Чертополох 3

ЧЕРТОПОЛОХ ТОМ 3

МЕРА ЗА МЕРУ

Глава 1

Осень Морида

Энейра

По велению Матери Римлона, Морида разместили в восточном крыле — поближе к Святилищу, но при этом как можно дальше от молодых жриц, у которых такой необычный сосед мог возбудить ненужное любопытство и неподобающие служительницам мысли. Эта предосторожность была, в общем то, излишней — одно упоминание о проклятье Аркоса отпугивало от 'карающего' любых возможных посетительниц лучше, чем самый грозный окрик Смиллы.

Так что, когда я, ведя за руку Рудану, вошла в выделенную Мориду келию, компанию 'карающему' составляла лишь дремлющая в кресле пожилая жрица. Сиделка громко похрапывала, покрывало на её голове съехало на бок, но пальцы по-прежнему крепко сжимали покоящееся на коленях вязание. Зато 'карающий' хоть и лежал в кровати, вовсе не спал — увидев посетителей, он тут же выразительно покосился на жрицу и умоляюще сложил руки на груди — спасайте, мол!

— Морид, а мы с Энейрой в саду ежа нашли! — тут же провозгласила Рудана на всю комнату. Я не успела даже рта раскрыть, а сиделка испуганно дернулась в кресле. Клубок шерсти упал с её коленей и покатился под кровать, и девчушка, ойкнув, тут же бросилась его подбирать. Жрица же, оглядываясь вокруг осоловелыми со сна глазами, начала судорожно поправлять съехавшую накидку.

— Матерь Смилла прислала меня заменить вас, — втихую погрозив кулаком откровенно наслаждающемуся учинённым переполохом Мориду, я повернулась к уже пришедшей в себя служительнице, и та важно кивнула головой:

— Это хорошо, но ребёнок может излишне растревожить больного.

— Я прослежу за ней, не сомневайтесь, — моя покорно склоненная голова убедила жрицу в том, что она может оставить свой пост. Взяв поданный ей Руданой клубок, служительница оправила юбки и, пообещав молиться за душу Морида, важно выплыла из келии.

— Такой храп Семерка наверняка услышит быстрее молитвы, — тихо проворчал 'карающий', когда дверь за почтенной служительницей закрылась. Я, немного передвинув кресло, тут же устроилась в нём — прогулка в этот раз получилась утомительной, а моя подопечная немедля взобралась на кровать к Мориду и вывалила на одеяло свою сегодняшнюю добычу — ёж был всего лишь первой жертвой ее любопытства.

— Вот, я точно знаю, что они съедобные, а Эрка говорит, что их нельзя есть, — пожаловалась Рудана Мориду, тыча прямо ему под нос старый, насквозь червивый и потемневший гриб.

— Она права, — тут же вступился за меня 'карающий', после чего грозно нахмурился и добавил, — если съешь такой вот грибочек, то живот наверняка заболит — тогда к тебе придёт почтенная жрица и станет храпеть прямо над ухом. Уяснила, малявка?

— Я не малявка, — немедля возмутилась Рудана.

— Малявка, даже коса еще не выросла, — фыркнув, Морид легко дернул девчушку за короткую косичку, а та ударила его кулачком в грудь.

— Рудана! Как не стыдно!— заметив, как лицо 'карающего' перекосилось от боли, я тут же осадила не в меру расшалившуюся девчушку, а Морид прохрипел:

— Ну, вот и дожились — меня побил ребенок! И какой после этого из меня глава?

— Самый лучший, — тут же заверила я его, хотя от одного взгляда на вымученную улыбку 'карающего' под сердце точно шип заходил, — Смилла сказала, что уже отправила весть твоим родным — самое крайнее, послезавтра, они приедут тебя навестить.

— Это хорошо — до этого времени я еще не превращусь в полную развалину, — Морид на мгновение смежил глаза и вздохнул, — А когда ты покидаешь Римлон?

— Уже выгоняешь? — я насмешливо подняла бровь, готовясь к очередной пикировке, до которых Морид, когда чувствовал себя хоть немного лучше, был большой охотник. — А кто тогда станет защищать тебя от детей и храпящих жриц?

— Сам справлюсь, — в этот раз 'карающий' мою шутку не поддержал, став убийственно серьёзным, — Послушай, Энейра. Скоро даже прокажённый рядом со мной будет смотреться настоящим красавцем — не хочу, чтоб ты видела всё это.

— Тогда прогони. Скажи, что не нуждаешься во мне, и я уеду, — вскинув голову, я посмотрела Мориду прямо в глаза, и он ответил мне тяжелым и усталым взглядом. Несколько ударов сердца мы молчали, а потом 'карающий' смежил веки и вздохнул.

— Видеть тебя рядом, Энейра — слишком большое искушение. Мне с ним не совладать. А здешние стены навевают тоску.

— Вот и договорились. Расскажешь мне о своих братьях? — увидев, как оживился Морида при последних словах, я опустила голову, пряча взгляд. Матерь Смилла ошибалась в главном — покой и бездействие были для 'карающего' не менее губительны, чем наложенное демоном проклятие, а я собиралась побороться за Морида, несмотря на все пророчества.

Надежды на исцеление почти не было — перед собою не солжёшь, но сдаться — опустить руки, положившись на волю Милостивой, и оставить Морида сам на сам с пожирающей тело болезнью и мыслями о безысходности было бы худшим предательством из всех возможных. Он ведь боролся за нас с Мирной до конца, не отступив даже тогда, когда схватка с демоном уже казалась проигранной!

Конечно Морид, если б я всё же решила покинуть Римлон, не упрекнул бы меня даже взглядом. Более того — иногда он сам заводил речь о том, что мне стоит вернуться в Делькону до наступления настоящих холодов, но чутье подсказывало, что "карающий" говорит это не от сердца, а для порядка. Поступи я так, как советовали он и Матерь Смилла — и все ещё теплющийся в душе Морида огонь угаснет, рассыпется холодным пеплом, а его телесная смерть станет лишь делом времени.

В итоге, я старалась бывать с "карающим", как можно чаще — когда он спал, тайком делилась с ним своими силами, в другое же время, устроившись у окна, я смешивала травы для зелий, готовила мази и бинты... Не только для Морида, но и для скромной лечебницы при храме: Старшая, уверившись, что я действительно смыслю во врачевании, тут же поручила мне целый ворох заданий, не забыв при этом сказать: 'О тебе же забочусь — чтоб на дурные мысли меньше времени оставалось. Больно ведь будет..." Я сделала вид, что не поняла намека, и продолжала навещать Морида при каждом удобном случае. Даже письмо в Делькону, в котором подробно излагались все мои злоключения в Мэлдине, я написала за столом в выделенной "карающему" келии.

Морид, если только я не была занята нашёптыванием заговоров над лекарствами, неизменно втягивал меня в разговор, который мог длиться пару часов. За считанные дни мы с ним перебрали все возможные темы. Я, мешая собственные воспоминания с услышанными от Ставгара историями, рассказывала о Райгро и Ильйо, а Морид говорил о своей службе, делах небольшого имения, которое теперь переходило в управление к младшим братьям, о своей любви к лошадям и правилах выездки... "Карающий" оказался внимательным и интересным собеседником — с ним было легко говорить и обмениваться дружескими подначками, и лишь одной темы мы с Моридом никогда не касались — судьбу Мэлдина что он, что я обходили молчанием, хотя новости об осквернённом святилище не были для нас секретом.

Вначале в Римлон пришли две послушницы с просьбой об убежище. На них, как и на Мирне, мэлдинские жрицы оттачивали владение ментальной магией. Смилла приняла их, перед этим, правда, проверив на чистоту от влияния Аркоса, а рассказ беглянок поставил точку в заочно вынесенном Мэлдину приговоре.

Оказалось, что одна, самая отчаянная, послушница поспешила покинуть проклятое святилище той же ночью, что и мы с Моридом и Мирной. Поскольку девушка были довольно сильной Чующей, произошедшая в Нижнем Храме схватка с демоном произвела на неё тоже действие, какое ушат холодной воды оказывает на сцепившихся в схватке котов. Послушнице привиделся такой кошмар, что её крик перебудил всех, спящих в одной келии, сестёр.

Когда же эмпатка перестала стучать зубами и смогла внятно говорить, то заявила, что всем им следует немедля покинуть Мэлдин. Поскольку к тому времени эхо коридоров уже доносило до келии дикие завывания обезумевших жриц, её порыв не встретил должной поддержки. Запереть дверь и отсидеться до рассвета большинству показалось более разумным, чем бежать в темноту — навстречу невидимой опасности.

Чующая пыталась настоять на своём, но, увидев, что толку от уговоров не будет, ушла одна. Рассказчицы были бы и рады к ней присоединиться, но одна из них после очередного урока жриц была так слаба и разбита, что просто не могла встать на ноги, а вторая не захотела бросить подругу.

Отсуствие Мирны и её сестры встревоженные послушницы обнаружили лишь после ухода Чуюшей, и, недолго думая, решили, что те незаметно покинули келию еще в самом начале спора.

В полутёмной комнате — пусть даже и с накрепко заложенными дверями, сидеть было страшно — послушницы, разжегши огарки, оставшиеся от выдаваемых им свечей, посдвигали кровати, и, прижавшись одна к другой, стали с замиранием сердца ожидать рассвета.

Час шел за часом — жуткие завывания и стоны постепенно стихали, и послушницы, решив, что все самое страшное позади, уснули. То, что все они ошибались, стало ясно этим же утром.

На рассвете и разбудил сердитый голос Матери Ольжаны — перечить быстрой на расправу Старшей никто даже не подумал, и дверь поспешно открыли. Хозяйка Мэлдина вошла в келию в сопровождении двух жриц — они были, закутаны в покрывала по самые глаза, а двигались и вовсе, словно ярмарочные куклы, которых умельцы дёргают за нитки, да и сама Матерь выглядела не лучше. За одну ночь постаревшая, погрузневшая, с нездоровой кожей и зло поджатыми губами — сам её вид не сулил послушницам ничего доброго, а первые слова подтвердили самые плохие предчувствия.

Обведя келию тяжелым взглядом, она заявила, что по вине Мирны и приехавшей из Дельконы жрицы на Мэлдин обрушился гнев Малики. И теперь придётся очень постараться, чтоб вернуть расположение Милостивой и снять со святилища наказание богини. А пока им всем следует заняться делом — завтрака не будет до тех пор, пока храм не окажется приведённым в порядок, а виновные в небрежении, из-за которого и произошло преступление — наказаны.

Ясное дело, никто перечить не посмел — и из-за привычного страха, и из-за того, что сила Матери, не смотря на постигшее святилище наказание, осталась при ней. Решив, что в выражении лица одной из стоящих в углу послушниц не хватает покорности, Ольжана привычно сделала пас рукой, нахмурилась, неотрывно глядя в глаза девушке... Миг, другой, третий... Но когда в сердцах низших служительниц зародилась робкая надежда на то, что в этот раз все обойдётся — девушка, став белее полотна, со стоном сползла по стенке. Матерь же, глядя на тонкие ручейки крови, потёкшие из носа и ушей наказанной, удовлетворенно кивнула головой и покинула келию, оставив наблюдать за судорожными сборами послушниц одну из пришедших с нею жриц.

То, что происходило далее, все более напоминало дурной и тяжёлый сон, который никак не желал заканчиваться. Поведавшей нам эту историю послушнице пришлось самолично вытаскивать из петли одну из Младших жриц — любимицу Матери Ольжаны. Красивую, с голосом, словно у малиновки, служительницу опознали лишь по серебряному символу жрицы, да и мудрено было признать в качаюшейся в петле измождённой старухе молодую девушку. Неведомая сила высушила её, за одну ночь превратив живого человека в древнюю мумию с морщинистой и тёмной кожей... Вот только Малика всегда даровала жизнь, а не забирала — вряд ли Милостивая, даже прогневавшись, стала бы пить силы и молодость своих служительниц!

От этой страшной и крамольной мысли у послушницы даже закружилась голова — покачнувшись, она едва не упала с табурета, на котором стояла, распутывая узлы на верёвке. Вот только за этим неожиданным откровением немедля последовало ещё одно. Молодость и сладкий голос могли исчезнуть по воле Малики лишь в том случае, если были мороком, обманкой, призванной отводить всем глаза. Милостивая же просто сорвала лживую пелену!

Подобная мысль была уже еретической — она ставила под сомнение праведность Матери и Старших, и послушница, исподлобья зыркнув на наблюдавшую за её скорбной работой служительницу, тут же опустила взгляд вниз.

-Ну что ты там копаешься, — недовольная промедлением жрица сделала нетерпеливый жест рукой и тут же, охнув, отдернула задравшийся вверх рукав, но и этого мгновения хватило для того, чтобы послушница увидела заросшую странным белым лишаём полоску кожи на ее запястье.

Одна Милостивая знает, какие усилия понадобились рассказчице для того, чтобы удержать готовый сорваться с губ крик и сохранить лицо. Свою внезапную бледность она пояснила головной болью и боязнью покойников, а жрица, удовлетворившись таким ответом, отпустила её с миром, бросив пару едких замечаний вдогонку.

Впрочем, отдыхать послушнице все равно не довелось — матерью Ольжаной овладела настоящая мания по наведению чистоты, и младшие служительницы провели весь день, стоя на коленях. Они до блеска вымывали пол в святилище и примыкаюших к нему коридорах, но Хозяйка Мэлдина все равно была недовольна их работой, находя все новую и новую, видимую лишь ей грязь.

Угомонилась Ольжана только к вечеру — работа прекратилась уже в сумерках. Именно тогда послушницы получили в трапезной скудный ужин, а за ним — 'щедрое' дозволение на отдых. Вот только, оказавшись в своей келии, младшие служительницы хоть и повалились на кровати, спать даже не думали. Смертельная усталость не могла совладать с заполнившими их сердца тревогами, а по мере того, как послушницы делились подмеченными ими странностями, их страхи множились всё больше и больше. Пророчество покинувшей их эмпатки обрело плоть и кровь — это пугало не на шутку, но последней каплей стал рассказ одной из девушек о том, что Старшие жрицы зачем-то перенесли все большие кувшины для хранения масла из кладовой в Нижний Храм. Она как раз мыла полы в коридоре — потому и заметила странную процессию.

После этого замечания в келье на несколько мгновений повисла тишина, а потом послушницы вновь заговорили — все разом. Безумие Матери больше не вызывало сомнений. Не удовлетворившись водой и щёлоком, она решила добиться вожделённой чистоты с помощью огня... Потому как для чего ещё нужно столько масла, как не для гигантского костра!

Конечно же, остаться, чтобы выяснить, верна ли догадка, никому не хотелось, и послушницы условились сбежать все вместе после полуночи. Краткий отдых и сборы заняли совсем немного времени, да и младшие служительницы не были обременены скарбом. Всего то и имущества — храмовый амулет, пара смен белья, платье, плащ и грубые башмаки... О походе в кладовую можно было забыть — заперто, да и лишний раз рисковать боязно.

В итоге, натянув на себя всё, что можно, дабы было теплее, послушницы выскользнули из келии и прокрались к воротам.

А далее им, видимо, помогла Малика — занявшая место привратницы жрица была занята не надзором, а тем, что стеная так, что это было слышно за пределами привратницкой, пыталась отмыть уродливый налёт с рук. Яростно, до крови скребя пемзой запястья и ладони, она не обращала внимания ни на что вокруг — и тихо приотворившая дверь, и следящие за нею взгляды прошли мимо сознания Старшей.