Сегодня у нас переполох — у папы пропало кольцо. Пропало оно вчера, а спохватились только сегодня. Колечко не какое-нибудь, а старинное, что от деда Эрнана осталось. Ну, который в Андалан плавал и сильно там разбогател. Чем и живем.

Я деда помню, еще застала. Здоровенный, вся морда седой щетиной заросла, носище баклажаном свисает, а глаза как синие бусины. И спереди зубов нету. Я его боялась до визга. Мама рассказывала, что только он меня на руки возьмет и улыбнется — я в крик. Вот стали у меня молочные зубы выпадать, так я, помню, перед зеркалом страдала и все ждала, когда щетина полезет.

Помирая, дед каждому чего-то подарил. Мы тогда в Ютте жили, в городском доме. И папа служил в замке у лорда Элспены. Поместье "Андаланские львы" нам перешло, когда умер дядя Ланс, папин старший брат. Вот как Маретта родилась, наша младшая сестричка, так мы сюда, в поместье, и переехали.

Я запомнила этот год, много всякого случилось — и хорошего, и плохого. Из хорошего — поместье и маленькая Маретта. А из плохого — померли дядя Ланс и Мира, дочка моей кормилицы. Только дядя себе шею свернул на охоте, а Мира чем-то потравилась. Миру было жалко, а дядю — нет, я его никогда и не видала.

У деда Эрнана целая шкатулка добра всякого была. Вот эта шкатулка мне и досталась. Правда, пустая. Папе — кольцо с огромадным рубином, а маме — жемчужное ожерелье. Длинное, мне пять раз вокруг пояса обмотаться. На нем еще замочек золотой, под кулоном в виде кораблика с парусами. А паруса из меленьких жемчужинок выложены. Мама сказала, что это корабль Бракены. Лива получила два браслета, только мужских, отчего сестрица долго ревела у себя в комнате. Радовалась бы — вон, Маретте вообще ничего не досталось, опоздала рождаться.

Моя шкатулка красивая: костяная, и резная вся. Можно долго сидеть и разглядывать эти кружавчики. Не простые кружева, а картинки. Тут тебе и дом, и люди, и деревья, и зверушки всякие. Даже мыши из травы выглядывают. Хорошая шкатулка, жаль только, что пустая. Я там буду хранить любовные письма и всякие ненужные штуки, что женихи подарят. Как Лива. Только Ливе уже пятнадцать, и женихов у нее завались, целых два. Хоть у нее и рот как у жабы — от уха до уха. Я, когда злюсь, всегда ее жабой обзываю. А она в ответ дразнит меня Рыня-дыня. А я отвечаю, что дыни все любят, а от жаб плюются. Но она взрослая жаба, а мне пока одиннадцать, и в женихи подходит разве что Дарька Таркалан, который у папы в пажах. Он младший братец нашего соседа, лорда Нолана. Дарьке всего семь, и он дурак.

Можно, конечно, записать в женихи Тугу, мы с ним дружим. Но я — дочка нобиля, а он — простец, и мне не пара. Так мама сказала, когда я спросила, почему Тугу не взяли с нами в Ютт, на турнир. Но тогда я совсем маленькой была и думала, что молочный брат — это как родной.

А пока у меня в шкатулке только красивый лоскуток, который я нашла на чердаке среди старых гобеленов, одна архента и подаренные Ливой бусы из кораллов. Тоже мне, подарок! Эти бусы леди Флавен прислала маме на День Цветения. Мама передарила кораллы Ливе, а сестрица не захотела их носить. На тебе, Рыня, что мне противно! Я ей так и сказала. Лива губы надула и ответила, что настоящая леди должна принимать подарки с благодарностью. Повезло тебе, говорю, что есть я — можно дарить всякую ерунду, которая не нравится! Лучше отдай мне сэна Риго, он тебе не пара. Лива нахмурилась и спросила: отчего он мне не пара? А оттого, говорю, что нобили на жабах только в сказках женятся.

Риго Флавена, младшего лорда Альмандина, каждая себе захочет! Он красивый и смуглый, не какая-нибудь бледная моль вроде Дарьки, и у него локоны — цвета граната — до середины спины. Старый он, правда, как папа. Зато дареная кровь. Вон, лорду Нолану всего девятнадцать, а кому он сдался, хоть и молодой?

Сэн Риго на турнирах побеждает часто, вот и выбрал бы себе какую-нибудь королеву любви и красоты. Я один раз турнир видела. Нет, я не надеялась, конечно, что меня выберут в эти королевы. Не хотела просто. Зачем оно мне надо? Вот нисколечко не хотела!

На свой день рождения Лива просила, чтоб папа тоже турнир устроил. А он только рукой махнул. Конечно, кому на том турнире сражаться? Папа меча в руки не брал с тех пор, как мы переехали в поместье. Бревольд, наш единственный рыцарь — дедушкино наследство — уже старый. Его все так и называют — Старый Сэн, почти в одно слово. Я когда в первый раз услыхала, то решила, что это имя такое — Старсен. Он долго смеялся, а потом объяснил, что сэн — значит "рыцарь", а старый — это старый и есть. А еще Бревольд слепой как крот. Хотя по виду и не отгадаешь — ходит твердо и уверенно, и голову держит высоко. Говорит, что знает каждый камень в "Андаланских львах". Но на турнире дерутся-то не с камнями...

Остаются дядя Лагаш, папин младший брат, и лорд Нолан Таркалан. И, конечно, сэн Риго. Ну, какой это турнир на троих? Тем более, что королева — ясно кто получается. А если ясно, то нечего и мечи тупить. Я так думаю.

Мама потом Ливе рассказывала, как это хлопотно и накладно. А подлый Дарька заявил, что турниры только Высокие лорды объявляют, а не какие-нибудь занюханные Шари. А я сказала: ну и вали к своим Высоким лордам! И для порядку в ухо дала. Ишь, лорд выискался, блоха соседская. У его брата даже усадьбы нет, одна башня. А земель — три села, два двора.

Дарька меня за косу, а я ему в нос! Пока нас растаскивали, я успела еще и плюнуть ему на макушку. Меня потом на полдня в комнате заперли. Ну, заперли — не страшно, а вот что заставили Реестр повторять — это уже серьезно. Сидела я и никак не могла заглавие до конца выговорить: "Реестр домов Благословенной крови, именуемой тако же Дареной, каковая была ниспослана Господом Богом Нашим через чудо Святой Невены Высоким лордам Лавенгам, Макабринам, Арвелям, Маренгам, Флавенам..." На этом месте мне начинал мерещиться Риго Флавен, и я сбивалась.

Хуже зубрежки только танцы. Хорошо, что все думают, будто танцы — это развлечение. Если бы меня в наказание заставляли танцевать, я б из дому сбежала. Как принцесса Летта. Правда, принцесса сбежала потому, что ее хотели выдать замуж за нелюбимого. Но, по-моему, танцевать — все равно, что жить с дураком каким-нибудь, вроде Дарьки. Особенно когда мама все время хлопает ладонью по спине и твердит: "Выпрямись! Не сутулься!".

Так что день рождения Ливы решили справлять, как нормальные люди — гости, пир, охота и прочие скучные увеселения. Гости съехались быстро, дня за три, да и сколько тех гостей? Нолан Таркалан — дарькин братец, он же первый жених Ливы, дядя Лагаш и Мелан Кресель — папин банкир. Он — прокурадор юттского банка, и следит за папиными деньгами.

А сэна Риго, второго жениха Ливы, мы давно ждали. Сперва на Остару, потом — на Бельтайн. Мама даже письмо ему писала. Но он приехал только вчера, на ночь глядя, когда все уже поужинали.

Жаль, Маретты не было, ее весной в монастырь отправили учиться. Когда провожали сестру, она больше всего рыдала не за нами, а за Шнурком. Это ее кот — белый, с черным хвостом. За этот хвост Маретта его и назвала Шнурком. Лезет в бричку и воет: "Шнуро-о-ок!". Невенитка не поняла, думала, что у Марьки что-то там на платье развязалось. Я ей объяснила, дернула же нечистая за язык! Монашка обрадовалась, сказала, что кошечку можно взять. Тут уже я заревела во весь голос: "Шнуро-о-ок!". Хорошо, папа рявкнул на возницу, да они и поехали. Мне Туга потом долго поминал этого Шнурка.

* * *

Вчера был пир. Все пили за здравие Ливы, а я объелась пирожными с кремом. Да так объелась, что сил нет описать. Сижу, отдуваюсь и стараюсь не смотреть на стол. А тут, как назло, Нолан-таракан спрашивает: хотите ли еще пирожное, леди Эрнана? И сует мне под нос блюдо с целой горой этих пирожных. Я рот зажала и вылетела из-за стола. Мама потом меня выговаривала. А я спросила: что, лучше, если б меня стошнило прямо в блюдо? Она только головой покачала. Но я пообещала, что извинюсь перед Ноланом. Мне не трудно. Главное — маму не расстраивать. Она на сносях. Ждем, когда же братик родится. Больше всех папа переживает. Конечно, хочет наследника, а у него три девки.

Сегодня все отлеживались после пира, а когда к середине дня проснулись — тут и начался переполох. Слуги мечутся как ошпаренные, папино кольцо ищут. Мама с Ливой велели накрыть завтрак в саду — день теплый и солнечный выдался — и сами туда ушли, гостей занимать. Наверное, чтобы гости не слышали, как папа на слуг кричит. Он когда расходится, то становится "ужасен во гневе", как сказал отец Алуш. А Маретта говорила проще: "папа злющенький".

Про кольцо мне кормилица объяснила, когда помогала причесываться и наряжаться. Правда, особых нарядов у меня и нет. Это Ливе новое платье пошили — красивое, синего бархата. Мама дала ей кораблик Бракены поносить, наверное, чтоб женихи любовались. А у меня всего два праздничных платья — зеленое и "то, другое". Вчера я была в зеленом, так что сегодня черед "того, другого". Оно странного цвета. Мама говорит, что абрикосового, а Лива — пыльно-розового.

Оделась я быстро. А косы Ама мне заплела, сама бы я возилась до вечера. Волосы у меня длинные и пушистые. Если не заплетать, мучение получается. Хоть третью руку заводи, чтоб их придерживать за столом. А леди неприлично вытягивать волосинки из тарелки с супом, когда они случайно туда залезут. Все забываю спросить, как же в таком случае выкручиваться? Осторожно обрывать волосинку и есть вместе с супом, что ли? А если в горле застрянет? Так и погибают настоящие леди.

Наконец Ама пришпилила мне за ухо темно-лиловый ирис и отпустила.

* * *

Спускаюсь я по ступенькам и слышу, как родители под лестницей ругаются. Мама шепотом, а папа на весь коридор.

— Вальмер, это просто неуважение к гостям! Что они о тебе подумают?

— Пусть думают, что хотят, — ярится папа, но уже тише. — Может, кто-нибудь из них и украл...

— Да провались он пропадом, этот перстень! — приглушенно вскрикивает мама. — Он для тебя дороже родной дочери!

Папа страшно засопел, и мама заговорила мягче:

— Я понимаю, перстень старинный, и это наследство отца...

— Ничего ты не понимаешь! Это не простой перстень! Это...

Папа умолк, а я замерла на месте, забыв опустить ногу. Ничего себе!

— Довольно, не хочу больше ничего слышать! — наконец прорычал отец. — Иди, занимайся гостями!

И так злобно он это сказал, что я не выдержала и побежала вниз, изо всех сил стуча башмачками по лестнице. Мама мне кивнула и пошла к двери, спина прямая как копье, хоть и нелегко ей так ходить — живот уже большой и красивый. Все равно, мама у нас — чистая принцесса. А у папы щеки красные, и кончик вислого носа — белый. Хорошо, что мы в маму пошли, а то были бы у всех троих носы как баклажаны.

— Эрнана!

Он уже не злющенький, но пока и не добренький.

— Здравствуй, отец.

И юбкой многозначительно помахиваю, как Шнурок хвостом. Из коридора высунулся старый Сур, открыл было рот, да передумал и нырнул обратно. Слуги давно знают: если мы с папой сцепляемся, лучше не подходить.

— У меня пропал перстень, — начал он.

— Ама мне сказала. Я его не брала.

— Ты видела его вчера?

— Видела, у тебя на руке.

Папа поджал рот и задумался. Тут я возьми и скажи:

— Я найду! Только обещай, что подаришь его мне.

У него брови дернулись, и все. Смотрит на меня и молчит. Все же знают, что я часто нахожу пропажу. Лива даже думала, что это какое-то колдовство. Я не стала ее разубеждать, пусть думает. А на самом деле нужно только представить себя хозяином потерянной вещи — и сразу понимаешь, где он мог ее положить. Вот Ама, например, оставляет свои побрякушки в наших с сестрами комнатах — снимает колечки и браслеты, когда возится с нами, а потом кольца надевает, а браслеты забывает. Или наоборот. Мама любит гулять по саду и, бывает, положит книгу на перильца беседки, да и пойдет дальше. Это я не сама догадалась, это Туга мне подсказал.

Мы с ним даже играли когда-то — прячешь что-нибудь и говоришь: Лива потеряла перчатку. Или Сур потерял ключ. Самые трудные его загадки были — Шнурок потерял хвост и Эрнана потеряла бант. И если веревочку, которую Туга назвал хвостом кота, я все-таки нашла под сараем, то бант меня сломил. Я сдалась. А Туга — вот хитрый! — выдернул ленту у меня из-за спины. Он ее к поясу, оказывается, привязал. Мы даже поссорились.

— По-твоему, я не вижу дальше своего носа? — спрашиваю я.

— Нет, просто у других ты видишь все хорошо, а на себя оглядываться забываешь.

Я так обиделась, что не нашла ничего лучшего, чем огрызнуться:

— Не умничай!

А он сморщился, оттопырил нижнюю губу, и мы хором завыли:

— Шнуро-о-к!

Ну как на него сердиться? Пусть себе умничает, все равно я за него замуж не пойду.

И вот смотрю я, как папа думает, и обмираю. Найду кольцо — и будет у меня волшебный перстень. В том, что я его найду и что он волшебный, я не сомневалась. Это кольцо я уже два раза находила. Отец его только в праздники надевает, великовато оно. Папе приходится чуть-чуть поджимать палец, чтоб не соскочило. И, бывает, он устанет поджимать, да и снимет. А потом ходит злющенький и кричит на всех. Первый раз я отыскала пропажу в кубке с вином — зачем он туда его сунул? — а второй раз вообще на полу у кресла, в кучке пепла. Трубку выбивал о край стола, а колечко возьми и соскочи.

А что кольцо волшебное — это и дураку понятно. Если папа сказал, что оно не простое, значит... какое? Волшебное, а какое ж еще?

Посмотрел он, посмотрел, и кивнул.

— Найди его, Эрнана.

— Значит, обещаешь?

— А тебе нужно мое слово?

— Да.

Нагличать, так до конца.

— Обещаю! — звереет папа, разворачивается и быстрым шагом уходит в коридор под лестницей.

Бедный Сур!

* * *

— Опиши мне его, — первым делом попросил Туга.

— А то ты его не видел!

— Стал бы я пялиться на лордские кольца! Видел, но издалека. Там красный камень, да?

— Да, рубин. Такой... круглый.

— Это кабошон.

— Нет, рубин!

Он глаза завел под лоб и давай объяснять, что кабошон — это когда камень круглый, а не граненый. Я едва сдержалась, чтоб не дать пинка, — мне его помощь нужна.

— Ладно, — говорю, — кабошон так кабошон. Камень вот такой... нет, вот такой...

Мы сидели в саду, так что я быстро отыскала камешек подходящего размера. Туга присвистнул.

— Что, на полпальца кольцо было?

Я приложила камешек к своей руке, потом к его.

— Ну да. Там еще оправа, конечно, место занимает.

— Золотая?

— Ага. Вот так вот кругом идут два дракончика. Они друг друга за хвосты кусают.

Туга посмотрел на серый камешек, потом спросил:

— А драконы с крыльями или без?

— С крыльями. Крылья такие, чуть-чуть растопыренные. Вот так.

Я встала со скамейки и показала как. Он засмеялся, а я не выдержала и пнула его в колено.

— Чего ты ржешь? Помогай искать!