Отзыв на Джорджа Мартина

На Джорджа Мартина

     Это было эпично!

     В понедельник третьего дня ноября месяца ехал из Минска, из городской экспертизы в препаршивейшем настроении. Ларек вокзальный, в коем я полагал разжиться парой номеров «Популярной механики» с уценки, ничем абсолютно меня не порадовал. Да еще и отходя от ларька, я едва не наступил на молодой организм, пол которого минут двадцать оставался для меня загадкой в силу вида среднего: между благородно хипповским и бомжовским откровенно.

     Как очень скоро стало ясно, вид упомянутого организма удивил не меня одного, и вскоре из тусклого подвального воздуха соткался патруль в должном числе. Старший патруля обратился к существу с обычным вопросом о документах. На что я в полном ошеломлении услыхал произносимое звонким полудетским голоском… да-да, оно самое: «Валар моргулис!»

     Подобрав челюсть с пола, я же услыхал и ответное: «Валар дохаэрис» — от сержанта!!! Нашей родной белорусской!!! Милиции!!! В городе Минске, в пятнадцать мать его сорок!!! Посреди вокзала!!!

     Тут у меня закончились нахрен восклицательные знаки. Ну, разве что, пара штук заначена. Передвигаясь сквозь вязкое очарование легенды, я купил уже в другом киоске «Бурю мечей» — третий том саги «Песнь льда и пламени» руки Джона Мартина. И поехал штудировать ее по пути в Гомель. Потому как башорг башоргом, всякий его читал, иные и попасть на скрижали удостоились… Но чтобы вот так, на расстоянии буквально вытянутой руки, мелькнул отпечаток легенды? Или, скорее, массового бессознательного, впечатленного широкоизвестной шуткой — да какая, в сущности, разница?

     Ибо книгу Джоджа Мартина я купил и прочитал только по причине глубокого впечатления от рассказанной сцены. А вот сегодня делюсь впечатлением от «Игры престолов», части третьей — «Буря мечей».

     Долго не в силах был я то впечатление сформулировать. День прошел, и ночь миновала, осветилось небо, мысли же мои все пребывали во тьме. Никак я понять не мог — что же, шерт побьери, мне так не понравилось в саге Мартина???

     Язык? Так ведь тут более переводчик виновен, нежели автор.

     Персонажи? Так ведь их тут — множество, на всякий вкус выбирай…

     Интрига? Да купайся в ней!

     Битвы? И тебе поединков, и тебе массового боя…

     А уж реалистичность куда как велика… «Ибо липучесть его несравненно липучее, волосатость куда волосатее, а тестоватость превосходит воображение», как доложил придворный мудрец Полифазий царевичу Феррицию во времена оны, о коих гугл весть.

     И только промыв извилины сегодняшним текстом, я спохватился, что два любимых своих вопроса не задал.

     Композиция текста?

     Герои текста?

     Сел я за клавиатуру да и заплакал: Мартином недоволен, это ж как надо было зажраться… представить страшно… ну я и представлять не стал, чтобы не расклеиться уж вовсе.

     А стал я искать формулировки, чтобы гнетущие меня смутные терзания внятно высказать, и кому интересно читать далее, тот узнает, какие же выводы у меня получились. Заодно узнает и многое из сюжета «Игры престолов», так что пусть сам решает, открывать ли нижеследующий спойлер.

     Что суть искусство, а что ремесло? Искусство душу трогает, чувства передает. И если взволнуется душа читателя или там зрителя, не то — слушателя или геймера — так, стало быть, перед нами предмет искусства и есть. Хоть бы даже был то черный квадрат Малевича, или «зверь, именуемый Кот» незабвенного сына горшечника из достопамятной слободы в Бухаре-аль-Шериф.

     Душу же читателя взволновать чем далее, тем сложнее. Мы уже читали да перевидели изрядно; а многие и сами сочиняли. Чтобы тронуть нас, поболее надо, чем простое превращение в золотую муху или там в осла. Стало быть, всем хороша «Игра престолов», а горчит потому только, что я фэнтези пресытился? Чтобы проверить, не разучился ли я удивляться (что вослед Городницкому полагаю куда важнейшим, чем удивлять) — взял с полки первое, что в руку попало — а был то Гомер… «Тут он упал — и взгремели на павшем доспехи.»

     «Взгремели» — одно только слово, найденное переводчиком еще при Александре-освободителе. «Крив был Гнедич, поэт, преложитель слепого Гомера. Боком одним с образцом схож и его перевод»…

     Но одно это слово — и по спине бегут мурашки. Эпоха бронзы! Великий царь имеет двадцать овец, шерстяной плащ и копье. И нож — легендарный нож из синего небесного металла — и то потому лишь, что не хрен воловий, а великий царь, базилевс… прочим царям железа хватает только на серьги любимой жене. Наложницы с серебра на золото перебиваются, завидуют… В лесах чудовища, в храмах — живые боги, в рядах фаланги рядом с тобой сыновья Громовержца… Неизвестно, кого больше бояться.

     «Мы ли прославим кого, или сами мы славу добудем!» — а чего нам терять, мы и не цари даже… у нас кроме застиранного хитона да обожженного кола в качестве копья ведь и нет ничего… кроме разве огромного простора Ойкумены, прославленного в русском наречии более всего Ефремовым, кроме необозримого поля для подвигов.

     Нет, сказал я себе, это все детские впечатления. «Бессонница, Гомер, тугие паруса… Я список кораблей прочел до середины...»

     Надо что-то другое взять.

     Хап — и вот тебе Мерлин Стюарт, «Полые холмы»:

     «Древний народ, в холодных пещерах хранящий верность прошлому и будущему, и думал: на сей раз все будет иначе. Максен и Амброзии пытались добиться этого силой оружия и смогли лишь заложить основы. Теперь же, если будет на то воля бога и британского народа, Артур возведет дворец.»

     Стой, опять одернул я сам себя. Это в тебе аберрация близости говорит. Есть в третьей книге самое малое, одна сцена ничуть не слабее — выволочка, устроенная Джейме Ланнистером рыцарям Королевской Гвардии. Но им ты слабее сопереживаешь, бритты древние все же на одной планете с тобой живут, вот король Артур тебе и ближе, чем Эйнерис Таргариен… хотя ведь именно потомков Артура — англо-саксонский блок — теперь у нас повсеместно не любят.

     Так с чего же натирает мне «Игра престолов» ровно камушек в сапоге?

     С того, что не разглядел я по скудоумию своему или же черствости душевной — послания.

     Что автор сказать хотел?

     Путешествие хоббита с кольцом освещает история древняя и для каждого из героев жизненно важная. «Получается, и мы в этой сказке?» — говорит Сэм, разглядывая подаренный фиал. И это настолько мощное ощущение, что породило Чигиринскую (По ту сторону рассвета), Еськова (Последний кольценосец), Перумова, Ниэнну… наконец, более всего почитаемую мною «Станцию Эмин Майл».

     Мартин многословен, подробен, натуралистичен до того, что организм читателя отключает эмоции при чтении особо тяжелых сцен. Точно так, как отключал бы эмоции, случись попущением Божиим читателю хотя бы в одной такой сцене участвовать по-настоящему. И для оглушенного читателя в этой крови и грязи, изображенной весьма искусно и натурально, теряется общий смысл.

     Во имя чего ломают любимых наших героев?

     И кстати — а есть ли вообще там герои?

     Кого я помню, прочитавши третью книгу?

     Ланнистеров — Джейме, Серсею, Тириона. Арью Старк и Бриенну Тарскую. Красного Змея. Кейтлин. Роба Старка. Джона Сноу. Сансу Старк… Пока не выветрились из памяти и еще иные люди. Но все они персонажи — даже бесконечно притягательный в своем печальном обаянии «гигант Ланнистер». Единожды вставши на рельсы, они не меняются даже к середине третьего тома. Варятся в кровавой каше, убивают, защищают, стоят насмерть, бегут с поля битвы, интригуют, прикидывают…

     Отказ Дейнерис Таргариен идти на Вестерос прежде, чем она научится править — исключение, подтверждающее правило.

     Предают все. Убивают все. Мартин хорошо освоил один прием — обрыв кадра на заданном вопросе — но само понятие композиции, похоже, не освоил вовсе. Странице к сотой уже понимаешь: ну вот она, мать ее, чернуха, во всей красе. Дальше что? Автор пугает, а нам не страшно. Женщину могут изнасиловать, а нам не страшно, нам уже тридцатую страницу на это намекают, мы эту сцену сорок раз пережили, отпсиховали, уже и давление в норму пришло. Появляется симпатичный персонаж, но мы-то знаем, что еще через сцену-другую так или иначе его убьют. А произойдет ли это тихо и чисто, либо Гора выдавит ему глаза пальцами — мы, наученные горьким опытом, к персонажу привязываться не спешили, так что теперь — нам не страшно.

     Искусство должно вызывать эмоции. В тексте Мартина, путем постоянного повторения напряженных ситуаций, болевой порог сильно поднят. Очень скоро у читателя чувства притупляются, и остается всего одна мысль: когда же сюжет завершится?

     Из всего прочитанного сейчас я легко вспоминаю одну-единственную сцену — как Джейме Ланнистер отчитывает рыцарей Гвардии. Отлично, бесподобно, великолепно! Однако — мало. На кой черт было писать все остальное? Раскрыть характеры участников сцены? Из их реплик я узнал о характерах больше, чем из всей остальной книги. Сцена — кульминация? Вовсе нет, кульминации как наивысшей точки напряжения, как развязки конфликта, в тексте нет, и пока что не предвидится. Понятно: сериал. Но ведь нет и локальной кульминации каждой серии.

     Еще раз: искусство — это нечто, вызывающее эмоции. А не усыпляющее или притупляющее их накал. Можно читать «Игру престолов» как летопись или справочник по родословной Баратеонов, сборник сведений по экономической географии Вестероса. Но что мне в таком случае до Баратеонов? Чтобы сопереживать, я должен иметь что-то общее с героями книги.

     Итак, первое, что провалил насквозь Мартин — композиция. Многословие и пустословие, клиповый монтаж с постоянными перескоками от одного действующего лица к другом — убили напрочь впечатление от поступков. А ведь только поступки рвались совершать герои того же Гомера, только огромным полем для их свершения был ценен человечеству век бронзы!

     Второе — среди действующих лиц нет никого, кто бы вел себя всегда по своему характеру, как Геральт у Сапковского, как Ярпен Зигрин или там Богольт, или Крах анд Крайт… что уж о Калланте, Цирилле, Йеннифер! Ведь все трое самолюбивые, гордые — но каждая по-своему. В «Игре престолов» Бронн и Тирион по градусу подлости отличаются не сильно. Просто второму мы сочувствуем больше, сжульничал автор и сделал «гиганта Ланнистера» страдальцем. В стремлении к реалистичности автор не показал никого откровенно черным или откровенно белым. Но именно это и стерло все индивидуальности. Кейтлин Старк берет в заложники ребенка и перерезает ему глотку — нормальное такое развитие характера, чего уж там.

     И вот оно третье, что запарафинил напрочь Джордж Мартин. Он описал не средневековье, хотя грязи натащил — мама, роди меня обратно. Мартин, сам того не понимая, отразил в тексте американский взгляд на средневековье и американские же стереотипы. В его понимании, среднековье суть грязь физическая и грязь душевная. Лохмотья вместо одежды и ублюдочная прическа всех голливудских черноволосых героев — растрепанные волосы на глаза — именно этот стереотип воплощает.

     Почему это не может быть правдой? Потому что цивилизация истериков-раззвиздяев не может существовать даже сегодня, а уж в куда более суровом окружении средневековья и подавно.

     Этика — не выдумка и не шутка. Без определенного уровня доверия человека к человеку цивилизация не существует в принципе. Если бы викинги, стиснутые на ладье на долгие дни, не могли терпеть соседа по лавке, они бы попросту никуда не доплыли. Да такие, в общем-то, ведь и не доплыли. Передрались, самовыпилились, и потомства не оставили. Мартин добросовестно выписал из хроник сцены жестокости и насилия, но разве сегодня их мало? Жестокость и насилие на войне были всегда, это отнюдь не примета времени.

     Примета времени — иное мышление. Не индивидуальное, чисто американско-рваческое, с готовностью сегодня убивать вчерашнего подельника по взятию кассы.

     Где корпоративная солидарность рыцарей? Где вера, одушевлявшая в средние века поголовно всех — настолько, что толкнула в огонь Гуса, Галилея, Аввакума, а тысячи воинов — на стены Иерусалима, под Аккру, Тир, Керак? Где зеленое знамя Пророка, где белое Фатимидов? Где «красный цвет Минамото и белый цвет Тайра?» Где вспышка прозрения Будды и вырванные веки Пути Дамо? Где хлопок одной ладонью?

     Где в тексте описания, интермедии, пейзажи? История Столетней войны нашего мира — в чистом виде история развития кредитного и банковского дела, история возникновения налоговых служб и министерств государства как понятий. Без денег не воевали ни Эдуард Английский, ни Проклятые Короли Франции. «Игра престолов» в этом отношении — химически чистые шахматы. Одна-единственная Дейнерис, осаждая город, задумывается, что скоро же нечего кушать станет. Остальные повелевают армиями, гоняют их куда попало… и никак на это не влияет длительность времен года. Если уж позаимствовали у ле Гуин идею с пятнадцатью годами Лета и Зимы — так надо было хоть прочитать, насколько сильно это отразилось на архитектуре городов, на способах запасать пищу на зиму, содержать скот, отапливать жилища, наконец — одеваться. Дозор стены, защитники Человечества, тысячелетняя история… ни лыж, ни волокуш, ни снегоступов, ни маскхалатов. И скоро зима, пятнадцать лет зимы. Ну чисто же голливудское верхоглядство!

     «Тебе страшно? Мне — нет»

     Когда я увидел кадры сериала (а я смотрел чуть-чуть: свадьбу Дейнерис, бой Горы с Красным Драконом, защитником Ланнистера; покупку Дейнерис боевых евнухов) — у меня, по скудоумию и черствости душевной, возникло впечатление, что не фильм снимали по книге — а книгу сухо и наскоро написали по фильму. Вроде как романы по «Dragon Age». С этой точки зрения, сериал и то больше предмет искусства, чем текст. Или его так уж сильно испоганили переводчики?

     Я помню советские «рыцарские» фильмы одесской киностудии. Картонные доспехи. Дешевые насквозь декорации. Все очень условно, скорее телеспектакль, чем фильм. Но — какие лица, какая игра, какая школа! Уже при новом кинематографе Золотухин (др.Ватсон), играя мясника-вампира в «Ночном Дозоре» Бекмамбетова, скажет всего одну фразу на камеру. Но скажет ее так, что оправдает половину бюджета фильма.

     Увы мне, в огромном (всю дорогу читал) томе «Бури мечей» я всего одну такую сцену и отыскал. И это не боевая и не любовная сцена. Да — это все тот же Джейме, мать его, Ланнистер и все те же рыцари королевской гвардии.

     Толкин сух и довольно-таки зануден. Льюис чрезвычайно христолюбив. Но им обоим хватило ума остановиться вовремя, не расписывая ощущения от перерезывания горла взятому заложнику. Мартин же пишет, как плохой учитель самбо: поймал руку в захват и давай крутить, аж до крика. Где тут доблесть, где искусство?

     Искусство — поймать, а не замучить.

     Ровно то же, по скромному моему мнению, должен сделать автор с вниманием читателя.

     И руководствуясь данной мудростью, я прекращаю недозволенные речи. По крайней мере, до того дня, когда снова увижу в переходах Минского вокзала что-нибудь этакое… скажем, наклейку… сухой официальный шрифт, серый фон.

     «Проверено — Нарнии нет. Богатырь Попович».

     Культурная столица, чивоужтам…