Герой, который остался дома
Фирд был седьмым ребёнком в крестьянской семье. Он родился утром, когда овец и коров гонят на выпас. Лето в тот год вышло на редкость засушливое — чуть ли не весь урожай Приозерья погиб.
* * *
Восемь лет ему было, когда однажды мать послала Фирда на дальний сенокос, — отцу и братьям обед отнести. Торопился мальчик, шагая по пыльной дороге. Выйдя на развилку, увидел, что навстречу скачет воин на чёрном коне. Фирд отошёл к обочине и склонил голову, как подобает простолюдину. Но всадник вдруг осадил коня и хрипло спросил:
— Эй, малый, какая из этих дорог ведёт к замку Тархем?
— Правая, господин.
— Спасибо, — буркнул воин и пришпорил скакуна.
Мальчик посмотрел ему вслед, а затем отправился в поле.
Вести, которые так спешил донести до царского слуха гонец, достигли Приозерья месяц спустя. Проезжавшие мимо купцы рассказали в трактире, что полководец Сартор поднял мятеж, и направляет армию к столице.
Чуть погодя по тракту прошло войско, посланное царём Огхеем наперерез мятежникам. Фирд в тот день вместе с братом Харном пас овец, и видел только облако пыли вдалеке да тёмно-серую полосу воинов.
А уже осенью, когда молотили хлеб, армия вернулась тем же путём, направляясь к столице. После конников шли две лошади, тащившие телегу, на ней стояла клетка, в которой сидел Сартор. Деревенские мальчишки бежали за телегой, смеялись и бросали в поверженного полководца камни и грязь. Фирд тоже бросал, — ведь это было так здорово! Одобрительно усмехались бородатые конвоиры, взрослые селяне кивали головами.
Мятежник с холодной злобой смотрел на мелких оборванцев, не уворачиваясь от камней и не теряя надменного вида. Ему, конечно, и в голову не могло придти, что если бы один из этих мальчишек три месяца назад направил гонца по другой дороге, тот, заплутав, потерял бы два дня. Совсем недавно как раз этих двух дней не хватило Сартору, чтобы соединиться с армией колеблющегося полководца Травеля. Если бы не этот мальчишка, сейчас в позорной клетке сидел бы сверженный царь, а мятежный полководец готовился к коронации...
Но об этом, разумеется, не подозревали ни Сартор, ни Фирд, ни царь Огхей.
* * *
Когда пареньку исполнилось двенадцать, у них издохла корова. Собираясь в город, на ярмарку, отец взял с собою Сура и Фирда. Город ошеломил мальчика. Высокие дома, в три этажа, да всё каменные, пёстрая толпа на узких улочках, шум, гомон, скрип телег...
На базарной площади они с братом протиснулись сквозь толпу зевак и увидели фокусника. Долговязый парень заставлял огонь струиться, как вода, и пламенными струями рисовал в воздухе фигуры — птицу, дом, цветок... Фирд глядел во все глаза.
— Это изверженный, — шепнул ему на ухо Сур. — Был учеником какого-нибудь звездочёта, но не выдержал испытания. Так ему теперь и слоняться всю жизнь по базарам.
В этот момент фокусник от неожиданности прервал фигуру, наткнувшись на взгляд мальчишки. Все зеваки глядели на игру огня, лишь он один смотрел на самого фокусника.
Вечером, вернувшись на постоялый двор, парень, которого звали Акхам, долго не мог заснуть. Всю свою жизнь, грядущую и прошлую, он словно увидел через эти полные жалости глаза ребёнка.
Под утро Акхам решил вернуться к учителю, если не учеником, то хотя бы слугою. Звездочётом парень так и не стал, но за смирение, которое он стяжал, будучи добровольным рабом, Акхам сподобился гораздо более редкого и славного дара. Двадцать лет спустя именно его устами было предречено возрождение Владыки Южной Тьмы и Великая Война...
Фирд же тем временем, ничего не подозревая, шёл по пыльному тракту, вместе с отцом и братом ведя домой новую корову.
* * *
К восемнадцати годам Фирд остался у родителей последним неженатым сыном. Старшие братья и сёстры давно уже семьями обзавелись.
Как-то раз юноша пошёл в лес, за грибами, да силки проверить — не попалась ли дичь. Тут он и приметил впереди необычно светлую опушку. Подкравшись, Фирд замер: посреди поляны стояла девушка неописуемой красоты, облачённая в дорогое платье небесно-голубого цвета; длинные золотые волосы её украшал венок из белоголовок.
Страх охватил Фирда: откуда бы взяться такой девице посреди леса? Вспомнились бабкины истории про сгинувших без следа охотников... Но ведь могла и простая горожанка, отстав от обоза, в чащобе заплутать... Ну, не простая... а очень красивая...
Он вышел на поляну и заговорил:
— Здравствуйте, госпожа! Я — Фирд из Приозерья, крестьянский сын.
— Здравствуй, Фирд, — девушка улыбнулась. — Меня зовут Селена.
— Не заблудились ли вы? Если нужно, я могу проводить до Приозерья... Или... вы кого-то ждёте?
— Уже нет. Проводи меня в свою деревню. Только, знаешь, — я не госпожа тебе. Говори со мною, как с равной.
Пока они шли по лесу, Фирд то и дело поглядывал на неё, любуясь невиданной красою. А потом позвал:
— Селена!
— Да, Фирд?
— А не пойдёшь ли за меня замуж? — выпалил он, и сам испугался своих слов.
Девушка остановилась. Улыбка тронула её губы.
— Быстро же у вас знакомятся... — сказала, и глянула на него, так что аж в жар бросило: — Хорошо. Я буду твоей женой, если пообещаешь соблюсти два условия: не допытывайся о происхождении моём, и не мешай мне уединяться в комнате каждую ночь со вторника на среду.
— Клянусь! — выдохнул крестьянский сын и протянул ей руку...
Мать Фирда приняла эту весть с большим подозрением.
— Что это ты удумал? — прошипела она, отведя его в комнату, пока старшая сестра потчевала диковинную гостью кашей. — Мы же собирались тебя женить на дочке кузнеца!
— Я сам себе жену нашёл. С ней и буду жить, больше ни с кем.
— Не дури! Кто это в лесу невест находит? Без роду, без племени... Тут что-то нечисто.
— Пусть женится, — вступился отец. — Или ты не видела её платье? Не каждая горожанка может себе такое позволить. А руки-то какие — белые, да нежные, ни одной мозолинки. По всему видать, это дочь вельможи. А не помнит ничего, потому как память отшибло. Рано или поздно вспомнит, или родители станут искать, тут мы и объявимся. О таком родстве можно только мечтать! А что до кузнецовой дочки — сватов-то мы пока не засылали, так что, считай, помолвки не было.
Свадьбу справили шумную и весёлую. Гостям представили Селену как дальнюю родственницу, — якобы по той семейной ветви, что осталась в Залесье, когда прадед Фирда переселился в Приозерье.
Скоро сменила лесная красавица богатый наряд на простое серое платье, волосы золотые скрыла под косынкой, руки белые от работы тяжкой загрубели. Поначалу-то она почти ничего не умела — ни рыбу чистить, ни кашу варить, ни одежду стирать, ни корову доить, ни молоко в масло сбивать, ни сыр варить, ни скотину кормить, — но под началом свекрови быстро выучилась, и трудилась исправно, от зари до заката. О прошлом своём по-прежнему не говорила, и родственники её не объявились. Фирд в ней души не чаял, и Селена его полюбила, только при нём улыбалась и будто светлела лицом, только с ним говорила охотно, с остальными же — редко, и лишь по необходимости.
О происхождении он её не расспрашивал, и каждую ночь со вторника на среду оставлял одну в комнате. Порою, проходя мимо запертой двери, чудилось ему, будто оттуда доносится то смех, то плач, то голоса людей, толкующих на незнакомом языке. Но всякий раз он шагал дальше, не задерживаясь. А утро приносило новые заботы и труды, коими весьма изобильна крестьянская жизнь.
* * *
В девятнадцать Фирд стал отцом. Первенца назвали Тормом.
К двадцати пяти годам у них с Селеной было уже трое сыновей и две дочери. Но не только радости посылает судьба простым людям — весною старшая сестра его умерла при родах, а полгода спустя отец Фирда, выйдя на озеро, упал с лодки и простудился в холодной осенней воде. Болезнь запустил, потом слёг, и к первому снегу скончался.
А зимой проезжие рассказали, что и старый царь Огхей почил, а на трон взошёл его сын — Рикхон. Чуть погодя, когда пришло время пахать и сеять, прибыл из города глашатай. Дождавшись, пока старейшина, стуча в колотушку, созовёт сход, он объявил, что новый царь задумал почтить память отца своего созданием великой гробницы, равной которой ещё не бывало. А значит, со всех подданных будет взиматься дополнительный налог.
Нелегко крестьянину добыть больше обычного, разве что год выдастся урожайный, но этого не произошло. Так что семье Фирда, как и другим, пришлось стать беднее и голоднее на те пять лет, пока строилось в столице чудо света.
* * *
Фирду шёл тридцатый год, когда у них пропал средний сын — Кор. Отец семейства трудился на дальнем сенокосе, Селена со старшими огород полола, бабка в доме пряжу пряла, а маленький Кор играл во дворе.
Только вечером заметили, что мальчика нет. Искали, звали, соседей спрашивали — как сквозь землю провалился. Сильно горевала Селена, места себе не находила, день и ночь плакала. И тогда Фирд впервые осмелился намекнуть на то, о чём обещал не спрашивать:
— Милая... а ты не можешь... узнать, где он... как-нибудь... по-особому?
— Если бы я только могла... — Селена уткнулась ему в плечо и зарыдала. Фирд молча обнял жену. Больше они об этом не говорили.
* * *
На тридцать пятый год жизни Фирда в Приозерье дошли слухи о далёких войнах на Юге, тут же вспомнились и слова Акхама-прорицателя о возрождении древнего Властителя Южной Тьмы. Говорили, будто явилось от Выжженной Стороны и Мёртвых Городов страшное войско, опустошая ближние земли, и что воины те крепки, как камень, а ростом в два человека, и никто не может против них устоять...
А что крестьянину от слухов тех? Сорняки на огороде не перестали расти, скот — на выпас ходить, хлеба в поле — зреть, а скошенные травы — сохнуть. Только и оставалось — трудиться как прежде, да уповать, что беда минует.
Не миновала.
* * *
На следующий год в Приозерье прискакал отряд из замка. Снова застучала колотушка старосты.
— Идёт война. — отчеканил командир, оглядывая собравшихся крестьян. — Царь велел созывать войско. Каждая семья должна выставить по одному мужчине от пятнадцати до пятидесяти лет. Кроме того, взимается новый налог: три меры муки на двух человек.
Ропот прокатился по серой мужичьей толпе.
— Только посев прошёл, — сказал кузнец. — Едва у кого по стольку осталось. Что же теперь, до осени без хлеба сидеть?
— Да как ты, жалкая вошь, смеешь указу царскому перечить?! — воскликнул один из всадников и схватился за плётку.
Командир взмахом руки приказал ему молчать, а затем повернулся к селянам:
— Вы здесь сидите в своём углу, и не знаете, что творится. Неведомый враг на юге разгромил тем летом княжества Кагрег и Эрзират, а зимою вторгся в наши пределы. Три приграничных крепости захвачены и сожжены дотла, все жители истреблены. Если нынче не собрать и не снарядить войско, и не укрепить стены замков, через полгода вы уже ничего не сможете съесть — вас самих съедят. Эти нелюди не щадят никого.
Так пришлось Фирду и Селене расстаться и со вторым сыном — первенцем своим, Тормом. Семнадцать лет ему было тогда. Вместе с ним забрали и многих братьев его двоюродных, и дядю Сура, у которого были только дочери, и многих других селян. С плачем провожали их остающиеся, ибо знали, что не всем суждено вернуться.
Месяц спустя над трактом вновь поднялась пыль, раздался шум шагов, топот копыт и скрип телег. Все дела побросали крестьянки, выбежали на обочину, вглядываясь в бесконечную череду лиц проходящих воинов.
— Не меня ли высматриваешь, хозяюшка? — усмехнулся Селене рыжебородый здоровяк с палицей на плече.
— Сына... сына моего не видел? Тормом кличут... их из Приозерья набрали, отсюда...
— А, свинопасы, что ль? Когда мы из города вышли, их ещё обучали. Другим путём пошлют, царь три армии набрал. Ну, бывай, хозяюшка, вот вернусь — и договорим.
До полудня тянулось мимо деревни великое войско.
* * *
А уже осенью, как-то ночью в дом Фирда постучались.
— Кто там? — спросил он через дверь.
— Пусти, хозяин... путники мы.
— Для путников есть постоялый двор в конце улицы.
— Некогда нам в таких местах почивать, да и не на что. Открой, хозяин, Создателем клянусь, не причиним вреда. Нам бы подкрепиться, да товарища раненого оставить.
Фирд велел Селене дочерей в чулан спрятать, а сам достал из кладовки топор, и отпер дверь. Тихо вошли в сени четверо воинов, а пятого внесли на носилках.
Потрескивающая лучина едва освещала их мрачные, подавленные лица. Ели все молча, кроме того, который назвался Стормом.
— Войско разгромлено, — бормотал он. — Пока спереди теснили, ещё держались, а как справа и слева ударили, тут все и побежали. Немногим удалось уйти. Нам вот... тринадцатый день уже пробираемся.
— И куда вы теперь?
— На север. Как можно дальше. Да и тебе, хозяин, советую. Если южане пойдут этим путём — никого не пощадят. Не знаю, сколько у царя ещё войск, но надобно раз в десять больше, чем нас было. У них доспехи — крепче железа. Только если в шею попасть, или в глаз, убить можно. Сила в каждом — звериная. И боли будто не чуют... Я одному правую руку отрубил, а он поднял меч левой и снова на меня попёр... Спасибо Кнасу, вдвоём мы его завалили... а то бы я там тоже остался...
— А что, и впрямь их так много? — хмуро спросил Фирд, думая о сыне.
— Считай сам: нас было сто сотен, а их — впятеро больше! И дерутся, как одержимые... А ещё и драконов с собой привели... Эх... Ладно. Мы бы, хозяин, тебе друга нашего оставить хотели... не можем дальше везти, уход ему нужен. Позволишь?
— Оставляйте. Завтра лекаря кликну, там поглядим. Давайте-ка вам ещё рыбы сушёной в дорогу дам.
— Спасибо, хозяин. Век не забуду.
— Спасибо. Спасибо. — подали голос остальные.
На прощанье Сторм протянул Фирду пригоршню монет, но тот покачал головой:
— Вам нужнее. Друга-то раненого как звать?
— Кнас.
Тихо воины ушли обратно в ночь.
А поутру Селена узнала раненого — два месяца назад именно этот рыжебородый весельчак проходил в строю мимо неё.
Теперь Кнас лежал в забытьи, то бредил, то затихал. Надо лбом его темнела вмятина, а правая рука была замотана кровавой тряпкой. Сельский лекарь, осмотрев, сказал, что нужно резать, пока гниение не поднялось вверх. Фирд позвал старшего брата Харна, вдвоём и держали воина, когда лекарь рубил руку, а потом прижигал обрубок.
* * *
Уже через неделю мимо Приозерья потянулись в сторону замка толпы крестьян с южной стороны, ведя скот и телеги с пожитками. Плакали младенцы, мычали недоенные коровы, блеяли уставшие овцы. Люди оставляли свои дома и поля, спасаясь от грядущей беды.
Забеспокоились и приозерцы. Созвали сход, решили тоже пожитки собирать, да в путь готовиться, чтобы в городе скрыться за крепкими стенами. Но на другой день прискакал из замка воин, и сказал:
— Город переполнен. Не ходите, перед вами не откроют ворот. Спасайтесь сами, да благодарите человеколюбивого царя нашего Рикхона, который позаботился даже о самых ничтожных подданных, и послал гонцов по сёлам, предупредить о наступающем враге.
— Как же нам спастись? — спросил Лысый Корд из толпы мужиков.
Воин пожал плечами:
— Бегите в лес. Чем дальше, тем лучше. Вам ещё повезло — я, пока сюда ехал, три уже вышедших толпы развернул. Им-то потяжелее будет.
— А что если нам в другой замок идти, дальний? — проговорил староста.
— Думаете, вокруг Картхета нет деревень? — усмехнулся гонец. — Он сейчас так же переполнен, как и наш Тархем. Можете, конечно, рискнуть двинуться дальше на север... но хватит ли вам припасов? Да и войско вражье идёт быстрее ваших повозок. Ну, я своё дело сделал, а дальше сами думайте.
И ускакал.
— Здесь останемся, — сказал староста. — Никуда бежать не будем. Озеро защитит. А стада за лес угоним. Готовьтесь косы перековывать.
* * *
Десять дней спустя враг подошёл к Приозерью. Все дома были оставлены, закрома вычищены, стойла в хлевах пусты. А с берега южане увидели скопление лодок прямо посреди Большого Озера. В центре стояли плоты с пожитками, женщинами, детьми, да стариками. Во внешнем круге покачивались на воде лодки с искусными охотниками, каждый из которых отлично владел луком. Фирд стрелял плоховато, поэтому был в среднем круге, сжимая, как и остальные мужчины здесь, бывшую косу, превращённую в копьё. Южане с берега смотрели на крестьян, а крестьяне с озера — на южан.
Враги оказались и впрямь высокими, хоть и не в два роста. Было их немного, меньше сотни — видимо, дозорный отряд. Не кричали, не суетились. Пока одни обшаривали дома, другие тащили брёвна и вязали вместе. Скоро спустили чужаки на воду плот, семеро забралось на него, двое направляли, отталкиваясь шестами от дна, двое стояли с длинными луками, а трое — с копьями и широкими щитами.
Молча взяли мужички внешнего круга стрелы, натянули тетивы.
— Подождите, пока отплывут от берега. — приказал староста.
— Цельтесь в шею. — подал голос Фирд.
Тихо рассекал плот водную гладь. День выдался безветреный, на Большом Озере не было ни волн, ни ряби. Молчали крестьяне, молчали враги. Лишь где-то сзади плакал младенец. Когда расстояние сократилось до одного полёта стрелы, лучники-южане потянулись к колчанам, но тут же от скопления лодок взметнулись в небо десятки стрел, чтобы, описав дугу, ринуться вниз.
Иные стрелы скрылись в водах, иные — впились в брёвна или щиты, а иные — пронзили вражескую плоть. С плеском рухнули в воду трое воинов, а четвёртый распластался на брёвнах. Оставшиеся скрылись за щитами, сомкнув их полукругом.
— Можно подплыть с разных сторон, тогда уж не скроются, — сказал сын кузнеца.
— Нет, — предостерёг староста. — Ждите. Если захотят уплыть — пусть уплывают.
Кое-как гребя из-под щитов, южане вернулись к берегу. А часом позже в деревню вошло основное войско. Темно стало от множества воинов, за ними же высились будто бы движущиеся холмы — драконы. Командир дозорного отряда показал полководцу на лодки, сгрудившиеся посреди озера и рассказал, что произошло.
— Если собрать пару катапульт, можно в щепки их разнести, — добавил он.
— Ты тупее крестьян, Куго, — молвил полководец. — Они при виде катапульт рассеются по озеру — попробуй тогда попади. Двумя не обойдёшься, да ещё и на воду надо будет сотню лучников спустить. Итого — полдня потратить на каких-то свинопасов, когда завтра утром мы должны стоять у стен Тархема, а через неделю соединиться с правым войском Властителя. Сожгите их дома и поля, — потом сами сдохнут. Да поищите стада, они где-то рядом.
Загудело пламя, сизый дым клубами потянулся в небо. Приозерцы сидели в лодках и смотрели, как горит их деревня. Мужчины бессильно сжимали луки и косы, женщины, со слезами на глазах напевали песенки, успокаивая малышей. Вражеское войско ушло, но крестьяне и ночью оставались на воде, опасаясь подвоха. Лишь под утро пристали к берегу.
* * *
Враги не вернулись обратно по тракту. Смутно доходили до приозерцев восторженные слухи о великих героях и чудесных делах, благодаря которым войска Властителя Южной Тьмы оказались разгромлены, и сам он — уничтожен.
Но для крестьян большие невзгоды стояли не позади, а впереди. Дома были сожжены, хлеб в полях — погублен. Сумели враги и скот разыскать за лесами. Там, где скрывали стада, лишь мёртвых пастухов нашли: Ларха пронзили копьём, а Лысого Корда стрела настигла у самой кромки леса — чуть-чуть не добежал до спасительных зарослей. Это были не последние жертвы войны для Приозерья.
Хлеб почти весь погиб, а то немногое, что удалось спасти — оставили на посев. Чтобы новые избы отстроить, мужчинам пришлось много работать. Охотиться было некогда, огороды все разорили, оттого лишь нечастые уловы на озере, да грибы-ягоды стали пищей крестьянам. Зимою же и вовсе кроме рыбы ничего не было. Тяжёлая выдалась зима. Мать Фирда, как и ещё трое стариков и двое младенцев не пережили её. Люди умирали от голода, но общий амбар с зерном простоял запертым до весны.
Из тех, кого приозерцы отдали в войско, тем летом никто не вернулся. Оттого Фирд и другие его братья решили взять на попечение дочерей пропавшего Сура — ибо жена его в одиночку не могла прокормить троих детей. Фирд с Селеной взяли младшенькую. Кроме того, на попечении у них оставался однорукий Кнас.
Тяжкой пришлась бывшему воину жизнь калеки. Рана, которую получил он в голову, тоже не прошла бесследно — Кнас часто жаловался на боль. Поначалу, как в себя пришёл, он вообще был как дитя. Со временем вернулась к нему память, но не вся, и речь восстановилась не вполне, так что иногда непросто было понять, что же он говорит. В хозяйстве от него проку было мало, хотя иногда Кнас и пытался подметать двор одною рукой, или помойное ведро вынести, но чаще уходил на озеро, там сидел, глядя на воду и думал о чём-то.
Три года потребовалось Приозерью, чтобы худо-бедно в колею войти, но к прежнему достатку они не вернулись — ведь податей никто не отменял. Впрочем, было тогда немало мест, кои пострадали куда суровее, чем их деревня. Замок Тархем при втором штурме пал, и почти все, кто находились в городе, приняли жуткую смерть, а выжившие позавидовали умершим.
* * *
Когда Фирду исполнилось сорок, в Приозерье вернулось несколько воинов, набранных отсюда четыре года назад. Был среди них и Сур. На первой же встрече Фирд спросил:
— Не знаешь ли, что с Тормом?
Сур покачал головой, и отхлебнул из ковша хмеля:
— Туго нам пришлось, братишка, при Локране. Сеча была страшная. Многие из наших на моих глазах смерть приняли. Но сына твоего я там не видел. Кажется, на другой край их послали. А там почти всех порубили... Да ещё и драконы эти... Не знаю. Если жив — объявится. Не горюй прежде времени. Спасибо, что за младшенькой моей присмотрел.
В тот же год умер Кнас. Ушёл, как обычно, на озеро, и не вернулся. Через пару дней волны прибили однорукое тело к берегу. То ли оступился и утонул, то ли сам, от печали своей... С утопленниками всегда так — толком не разберёшь. Оттого их на кладбище и не хоронят.
* * *
В сорок два Фирд и Селена старшую дочь замуж выдали. Первая свадьба в их новом доме. Не только скорбеть, да терпеть крестьяне умеют, но и веселиться. Больше всех отец невесты на том празднике шутил и смеялся, а уж как отплясывал лихо... Чуть не вся деревня два дня гуляла.
* * *
К сорока пяти Фирд женил младшего сына — Сирта, и выдал замуж вторую дочь, да и дедом успел стать — внуков-близнецов от старшей своей понянчил. А уж Селена-то как с ними носилась — всё нарадоваться не могла.
Правда, второй дочери с мужем не шибко повезло — уж сильно он её колотил. Так что пришлось однажды Фирду достать старый меч, что от покойного Кнаса остался, наточить, да к зятю отправиться. Изрядно зятька уму-разуму поучил он, и кулаком по зубам, и ногами по рёбрам, и за волосы потягал, под конец же вытащил из ножен меч и остриём к шее приставил, тут и зарок дал, что, мол, коли жену ещё обижать вздумает, не сносить ему головы.
И пошло ученье на пользу, по крайней мере, рук зятёк больше не распускал, но как был непутёвым, так и остался — до работы ленив, а до хмеля и чужих жён охоч сверх меры.
* * *
В сорок девять лет Фирд умер. Было это вот как: пошёл он в лес, деревья валить на дрова, да не рассчитал с одной липой направление, и придавило его стволом. К вечеру только освободили, в дом принесли. Лекарь, осмотрев, махнул рукой: нежилец. Но ещё два денька помучался он, Селена дневала и ночевала у постели мужа. Приходили к нему попрощаться и сын, и дочери, и внуки малые, и братья, и сёстры с детьми своими. А в последнюю ночь явилась ему супруга, преобразившись видом — была она так юна, как тридцать лет назад, в день, когда Фирд повстречал её на поляне. И то же голубое платье одела Селена, и белый венок на золотых волосах. Но печалью светились глаза её.
— Милый мой, как тяжка для меня будет разлука! Низкий поклон тебе за все эти тридцать лет любви и счастья. Ты ведь от гибели спас меня тогда. Спасибо, что сохранил и тайну мою. Если хочешь, сейчас я могу сказать всю правду обо мне...
Фирд слабо улыбнулся:
— Мне уже поздно быть любопытным. Там, куда я теперь иду, это совсем не важно. Ты — жена моя, моя любимая, спутница жизни моей — этого с меня довольно. Спасибо тебе за любовь и терпение. У меня была хорошая жизнь. Только вот... переживаю о мальчиках наших пропавших... Знаю, что и ты немало слёз пролила. Надеюсь, что Создатель позаботился о них не меньше, чем о нас. До встречи, милая! Не грусти...
И как только испустил он последний вздох, коснулась лесная красавица его губ своими губами в последний раз, и ушла в чащу. Больше в Приозерье не видали её.
* * *
Так и не узнал Фирд о судьбе пропавших сыновей своих.
Малыш Кор в тот день, заигравшись, убежал на дорогу. По ней же проезжали на телеге дурные люди, вот и украли ребёнка, увезли, так что и крика никто не слыхал. Прибывши в Тархем, выставили они его на торг. Тогда же случилось проходить по базару известному прорицателю Акхаму. Заметив мальчика, он замер в изумлении — очень уж похож тот оказался на виденного много лет назад крестьянского ребёнка, когда будущий прорицатель выступал с фокусами на потеху толпе. Акхам выкупил Кора, сделал его своим учеником, а позднее и наследником.
Мальчик смог добиться того, что не удалось его опекуну — он стал звездочётом, и не простым, а одним из величайших своего времени. Именно он был тем, кто вычислил время появления той Звезды, которая много эпох спустя возвестит рождение великого Царя и Спасителя.
Что же касательно Торма — воинское искусство пришлось ему по вкусу. В битве при Локране он не только выжил, но и сумел убить одного из вражеских драконов. Месяц спустя, когда случилась бойня в Сиктонском ущелье, Торм на своём коне вывез раненого государя. Рикхон оценил это, и приблизил к себе молодого воина. Став командиром сотни, Торм сумел задержать продвижение правого войска Властителя Южной Тьмы, ломая мосты на переправах, заваливая деревьями лесные просеки, и совершая набеги на обозы. В день Великой Битвы Торм командовал уже тысячей, именно его солдаты захватили знамя Властителя.
После победы царь Рикхон назначил Торма полководцем. Столь стремительный взлёт даже в военное время редкость, впрочем, многие прежние полководцы к тому времени либо полегли на полях сражений, либо трусливо бежали в чужие края. Торм хотел вернуться в родную деревню, навестить родных и помочь им с высоты своего положения... но ему сообщили, что по Катрехтскому тракту шло левое войско Властелина, и Приозерье, как и другие сёла, было сожжено. Торму осталось только оплакать отца, мать, брата и сестёр, да зажить новой жизнью — в столице, при царском дворе.
Торм оставался полководцем до старости, верой и правдой служа престолу. Царь Рикхон женил его на одной из дочерей знатного княжеского рода, а преемник Рикхона — царь Сарогх, сделал полководца ещё и своим советником. К семидесяти годам Торм пережил всех своих врагов и завистников, и очень мало кто при дворе знал о его крестьянском происхождении. Да и сам он уже с трудом вспоминал то время, когда ходил с отцом рыбачить на Большое Озеро, или вместе с братьями пас коров.
Однажды на одном из пышных торжеств, прославленного полководца познакомили со знаменитым звездочётом, но братья не узнали друг друга, обменявшись лишь парой слов.
Уже после смерти Торма случился переворот, и царь Сарогх вместе со всей семьёй был жестоко убит. Сын Торма, Шеркох, вернулся с войском в столицу, казнил заговорщиков, и подавил мятеж. Но, поскольку наследника трону не осталось, Великое Собрание избрало на царство сына Торма. Шеркох стал основоположником новой династии, при которой страна процветала и сильно вызвысилась. Говоря о предках, царь любил рассказывать, что все они, кроме его отца, полегли в страшной войне с Властителем Южной Тьмы. Хотя на самом деле дед его скончался в простой крестьянской избе, в которой и по ту пору жили двоюродные братья и сёстры самодержца и царствующей фамилии.
Но об этом, разумеется, не подозревали ни те, ни другие.
* * *
Крестьянин Фирд из Приозерья прожил самую обычную, в глазах современников, жизнь. О нём не писали в летописях и не пели в легендах. Его имя не было известно за пределами деревни. И даже среди потомков полвека спустя уже никто не помнил о нём.
