Сказ о том, как обманули
Черноборское урочище и днем не радостное место, а ночью и подавно. Нечего людям шататься по ночному урочищу. Бард Айре и не собирался. Но раз потащил с собой ученика — терпи. Новичок, как заведено, на первый день пути сбил ноги, на второй — потерял шапку, а сегодня подхватил жестокий понос. И через каждые пятьдесят шагов бедняга мучительно краснел, сопел: "Я сейчас" — и ковылял за ближайшие елки. Айре садился в мох, привалившись спиной к ели, и упражнялся в ехидстве. А по ядовитости бард не уступал древесной гадюке.
— Что ж, — возгласил он на очередном привале, — насколько я слышу, поносные речи тебе даются лучше всего. Жаль, что ты обожрался, а не обпился — тогда бы освоил хулительные. Они не настолько содержательны, зато краткие. Глядишь, и успели бы выбраться отсюда до темноты.
— Ма-астер, — запыхтело укоризненно из ельничка. — А порошка не осталось?
Бард хмыкнул:
— Ты все слопал, когда делал предыдущую кладку. Сиди уже, не чирикай.
Сорвал веточку можжевельника и принялся жевать. Жевал — и чутко вслушивался в лес. Но как тут вслушаешься, когда за спиной рулады выводят?
Вдруг сзади что-то страшно затрещало, захрустело, сдавленно ахнул ученик — и все стихло. Айре подхватился, выдернул из-за пояса нож и бросился на выручку. Выскочив из ельника, он замер — над распростертым учеником высился огромный пасюкан-людоед. Бард не успел опомниться, как длинный волосатый хвост сбил его с ног.
Страшилище приволокло добычу в логово — пещеру между каменных глыб, которые в древние времена притащило ледником. Сверху на валуны нанесло земли, повылезли кусты и деревья. Близко от дороги берлога, а не вдруг отыщешь.
Пасюкан бросил пленников в угол, усыпанный костями — и звериными, и человечьими, разинул зубастую пасть и заговорил:
— Съем вас, но не сразу — сытый я.
Айре потер ребра, еще нывшие после объятий чудовища, посмотрел, как ученик боязливо натягивает штаны, и решил, что тот не пострадал.
— О, хозяин лесного приюта, — обратился бард к мохнатому страшиле. — Не ешь нас, пожалуйста, мы тебе пригодимся.
Хозяин приюта, который более всего походил на огромную крысищу, обросшую пегим мехом, понимающе кивнул.
— Пригодитесь, к обеду. А пока развлеките меня, скучно здесь. На тебе, костлявый, плащ барда — спой что-нибудь.
И прилег по-собачьи, только голову подпер когтистой лапищей. Приготовился внимать.
— Я и вправду бард, — согласился Айре, — но не певец, а сказитель. Позволь, я расскажу легенду, и если она тронет твое сердце, отпусти нас с миром. А если нет — ешь без жалости, ибо хороший обед лучше негодного барда.
Ученик жалобно пискнул, а лохмач захохотал, фыркая и раздувая серые усы.
— Договорились! Давай, трогай мое сердце.
Айре устроился поудобней, выровнял дыхание и начал рассказ.
"Говорят, великий Лоэ-арфист сложил свою самую красивую песню на свадьбу короля Нарваро. Но это не так. Мы, барды, знаем, что самую красивую песню он спел, признаваясь в любви Ясноглазой Каме.
Когда он открыл ей свое сердце, Кама сказала: "Я ответила бы на твою любовь, певец, но нет мне покоя, пока ходит по земле мой злейший враг. Я знаю, что на твоей арфе волшебные струны: бросишь струну во врага — и станет он чудищем. Дай мне струну, я избавлюсь от врага и стану твоей женой". Понял Лоэ, что Ясноглазая умеет ненавидеть сильнее, чем любить.
Говорят, лопнула струна на арфе, но мы, барды, знаем, что это разбилось его сердце. Отдал он волшебную струну любимой и ушел, ни слова не сказав.
Когда королевская чета выехала на охоту, Ясноглазая Кама тайком отманила королеву в сторону. Бросила в нее волшебную струну — и стала королева огромным пасюком-людоедом. А коварная Кама закричала: "Помогите! Чудовище!". Прискакали король и свита — видят, бьется прекрасная дева в лапах страшного зверя. Метнул король Нарваро копье — и сразил чудовище. Испустил пасюкан последний вздох, и увидели придворные, что не зверь лютый лежит на траве, а мертвая королева. Король побелел, как пена морская, а Ясноглазая Кама в слезы: "Я знаю, кто это сделал, мой король! Это Лоэ-арфист так мне отомстил, что я ему в любви отказала". И подняла с груди королевы волшебную струну.
Почернел король Нарваро, как грозовое море, взял струну и велел позвать Лоэ-арфиста. Когда пришел к нему Лоэ, король показал ему волшебную струну и спросил: "Ты дал эту струну Ясноглазой Каме?" И когда Лоэ сказал: "Да", бросил Нарваро в него струну — и обратился Лоэ в пасюкана-людоеда. Не посмел король убить барда, даже в облике зверя, но велел гнать со своих земель, прочь от людского жилья. Чтоб не знал он ни смерти, ни покоя.
Говорят, что волшебство Лоэ-барда было так велико, что сам с ним не совладал, но мы, барды, знаем, что чудовищем его сделало предательство".
Айре давно уже умолк, а пасюкан все лежал по-собачьи, опустив голову на вытянутые передние лапы, словно пригорюнившись. Маленькие глазки его заплыли мутной слезой. Бард поднялся — помирать, так стоя. За ним и ученик встал.
Тогда волосатый людоед хрипло кашлянул и проворчал:
— Складно врешь. Идите уже, чего там...
Дважды повторять не пришлось.
Когда окошки таверны светились совсем рядом и кабацкие шавки подняли лай, Айре упал на землю. Следовало отдышаться и явиться на люди степенно, как и положено мастеру-барду. Ученик, даром, что ноги сбитые со вчера, пробежал еще пару шагов, и только потом рухнул как подкошенный.
Бард достал из заплечного мешка флягу с пивом, отхлебнул и ткнул ученику. Тот подполз поближе, нащупал угощение и приложился — пил долго, гулко, а когда успокоился, спросил:
— Мастер, почему вы неправильно рассказывали? Ведь все не так было.
— Что не так? — устало отозвался Айре, отирая рукавом кативший градом пот.
— Ну, Лоэ-арфист сам предложил ей волшебную струну, и королю наговорил, что Кама — ведьма... и вскрылось все только случайно, потому что король и Кама влюбились друг в друга с первого взгляда. Да и сказ этот называется "Как обманули Лоэ-арфиста".
Айре вздохнул.
— Во-первых: если чудовище тебя не ест, а разговаривает — значит, оно одиноко. Если одиноко — значит, несчастно. Про героев и счастливцев ему рассказывать — только голод распалять. И в самый раз будет сказ про несчастную любовь. Во-вторых: когда я вижу пасюкана, на ум приходят байки про пасюкана, а не про прекрасного Руна. Несчастная любовь и пасюкан есть только в истории Лоэ-арфиста.
— Я понял! — вдруг задохнулся ученик. — Это же и был Лоэ, потому он нас и отпустил!
От волнения он взмахнул флягой и плеснул учителю в нос, после чего лишился пива, зато получил затрещину. Бард осушил фляжку до дна и сунул в мешок. И только потом ответил:
— А кто бы ни был. В любом случае, приятней признать, что ты — заколдованный великий бард, а не вонючий пасюкан. И в-последних: когда ты сидишь в берлоге чудовища, то никогда — запомни! — никогда не произноси слова "обмануть"!
Айре, кряхтя, поднялся и отряхнул плащ.
— Больше всего я боялся, что ты пукнешь в самый трогательный момент.
Ученик смущенно засопел, а потом с удивлением в голосе признался:
— Да у меня со страху вроде все прошло.
— И то польза, — пробормотал бард и направился к таверне.
