгляжу вполне по моде того времени. Этого времени... Легко, однако, запутаться.
Стучусь.
Тут же раздаются тихие, можно сказать пугливые шаги.
— Кто там? — слышится вкрадчивый голос.
— Это... это... — во рту пересохло, язык еле ворочается. — Ваш фанат... то есть, поклонник. Почитатель, так сказать, вашего творчества.
Щелчок замка, скрип петель. На пороге Чехов в клетчатом домашнем халате и тапочках. Взгляд усталый, меланхоличный. Наверное, у него таких как я по десятку в день. Но не гонит прочь, ждет. Я бледнею, потею, начинаю дрожать всем телом, но в последний миг беру себя в руки. Путешествие на век назад слишком важно, я не имею права на ошибку.
— Здравствуйте, — говорю. — Это самое...
— Да? — Собеседник чуть изгибает правую бровь.
— Ну... в общем... я тут слышал, вы на Сахалин собираетесь...
— Слышали? От кого, простите? Я никому не говорил.
— Да какая разница, от кого? Знаете, вы бы лучше на юга поехали. В Крым, например. Там тепло, хорошо, а на Сахалине холодно. Легкие еще застудите...
Секунду спустя прямо из воздуха возникают три фигуры в стерильных белых комбинезонах и противогазах. У старшего за спиной тяжеленный рюкзак хроногенератора. Несмотря на всю безумность сцены, Чехов лишь опускает очки и щурится.
— Нарушение протокола! — гаркнул инспектор. — Попытка вмешательства во временную линию. — И чуть мягче добавляет: — Извините, Антон Павлович. Сейчас мы уйдем, а вы все забудете.
Он включает генератор, и меня переносит на сто лет вперед — в кабинет диспетчера. Получается, в прошлое я еще не летал, с Чеховым не встречался, и он ничего не помнит. Как все запутанно, однако.
Девушка читает доклад хроногруппы и с укоризной качает головой.
— Нехорошо, Василий Петрович. Вот вам штраф за попытку вмешательства первой степени. Еще придется заплатить за выезд группы.
Сижу молча, не спорю. По договору могу попробовать еще раз. То ли "Хронокорп" такие добрые, то ли просто наживаются на неравнодушных, но у всех есть вторая попытка.
— На всякий случай повторю инструктаж. Нельзя прямо или косвенно влиять на течение времени. Любые мотивы, даже самые благородные, приводят к непредсказуемым последствиям. Помните, как один старичок убил малыша Адольфа, а потом Землю завоевали разумные космические грибы? Мы, конечно, все исправили, но лучше так не делать. Ясно?
— Да. Извините.
— Вот тут подпишите. Вот квитанция, а вот номерок в хронокапсулу.
Гляжу на бумажку — 1703. Что за будущее такое? Машину времени изобрели, а быстрые очереди — нет.
В общем, снова появляюсь в том же месте. Вижу Чехова второй раз, а он меня — первый. Вот такая сложная штука эти путешествия.
— Чем могу помочь?
Видно, ему претит мое общество, но вежливость не позволяет хлопнуть дверью перед носом гостя.
— Знаете, я прибыл издалека... Из далекого такого далека... Хочу научиться у вас письму.
— Вы серьезно? Полно писателей умнее и талантливее меня.
— Наговариваете, Антон Павлович. У нас вас очень любят и ценят. Классиком признают.
Он едва заметно улыбнулся.
— У вас — это где?
— А... э... — чешу затылок, — в Борисоглебске.
— Хм... И правда — далеко. Входите, что ли, коль пришли. Чай будете? — Встает у плиты и бормочет под нос: — Настроение сегодня такое, то ли чаю выпить, то ли...
— ...повеситься.
Антон оборачивается, хмурится и смотрит мне прямо в глаза.
— Что, простите?
Судорожно глотаю и тереблю промокший насквозь галстук.
— ...повеситься.
Он вскидывает брови.
— Как с языка сняли. Забавно. Если и впрямь хотите письму поучиться — просто читайте мои рассказы. Так проще всего будет. Но все же настоятельно советую учиться у других. У меня в последнее время перо из руки валится. Думаю съездить куда-нибудь, вдохновиться.
Опускаюсь на табурет и шмыгаю. Думаю: "только не на Сахалин". Но сказать ничего не могу. Оттого часто моргаю и тру глаза рукавом.
— Вид у вас болезный. — Чехов садится напротив и подпирает щеку указательным пальцем. — За здоровьем следить надо.
А уж вам-то...
— Вы плачете?
— Нет... Аллергия, наверное. Лето, цветет все. В общем, рад был познакомиться. У нас в Борисоглебске вас очень ценят и уважают. В школах читают.
— В школах?..
— Извините, мне пора.
Быстрым шагом выхожу в коридор и со злостью бью по браслету. Не успеваю прийти в себя после перехода, как молодцы в комбинезонах хватают под белы рученьки и волокут к инспектору. Усатый старик с порога тычет в лицо планшет.
— Что это такое? Полюбуйтесь!
На дисплее краткая биография Чехова. Жирным выделены годы жизни: 1860 — 1921.
— Рецидивист! — негодует инспектор. — По тебе статья плачет!
— Но я ничего не делал!
— Да? А почему история изменилась? Ух, негодяй!
— Проверьте хроноком! Все записано!
— И проверю! А ты задержан! Будем разбираться.
Меня отводят в комнату охраны. Это не арест, арестовать может только полиция. Поэтому достаю смартфон и гуглю цитаты Антона. Одна — за август восемьдесят девятого — сразу привлекает внимание. И вынуждает сердце болезненно сжаться.
В последние годы одолела страшная хандра. Недоволен своим же творчеством. Неудовлетворен. Хочу лучше, а не выходит, хоть убейся. Но недавно заходил странный человечек и заверил, что в его палестинах меня очень ценят. И даже в школах читают. А если тебя любят в Борисоглебске — это чего-то да стоит.
— Эй, парень! — зовет инспектор. — Все проверил — ты не виноват. Но хронолиния все равно изменилась, поэтому я послал ребят. Уж не обессудь. Через полчаса... или час окажешься в холле и все забудешь. Тебе откажут в путешествии без объяснения причин. Поэтому... пока есть время...
— Понял. Спасибо.
И быстро вбил в поиске "Чехов, позднее творчество".
