Глава 1. Куда девают неугодных детей?
Была бы сила, а ум приложим!
Директор Школы теоретической и практической магии
Бывают дни, когда приходится всерьез задумываться о своем месте в мире. Так или иначе, но необходимость сия настигает каждого, и ни спрятаться, ни увильнуть не получится...
Меня она настигла в довольно-таки юном возрасте, и в силу малого жизненного опыта я никак не могла решить: а уместно ли младшей дочери царя-батюшки, взгромоздившись на шаткую стремянку и прильнув ухом к тонкой перегородке, подслушивать важную беседу государственных мужей?
По всему выходило — нет. Но именно сейчас мое место в мире ограничивалось крошечным чуланом, древней стремянкой и... В конце концов, нечего было запирать меня в комнате со столь тонкими стенами! Лично я не знаю никого, кто бы удержался и не подслушал увлекательную беседу, в которой его имя склоняется гораздо чаще, чем того требует необходимость.
За стенкой обсуждали меня. Точнее — мое вопиюще непозволительное для младшей царевны поведение.
Мне не привыкать быть крайней. И кого волнует, что подпиленные ножки стульев в обеденной зале — дело рук шебутных близнецов, моих младших сводных братцев, и что я не имею к этому ни малейшего отношения? Да и, признаться честно, некая доля моей вины в случившемся есть, ибо, застав мальчишек за недостойным царевичей делом, я только усмехнулась и прошла мимо. Но! Я даже представить не могла, что жертвами близняшкиной шутки станут не надоевшие до кислой оскомины "невесты" нашего старшего брата — дочки боярские, в тот день им на обед приглашенные... Я знать не знала — впрочем, как и наследный царевич (за близнецов не ручаюсь), — что к батюшке в этот день посольство державы соседней прибудет. Голодное. Да.
Счастье еще, что у послов оказалось неплохое чувство юмора, а не то, разразись межгосударственный скандал, моим "местом в мире" был бы не маленький, сухой да пыльный чулан, а просторная, сырая да вонючая камера в мрачноватых подземельях государственной тюрьмы. Я — не близнецы, виртуозно умеющие переложить свою вину на чужие, чаще всего мои, плечи. И уж тем более не Светлолика. Меня бы никто не пожалел. Это старшая сестрица у папеньки в любимицах ходит, ей бы и упавших послов, и подожженный дворцовый флигель, и покрашенного в разноцветные полоски братцева белоснежного коня, и недовыдерганную бороду на редкость склочного и противного царского советника простили бы, не задумываясь.
А я... За жеребца, приобретшего индивидуальность и загадочность, целый месяц вживалась в шкуру конюха, вычищая и лошадей, и их стойла, подкопченный флигель стал вехой на пути к близкому знакомству с почетной, но трудной профессией маляра, а недощипанная борода вредного советника явилась ключом к великой тайне, что книги — источник не только ограниченных числом страниц знаний, но и неисчислимого количества пыли. Причем виноватой я была лишь в последнем случае.
Интересно, что мне будет за послов? Надеюсь, батюшка все же понимает, что столяр из меня вряд ли получится.
— Должен заметить, поведение младшей царевны становится все большей проблемой, — уныло провещал хрипловатый голос.
Чародей наш домашний. Неплохой мужик, кстати. Всеслав Градимирович, батюшка разлюбезный, до сих пор не знает, что на прошлой седмице я поспособствовала разгрому колдовской лаборатории, преследуя благородную цель — не дать неугомонным близнецам разрушить ее до основания. Ну ладно, ладно, возможно, цель моя была не столько благородной, сколько эгоистической, ибо я ничуть не сомневалась, кого именно обвинят в очередном погроме.
— Может, замуж ее выдать? — неуверенно предложил блеющий фальцет.
Папенькин с-советник, павлин недощипанный...
От ужаса я едва не рухнула со стремянки.
Куда меня выдать?!
Не хочу! Довольно и того, что нынешней весной туда с песнями и плясками проводили мою старшую сестрицу, до сего знаменательного события бывшую нормальной девушкой, а после превратившуюся в почтенную и до отвращения занудную особу, готовую посвятить жизнь не в меру шустрому муженьку-дипломату.
— Ей всего шестнадцать! — искренне возмутился папенька. — Не пущу!
Я судорожно выдохнула, чувствуя, как медленно отпускает сжавшая сердце паника. Пронесло, кажется...
— До ее восемнадцатилетия мы попросту не доживем! — возопил советник.
Зря я тогда ему бороду оставила, ох зря-а-а... Этот бес языкатый уж коли чего возжелает, то всенепременно того добьется!
От волнения я невольно подалась вперед; коварная стремянка же заплясала и просела...
Никогда не думала, что межкомнатные перегородки такие тонкие!
— Что я говорил?! — коршуном взвился визгливый голос присыпанного крошевом советника, пока все нещадно чихали и протирали запорошенные глаза, а я пыталась понять, осталась ли в моем теле хоть одна целая косточка. Хм, магия и в самом деле опасная штука, я ведь удержаться хотела, а не стену рушить... — И это, чтоб мне всю оставшуюся жизнь гадом чешуйчатым ползать, еще цветоч... ш-ш-ш-с-с-с...
Батюшка перестал кашлять и совершенно не по-царски открыл рот. Бояре, впрочем, тут же последовали его примеру, проявляя редкостное единодушие. Я мрачно шмыгала носом, сидя на полу среди обломков рухнувшей перегородки и с брезгливым интересом поглядывая на ворох одежды, где копошился мелкий безобидный ужик со смешно выпученными глазами, не напоминающими змеиные даже отдаленно.
Слово — не воробей. Гадом так гадом.
— Нет уж, Всеслав Градимирович, никакого "замуж"! — первым пришел в себя придворный чародей. — Талант нашей царевны просто вопиет о том, что его нужно развивать! Или, на крайний случай, контролировать...
— Пусть утешится, — странным, каким-то деревянным тоном проскрипел папенька, словно надломленная ветка на морозном ветру, — ибо я самолично займусь решением сего вопроса... Завтра же!
Завтра наступило быстро и решительно, мгновенно превратившись в сегодня, в котором у меня, еще вчера имеющей дом и какую-никакую, но семью, не осталось ничего, кроме паршивого настроения и увесистой сумки через плечо. В оной находились немногочисленные вещи и завернутые в чистую холстину пироги — дорожный перекус. Да-да, меня вежливо и непреклонно выставили вон, и теперь я переминалась с ноги на ногу во дворе, рядом с закрытой каретой, запряженной тройкой быстроногих лошадей. Вид глухих, лишенных каких-либо опознавательных знаков дверец и плотных штор на окнах оптимизма не внушал.
Вариантов было много. От тюрьмы до монастыря. И ни один из них не прельщал.
"Сбегу!" — мрачно решила я, рассеянно созерцая провожающую делегацию — папеньку и придворного чародея, с плеча которого тряпочкой свешивался ужик с грустными человеческими глазами. То есть тряпочкой висел он лишь до того, как увидел меня; после этого у мелкого гада появилась новая цель жизни — искусать повинную во всех его бедах девицу. Он столь забавно извивался, шипел и демонстрировал раздвоенный язычок, что я не сдержала улыбки. Кажется, ужик не знал, что совершенно не ядовит. И вообще, ему ли на меня шипеть?! Я, между прочим, честно предложила попробовать его расколдовать, но ужик столь проворно заполз в какую-то щель, коими изобиловал замок, что сложно было не заподозрить его в нежелании становиться человеком. Может, я осуществила его самую заветную мечту, которую он тогда столь эмоционально высказал?
Церемония прощания не затянулась. Смущаясь и хмурясь, папенька выдал несколько рубленых фраз (подобные я слыхала от него же в адрес наших отбывающих с официальным визитом послов), сунул мне в руки плотный конверт, строго-настрого повелев открыть его лишь по прибытии, неловко и осторожно, словно ожидая подвоха, обнял меня, после чего почти впихнул в темное нутро кареты, самолично захлопнул дверцу и приказал кучеру трогать.
Дорога была... длинной и скучной, наверное. Не знаю, потому как спала. Из запертой кареты не сбежишь, особенно на полном ходу, а силы мне еще понадобятся.
Когда меня наконец-то выпустили на волю, утро сменил вечер, а дворец — добротные ворота, за которыми...
Мать моя не-знаю-кто!.. Да пусть меня заживо сожрут бесы, если это — не знаменитая на все сопредельные царства-государства Школа теоретической и практической магии!..
Я нервно сглотнула, покосилась на невозмутимого кучера, забрала из кареты свои пожитки и вздохнула, поражаясь скорости, с коей скрылся с глаз долой экипаж.
Ну ладно, пора и папенькин наказ зачитать.
По всему выходило, что теперь в моей жизни поменялось не только место... но и статус — царские дочки во дворцах обучаются, — и имя, и... абсолютно все, откровенно говоря.
"Учти, дочь моя, вылетишь из Школы — в тот же день замуж выдам!" — крупными буквами приписал в конце письма любезный батюшка, и я тут же, не сходя с места, дала себе страшную клятву, что наизнанку вывернусь, если нужно будет, но доползу до выпускных экзаменов!
Глава 2. Чудеса распределения
Хоть вид она имела бледный и несчастный,
В душе, однако, хищницей была опасной...
Неизвестный менестрель
Просторная комната. Узкие окна, забранные витражными стеклами. Черный пол с серебристыми узорами, подобными невесомой паутинке. Светлые стены, к которым хочется прикоснуться — кончики пальцев так и чешутся. Ровный мягкий свет — совсем как днем, а ведь вокруг — ни единой свечи, ни одного магфонарика... Добротные столы, вместительные шкафы, забитые книгами...
Одним словом — преподавательская.
Я плохо запомнила дорогу сюда. Оглушенная переживаниями, следовала за бодрым сухоньким старичком, открывшим ворота Школы в ответ на робкий стук. Вернее, не сами ворота, а маленькую дверцу рядом с ними. Дальше был укутанный сумерками двор, лестница, коридоры, повороты, снова лестница и коридоры... Голова шла кругом, во рту пересохло от волнения, вспотевшие ладони судорожно сжимали ремень сумки, а сердце выплясывало на ребрах безумный танец.
Было страшно.
Чего именно боялась — наверное, не смогла бы объяснить даже себе. Возможно, дело в том, что неизвестность всегда страшит. А может, пугало то, что меня попросту не примут. Кто знает, какие у них критерии отбора студентов? Магией со мной никто не занимался, а несколько простых фокусов я выучила сама, раскопав в недрах домашней библиотеки книги, посвященные чародейскому искусству. Но поверхностных знаний вряд ли хватит, чтобы поступить...
Эти мысли вылетели из головы, едва я шагнула в распахнувшуюся передо мной дверь преподавательской. Зато их с успехом заменили другие, не менее тревожные.
Я стояла посреди комнаты, нервно кусая губы, и с подозрением смотрела на троих магов, неспешно изучающих мои бумаги. Ну, чего им не нравится? Не поддельные же, в конце концов... А что сведения не совсем верные — это мелочи, недостойные внимания. По крайней мере, я думала именно так, переживая, что сейчас мне вполне могут указать на дверь — и прощай, жизнь вольная, прекрасная и непознанная...
Хотя чего это я?! Домой в любом случае не вернусь. Мир большой, а я — маленькая, затеряться нетрудно.
— Ну что же, дитя, — кашлянул высокий представительный маг с забранными в недлинный хвост темно-русыми волосами и короткой бородкой, откладывая в сторону документы. Его каре-зеленые глаза, блестящие и живые, окруженные сеточкой морщинок, смотрели доброжелательно и одновременно — испытующе. — Позволь представиться, я — директор сего учебного заведения, мастер Остромысл. Талант у тебя, чувствую, есть... Но есть ли желание развивать его? Учти, это — трудная, монотонная работа, требующая самодисциплины и недюжинного терпения...
Тьма!..
Под внимательным взглядом чародея я смущенно переступила с ноги на ногу, величайшим усилием воли поборов желание потереть зачесавшийся кончик носа. Терпения мне было не занимать, а вот с самодисциплиной не сложилось... Но, с другой стороны, в Школе как раз и приобретают новые знания и навыки, а самодисциплина — качество все-таки не столько врожденное, сколько вырабатываемое ценой определенных усилий. Учитывая же сложившуюся ситуацию и данную самой себе клятву, я готова была выложиться полностью, но овладеть всеми качествами, коими только должен владеть настоящий чародей. А потому я подняла на ждущих ответа магов честные глаза и выдохнула:
— Есть!
— Замечательно! — одобрительно кивнул Остромысл. Сидящая рядом с ним закутанная в большой цветастый платок женщина неопределенного возраста радушно улыбнулась, рассеянно поправив выбившуюся из аккуратно уложенной прически прядку каштановых волос и как бы невзначай продемонстрировав маникюр впечатляющей длины и крепкости. — В таком случае — добро пожаловать в Школу, дитя! Мастер Добрав, скажите, куда следует направить нашу новую студентку?
Из-за стола поднялся крупный черноволосый мужчина, похожий на медведя. Он обошел меня по широкой дуге, прищелкнул пальцами, пробормотал пару загадочных фраз и, сверкнув черными глазищами, развернулся к своим коллегам.
— Классическая некромантка! — торжественно заклеймил "медведь".
Это я-то?! Да у меня от "классической некромантки" только не менее классическая бледность, а в остальном... Синие глаза. Добрые. Иногда. Очень редко — но все же! И, главное, волосы. Длинные, прямые... снежно-белые. В большей степени именно из-за них я и не походила на жрицу некромантии. Да. Скорее я походила на ее жертву. Как, впрочем, и стоявший рядом с окном молодой мужчина, не принимавший участия в обсуждении: бледный, растрепанный, с глубокими синими тенями, залегшими под покрасневшими — явно от усталости либо кропотливой работы — глазами. У него был такой вид, словно его недавно подняли из уютной могилки.
— Что ж, раз вы говорите... стоит поработать именно в этом направлении, — подумав, не шибко уверенно проговорил директор и, кинув лукавый взгляд на мужчину у окна, повелел: — Познакомьтесь с новой студенткой, коллега!
Помянутый чародей нервно дернулся, и я поняла, что он просто-напросто дремал с открытыми глазами. Интересные у них тут преподаватели... А потом в голове мелькнула довольно-таки забавная мысль. Если меня обозвали некроманткой, значит, "зомби" — вовсе не зомби, а некромант?! Ну, если брать во внимание, по какому именно критерию здесь определяется классичность образа...
— Добро пожаловать, — буркнул разбуженный и явно этим недовольный мастер, бросив на меня странный взгляд, все еще блуждающий в долине сновидений.
Никакой он не некромант, вздохнула про себя я. Не бывает таких некромантов — молодых, заспанных и вялых, не бывает — и точка!
Зато года через четыре будет. Если я, конечно, доживу до выпускного, что представлялось весьма сомнительным...
— Дитя, подожди в коридоре, — мягко попросил Остромысл, и я с облегчением потянула на себя тяжелую дверь и выскользнула за порог.
Столь пристальное и притом доброжелательное внимание мне было в диковинку; обычно, когда я удостаивалась подобной чести во дворце, момент портили крики, обвинения и причитания на тему "что ж это такое растет на наши головы?!"
— Некромантия? — услышала я удивленный голос Остромысла, закрывая за собой дверь, и решила чуть-чуть задержаться, дабы... да, завязать шнурок. — Добрав, но ты уверен...
