Шесть Царств

Павел Блинников

Шесть Царств

Это страшный человек — человек из сна...

Король Вилли

Пролог

Российская Федерация, 1992-й год, пос. Заветы Ильича, Хабаровский край

"Наверное, нет хуже в Мире самолета, чем Ту-134", — думал Азиф, спускаясь с трапа в аэропорту города Советская Гавань. Он плохо говорил по-русски, а безуспешные попытки заказать виски в самолете привели в еще худшее расположение духа — там давали только русскую водку, а он ее терпеть не мог. Хотя, конечно, причин у него хватало и без этого. Во-первых, сейчас закончился его двадцатичасовой перелет из Сан-Франциско, и дорога превратилась в кошмар, как только он пересел из Боинга сначала в Ту-154, а потом на Ту-134. Естественно, добраться до Советской Гавани прямым рейсом невозможно, пришлось лететь сначала в Москву, потом в Хабаровск, а уже оттуда сюда. В воздухе он провел сутки, но были еще нудные часы ожидания рейса и таможенный контроль, и плохая пища, и, собственно, сама Россия. Эта холодная страна не так часто поднимает настроение своим жителям, что говорить про американца, привыкшего к комфорту, вежливости и инкубаторной температуре.

Ну, и тяжело держаться бодрячком, когда летишь убить человека. И какого человека! Азиф сильно сомневался, что у него вообще получится, но выбора нет — у него началась бессонница. Такое с ним бывало, но теперь это какая-то новая стадия — последние несколько часов полета Азифу казалось, он слышит, как в голове лопаются воздушные шарики. Он знал, в чём причина, знал, как от избавиться от бессонницы. Для этого достаточно всего лишь убить одного мужчину. Если Азиф хорошо выполнит работу, ему позволят заснуть.

После очередного разбирательства с таможней, хотевшей проверить его багаж, Азиф впал в состояние близкое к бешенству. Ему надоело предъявлять дипломатический паспорт в третьем по счету аэропорту и объясняться с глупыми таможенниками, не знающими английского. Он имел статус дипломата и его багаж не могли проверить, но тупо пытались. Он провел в бесполезных пререканиях почти час, прежде чем его выпустили в город. Его упорно пытались убедить, что раз он добропорядочный дипломат, прилетевший в город исключительно по торговым делам, нет ничего плохого, если его проверят. Но Азиф не мог этого допустить — в чемодане винтовка с оптическим прицелом.

Он вышел в морозное утро, но смог поймать такси только спустя полчаса. Всё это время он стачивал зубы, пританцовывая на морозе. Аэропорт в Советской Гавани дрянь и таксисты его не сильно жаловали. Приезжали они прямо перед рейсом, а до следующего самолета из Хабаровска десять часов. Пока он разбирался с таможней, все такси разобрали, можно сказать, ему повезло, что удалось поймать хоть это. Азифа подобрала старая "Тойота", водитель оказался из тех многочисленных болванов, считающих, что пассажиру интересно выслушивать жизнь совершенно незнакомого человека. А тут попался самый отвратительный экземпляр, который припомнил уроки английского из школы и радовался всякий раз, как удавалось более-менее сформулировать фразу. Почему-то в его лексиконе чаще всего встречались: "библиотека", "учитель", "дежурный", "стол" и "утро". Он пытался приплести эти слова к месту и не к месту, Азиф вознес благодарственную молитву Шайтану, когда вылез из машины, проехав через мрачные леса и прибыв к пункту назначения.

На улице воздух будто хрустит от мороза и чистоты, горизонт забрезжил робким рассветом. Тонкий краешек солнца поднял тьму над сопками, очерчивая силуэт обсерватории. Конечно, Азифу эта красота до лампочки. Его цель — пятиэтажка, расположенная по улице Николаева. Ничего необычного, дом, как дом, и только Азиф знал, кто живет в нём. Или даже так: КТО живет в нём. Знал он и точный адрес, и это слегка нервировало. Дело в том, что информацию Азиф получил из настолько ненадежного источника, что всё это вполне могло оказаться дурацкой шуткой, а то и хуже — западней. Однако ж Азиф опять поблагодарил Шайтана, когда увидел цель. Сомнения пропали — это он.

Мужчина в ярко-красном пуховике шел к дому нервно, явно чем-то озабоченный. Азиф злорадно открыл чемодан и стал собирать винтовку. Мужчина остановился перед подъездом, закурил. Азиф четко наблюдал его из недостроенного здания напротив. Он не нервничал и даже осмотрел помещение, увидев на стенах рисунки голых женщин, начертанные ручонками озабоченных школьников — по соседству тут еще и школа. Изначально Азиф собирался подождать, когда мужчина выйдет из дома, но раз тот провел ночь в другом месте, надо воспользоваться случаем.

Солнце взошло еще на виртуальный сантиметр горизонта, но видимости не прибавилось. Напротив, откуда-то, быть может, даже из подвалов, выполз туман. Это насторожило Азифа, как и то, что девушка, нарисованная на стене красным мелком, вдруг побледнела до розового. Он уже спешно собрал винтовку и взял жертву на прицел — мужчина в розовом пуховике курил, обведенный крестом в круге. В розовом? Только что ж был в красном! И тут появились они.

Азифа пробрал холодный пот. Они пришли вместе с туманом и казались его частью. Шесть фигур появились внезапно и ниоткуда. Мужчина в прицеле виден, а они нет, но погляди НЕ через увеличительное стекло — смутные фигуры, сотканные из белесого нечто, подкрадываются к жертве Азифа. Мужчина сделал попытку убежать, но они быстро поймали его, вцепились, заломили. Азиф старался даже не дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. И вот, видна и вторая фигура — старик с клюкой.

Азиф сразу понял, кто это, и на лице появилась злорадная улыбка. Он убрал палец с крючка — теперь человек в бледно-розовом пуховике обречен. Старик подошел и что-то сказал. Мужчина ответил, причем ответил видимо резко, за что сразу получил клюкой по голове и рухнул на колени. Азифу показалось, он увидел вспышку при встрече клюки и лба. Старик положил ладонь на его голову, мужчина обмяк в призрачных руках слабых белесых теней, что не замедлили подхватить его. Тени по-прежнему еле проглядывались в тумане, но Азиф догадался, и кто такие они. Старик дотронулся до своего левого глаза, потом до сердца, а после проделал ту же операцию над пленником — палец коснулся сперва левого глаза мужчины, потом сердца. По телу несчастного словно ударили разрядом тока — его аж подбросило, вырвав из лап призраков. Он подлетел на метр над асфальтом и рухнул, как мешок соломы.

Старик неторопливо пошел в сторону моря, забирая и туман, и несколько неясных фигур. Прозрачность и густота морозного воздуха нахлынули, покрывая место трагедии. Ярко-красный пуховик распластанного мужчины выглядел на белом снегу алой кляксой, будто пролилась кровь. Но настоящей крови не было. Азиф лихорадочно разобрал винтовку.

Несостоявшейся убийца вышел из недостроенного здания и с ножом в руке подбежал к мужчине, чтобы добить. Тот лежал на крыльце подъезда тихо, будто спал. Кожа его посинела, а лицо выражало ледяное, неестественное спокойствие. Только тоненький ручеек крови с правого уголка губ свидетельствовал — что-то тут не так. Он и вправду спал. Тихо и спокойно. А Азиф решал, стоит ли его добить или нет? И вдруг он почувствовал внезапно накатившую слабость — это, наконец, сказалось бодрствование длиной в несколько дней. Значит, всё нормально, хозяин удовлетворен. Значит, не надо убивать, такой он нравится хозяину больше.

Он бросил взгляд туда, куда ушел старик. Там над лесом плескалось недавно вскрывшееся море, отражающее свет утреннего солнца. Слабого солнца, которое не способно отогреть эту дикую, страшную и непонятную страну. Периферийным зрением Азиф взглянул на мужчину в красном пуховике — из груди у того торчит почти метровый кусок разбитого зеркала. Он взглянул на него прямо — крепкий мужчина мирно спит на сером асфальте. Необычно, конечно, но нет белесых теней, жутких стариков и прочих ужасов, поднимающих пушок на затылке.

Азиф убрал нож и пошел по улицам поселка. У одинокого дворника он узнал, где гостиница. Как ни странно, дворник прекрасно владел английским. Азиф снял номер и проспал совершенно счастливым почти сорок часов. Проснувшись, он поехал в аэропорт и сел на самолет до Хабаровска. В Америку он возвращался куда более бодрым и веселым.

Часть первая: Весна

Полтора года спустя...

Вспоминаете ли вы детство? Сам знаю, что вспоминаете, и с каждым годом чаше, и оно кажется вам удивительнее и удивительнее. Всё в детстве раскрашено яркими красками, потому что новое — всегда яркое. В этих воспоминаниях даже самый незначительный эпизод кажется важным и теплым. Глупым, иногда бессмысленным, но ярким, важным и теплым. Определяющим. Словно первые десять-пятнадцать лет отбирают красоту, цвет и чудо у остальной жизни. Если представить наш мозг тетрадью, детство написано там разноцветными пастами, а остальная жизнь лишь сухие строчки — ровный подчерк клерка.

Лето здесь теплое, но не жаркое и всё утопает в желтых солнечных лучах. Зима — это игра в снежки, возможно, каток или лыжи и непременно горка и санки. Ну, или дощечка под задом. Горка может быть высотой в метр, но все мы, скатываясь с нее, смеялись, пугались и возвращались домой радостные по самый помпон шапки. Осень в детских воспоминаниях утопает в золоте и опавших листьях, почему-то всегда кленовых. А весна... а вот весна как раз серая и такая школьная. Весна в десять лет еще не имеет значения. Гормоны пока не носятся по венам, вгоняя тело в весенний любовный гон; весна приобретет очарование позднее. В детстве она всего лишь предбанник к лету и свободе. Да, лето, конечно, помнится лучше всего. На втором месте идет зима, оттого, что в это время не надо так часто ходить в школу, ибо каникулы. Каникулы! Летом они больше, а зимой меньше, но и летние, и зимние пролетают очень быстро, оставляя за собой легкое разочарование, но только поначалу. Проходят годы и мы вспоминаем лето. Его игры во всё, что угодно, и зиму вместе с горкой и снежками. Эти воспоминания, как приличный коньяк, становятся только лучше с годами.

В детстве всё кажется чудесным и большим, и только потом мы приписываем чудеса "несформировавшемуся" мозгу ребенка. Только когда нам объяснят: чудес не бывает, а человек произошел от обезьяны, мы забываем детство, а потом вспоминаем... Вспоминаем те маленькие чудеса и они кажутся такими трогательными. Глупыми, да, но трогательными. Но дети еще не знают, что они глупые. Взрослые пока не считают нужным рушить чудеса. Со временем это можно сделать легче. Я думаю, чудо лучше всего рушить в подростковом возрасте. Тогда голова находится в плену у весны и чудеса отступают. Вообще, чудеса очень легко сдают позиции. Если не нужны — они уходят. Всегда будут люди, которым нужно чудо. Чудо никогда не останется в одиночестве. Просто в детстве оно ищет, с кем сможет ужиться. Ищет нужных людей меж миллионов детей Мира и порой находит...

Дети полностью уверены, что живут в волшебном месте. Пусть это маленькая деревня или большой город — неважно. И даже чем место меньше, тем оно волшебней. Конечно, могут быть волшебными и такие города как Москва, но там, где много людей, машин и зданий, тяжелее создать свой маленький мирок и населить маленькими чудесами. В детстве чудеса маленькие, и, если так можно выразиться, — робкие. А еще лучше сказать: деликатные. Они ни в коем случае не повредят ребенку, а вот взрослому могут и еще как могут. Правда, у взрослых есть защита — они просто не верят в чудо. Но иногда чуду наплевать, веришь ты или нет. Порой оно вмешивается в жизнь и ломает ее. На склоне лет мы говорим о таких случаях: "Не повезло". Но чудо с удачей всегда рука об руку. По сути дела они — одно и то же.

Настоящие чудеса, большие или маленькие, лучше всего видны детскими глазами. Вот давайте с вами вместе посмотрим глазами ребенка на самый обычный городок, а вернее поселок и даже поселочек. И не просто ребенка, а глазами птенца чайки. Ну, так нам будет лучше видно.

Вот маленькая чайка совершает первый полет. Она уже достаточно покрылась перьями и, наконец, смогла вылететь из гнезда. Ей всё интересно в этом новом мире, она хочет осмотреть место, где родилась. Она взлетает и устремляется туда, где живут странные птицы, не умеющие летать. Она поднимается выше и выше, она летит, летит...

Чайка, конечно, этого не знает, но поселок называется Заветы Ильича. Местные прозвали его проще — Заветы. Население маленькое, тысяч пять-десять, да и сами Заветы невелики. Хотя это не самый обычный поселок, даже если не искать в нём чудес. Во-первых, он стоит на берегу моря между двумя небольшими городами-портами. Первый и главный — Советская Гавань (ее тоже сократили до Совгавани) и второй — Ванино. Совгавань административный центр, а Ванино портовый. Заветы спрятан между ними, но в прошлом — это секретный поселок. Там, в небольшой бухточке, стоят два когда-то самых больших авианосца в мире: "Минск" и "Новороссийск". Они законсервированы и ждут часа, когда их купят китайцы на металлолом. Там же пришвартовались подводные лодки, тоже законсервированные, но их никто никому продавать не собирается, ибо они атомные. Они просто качаются на волнах и ждут, пока атомный реактор перестанет представлять опасность и их спокойно спишут. Или они уже списанные, этого ни я, ни чайка не знаем. Именно эти корабли, вкупе с подъемными кранами и воинской частью, чайка видит первой. Чайка смотрит на горизонт — где-то там за водами остров Сахалин. Она летит вдоль берега, вдыхает соленый морской воздух, бросает пару криков другим чайкам и, наконец, видит маяк.

Он довольно старый, собственно, если бы чайка полетела в другую сторону, она нашла такой же. Но этот маяк особенный. Есть в нем что-то зловещее, что-то такое, заставляющее перья встать дыбом. Быть может, потому, что неподалеку кладбище? Чайка разворачивается и летит над лесом. На побережье растет волшебный парк, меж него протоптаны десятки тропинок. Три человека просто гуляют там, наслаждаясь первыми теплыми деньками, а один мужчина даже совершает пробежку вместе с собакой. Но вот длинная каменная лестница — выход в Заветы. Лестница ведет к памятнику в виде катера. Самый настоящий катер стоит на каменном постаменте, от него к пирсу тянется другая лестница — железная. На ней многие ступени отсутствуют, к пирсу добраться не так просто. На крайний случай рядом протоптана тропинка, но очень крутая, спускаться по ней тоже опасно. Сам пирс устремляется в море метров на тридцать, на нём частенько рыбачат мужики: кто со спиннингами, кто с поплавочными удочками. Чайка бросает последний взгляд на море и летит исследовать сами Заветы.

Вдоль ступенек, вверх, а вот и главная улица. Набережная, с которой так здорово видно море и многочисленные корабли, курсирующие туда-сюда. Иногда в бухту заходят киты и их протяжный вой слышен на километры вокруг. Поднимаемся еще выше и поселок становится виден, как на ладони. Маленькая чайка видит Универсам и Универмаг — два самых больших магазина в Заветах. Видит три школы: тринадцатую, четвертую и вторую. Вторая ее больше всего заинтересовала, потому что та — деревянная. Чайка летит туда и видит, как дети выбегают из бревенчатого двухэтажного здания. Уроки закончились, и они, сначала маленькими группками, а потом поодиночке, идут по домам. Один мальчик привлекает ее внимание. Он вроде ничем не отличается от остальных, разве что немного повыше. Одет в синюю форму, на груди значок октябренка, а поверх коричневая кожаная куртка. В руках синий портфель из искусственной кожи, длинные русые волосы развеваются на ветру. Уже достаточно тепло, чтобы не носить шапку. Чайка спускается чуть ниже, чтобы рассмотреть лицо. У него серьезные карие глаза, даже когда он смеется над шутками двух ребят серьезность не уходит. Друзья чайку не слишком интересуют, а вот в этом мальчике есть какая-то загадка.