Истово молясь, Иисус шаг за шагом отступал к дающей живительную тень скале. Сатана следовал за ним, и от его тяжёлой поступи вздрагивали дюны, осыпаясь серпообразными слоями песка.
— Ты велик, Иисус, — грозно прогудел Сатана. — Иди со мной, и я покажу тебе всю силу ада. Объединившись, мы сможем изменить всю Вселенную. Мы наведем порядок, невиданный доныне.
— Я не пойду за тобой, враг Божий! — воскликнул Иисус.
— Если бы ты знал всё могущество адского пламени! — настойчиво продолжал Сатана. — Отец рассказал тебе, кто ему служит?
— Он рассказал мне достаточно! Ему служит святое воинство!
— Я служил твоему отцу, — торжественно и печально сказал Сатана.
Новость обрушилась на Иисуса, как молот кузнеца обрушивается на медную проволоку.
— Нет! — закричал Иисус. — Нет! Это неправда!
— Внемли голосу сердца, и откроется тебе, что это так, — ответил Сатана. — Иисус, ты велик. Ты можешь стать более, чем пророком. Ты станешь новым Богом. Твой отец предвидел это, и он готовит тебе страшную участь. Будь со мной, и ты станешь царём царей. Откажешься — тебя предадут даже твои ученики! Идём со мной!
— Не-е-ет! — закричал Иисус. Песок пустыни разверзся под ним чёрной бездной, полной звёзд.
* * *
С полдюжины мужчин, одетых в белые, хотя и порядком застиранные одеяния, возлежат в Гефсиманском саду. Это апостол Петр, апостол Павел, апостол Иоанн, апостол Матфей, апостол Андрей, Иуда Искариот и их босс Иисус из Назарета, который то и дело отвлекается на проповеди и выдачу автографов студенткам Иерусалимского педагогического института. Они заканчивают завтракать, пьют кофе и разговаривают. Иуда Искариот рассказывает занимательную историю про Марию Магдалену.
— Я слышал, что однажды она нарвалась на парня с таким большим членом, что потом она не могла ходить дней шесть, наверное. А того, что он ей заплатил, как раз и хватило ровно на шесть дней! Выходит, он поимел ее считай что бесплатно! Ха-ха-ха!
Апостол Петр морщится.
— Ерунда. Мария просто юная беззащитная девушка, которая пару раз потрахалась, но не успела стать на путь греха окончательно...
— Ой-ой-ой, вы только послушайте! — вопит Иуда Искариот. — Расскажи кому-нибудь
другому. Магдалена — шлюха, каких поискать! Это все знают.
— Мне она кажется милой девчонкой, — примирительно говорит Иоанн. — То есть я не могу сказать, что много с ней общался, сами видите, она на шаг не отходит от Учителя, но моя интуиция...
— Интуиция! — презрительно кривится Иуда. — Да с ней переспала половина Назарета! И это только за прошлую неделю. Только круглый идиот может утверждать, что на ней нет греха!
— Так говорит Учитель, — роняет апостол Андрей. — Учитель знает лучше. Или ты против?
В саду повисает молчание. Апостолы смотрят, как Иуда будет выпутываться из этой ситуации.
Тот ежится и прочищает горло.
— Что ж, если Учитель так говорит... Если Он так говорит! То у меня нет причин Ему не верить... вот. А иначе бы хера с два я бы с тобой согласился!
— Иуда, — строго говорит Матфей. — С тебя доллар за сквернословие. Давай быстрее, нам еще нужно успеть сегодня на свадьбу.
Иуда бросает в Матфея мятый доллар, тот ловит его на лету, и апостолы смеются, допивая кофе.
* * *
Иисус пришел в Кану Галилейскую, когда вечеринка по случаю свадьбы было уже в самом разгаре и даже немного уже его миновала. Пьяные апостолы пировали в подвале, запершись изнутри, а родственники жениха столпились у входа, заламывая руки.
— Где мои ученики? — кротко спросил Иисус. — Неужели вы закрыли их в подвале?
— Разумеется, нет, — отвечал ему хозяин дома, где происходила свадьба. — Они заупрямились и не желают выходить вот уже двое суток. Так что с тех самых пор нам приходится очень плохо, потому что все наши съестные припасы хранятся в погребе. Вино в бутылках и бочках, пряности, свиное сало и колбасы — все находится там. И сейчас мы в совершеннейшем расстройстве, так как гости требуют вина, а иначе грозят разнести и опозорить всю нашу свадьбу.
— Чертовски верно! — закричали гости. — Дайте нам вина, а не то мы истыкаем этих бездельников за дверью мечами!
— Прошу прощения, но вы никого не истыкаете, — вежливо сказал Иисус. — Позвольте мне переговорить с моими друзьями, и я улажу и ваши дела и свои... Сейчас вам дадут пить, даю вам слово!
— Если тут еще осталось вино, — раздался из подвала насмешливый голос Иоанна.
Хозяин почувствовал, что спина его покрылась холодным потом.
— То есть как — если осталось вино? — прошептал он.
— Останется, черт возьми! — сказал Иисус. — Успокойтесь... не могли же они вдесятером выпить весь погреб!.. Господа, вложите мечи в ножны. Иоанн, отвори мне дверь!
Через секунду дверь подалась, и в отверстии показалось бледное лицо апостола. Иисус бросился к другу и с нежностью обнял его; тут он заметил, что Иоанн шатается.
— Ты ранен? — спросил он.
— Я? Ничуть не бывало. Я мертвецки пьян, вот и все. И никогда еще человек не трудился так усердно, чтобы этого достигнуть... Клянусь богом, хозяин, должно быть, на мою долю досталось не меньше двух дюжин бутылок!
— Помилосердствуйте! — вскричал хозяин, бросаясь в подвал. — Если остальные выпили хотя бы половину оставшегося, я разорен!
— Его ждет масса сюрпризов, — доверительно пробормотал Иоанн Иисусу, глядя, как снизу выбираются бледные и шатающиеся апостолы, а в подвале причитает и плачет хозяин. Однако вскоре его скорбь сменилась яростью. Не помня себя от отчаяния, хозяин вооружился вертелом и ворвался в комнату, куда удалились Иисус с учениками.
— Вина! — потребовал Петр, увидев его.
— Вина?! — вскричал пораженный хозяин. — Вина! Да ведь вы выпили почти на половину золотого таланта! Я разорен, погиб, уничтожен!
— Полно! — сказал Андрей. — Мы даже не утолили жажду как следует.
— Все мои колбасы обглоданы!
— В погребе уйма крыс. Удивительно, но их укусы на окороках выглядят почти как человеческие.
Хозяин отступил на шаг и залился слезами.
— Это научит вас, — сказал Матфей, — вежливее обращаться с гостями, которых вам посылает бог.
— Бог! Лучше скажите — дьявол!
— Вот что, любезный, — сказал ему Иисус, — давайте-ка поправим положение. Прикажите, пусть возьмут несколько кувшинов побольше, наберут в них речной воды и принесут сюда. Остальное я беру на себя.
* * *
Стержневым элементом постоялого двора был голос пронзительный голос Марии Магдалены, почти весь день доносившийся с кухни. На него, как на верёвку, нанизывались все остальные элементы звуковой реальности: фырканье верблюдов, крики купцов, звон монет и скрежет точильного колеса. И уже вокруг этого сгущались материальные предметы и люди, населявшие двор, — так, во всяком случае, казалось Иуде.
— Идем мы вчера из Каны через Восточные ворота, — тенорком рассказывал Марии залетевший с улицы Матфей, — а там пробка. А рядом со мной белый арабский скакун. И на нём, значит, реально крутой абиссинец, и смотрит он по сторонам с таким видом, словно ему на всех насрать с Вавилонской башни. Сидит он так, знаешь, наслаждается, и тут к воротам подходит паланкин в сопровождении римской стражи. И вылезает из него такая девчушка, в простом платьице, и шнырь к торговцу за финиками. Представляешь себе этого абиссинца? Такое проглотить?
— Ну! — отвечала Мария, не отрываясь от разливания масла.
За спиной Иуды тоже говорили, причем очень громко. Выслуживался, как всегда, Пётр, — он взвинченным басом распекал Фому. Иуда чувствовал, что Петр говорит так оглушительно, безжалостно и бодро исключительно в расчете на уши Учителя. Это раздражало, и голос Фомы, тонкий и печальный, рождал сочувствие.
— Одному отдал, а другому нет, — тихо говорил Фома.
— Ну и ну, — рявкал Пётр. — Ты о чем вообще думал? Тебе дали два кошеля, велели зайти к двум торговцам и заплатить за хлеб и вино. Ты приходишь к первому торговцу и отдаёшь оба кошеля ему. Наверное, можно было догадаться, что если торговцев два, и кошеля два, то каждому причитается по одному кошелю? Или ты совсем мудак?
— Совсем мудак, — печально соглашался Фома.
"Оба вы мудаки", — подумал Иуда. С самого утра его мучала депрессия — скорее всего, из-за затяжного зноя, а может, и не только из-за него. Он вздохнул и вышел под солнце — встреча с первосвященником была назначена на послеобеденное время.
* * *
Иосиф по прозвищу Каиафа скептически уставился на неопрятно одетого молодого человека с пустоватыми бегающими глазками. Молодой человек нервничал, хрустел костяшками пальцев и временами покашливал. На тонких обветренных губах то появлялась, то исчезала улыбка. Первосвященник вздохнул и покачал головой — агентурная сеть фарисеев в Иерусалиме, конечно, оставляла желать лучшего.
— Ну вот что, Иуда, времени у нас мало, так что в благородство я играть не буду. Выполнишь для меня одно маленькое дельце — и мы в расчете. Тем более, что это касается нашего общего знакомого из Назарета, хе-хе! Хрен его знает, за что у тебя на него такой зуб, но я в чужие дела не лезу — если зол, значит, есть за что. А в награду, вдобавок к моральному удовлетворению, получишь вот это!
Он вынул из складок хламиды лакированную шкатулку, черную с золотом, тончайшей отделки, и раскрыл ее. Внутри лежала зеленая паста, похожая на воск, со странно тяжелым запахом. Зрачки Иуды расширились, в глазах появился лихорадочный блеск.
— Ты сам знаешь, сколько стоит эта дрянь на черном рынке, — сказал первосвященник, довольный произведенным эффектом. — Знаешь, потому что уже покупал. Здесь тебе хватит на месяц-два. А взамен нам нужно только, чтобы ты указал нам этого Иисуса, смутьяна и самозванца. Ну, по рукам?
Иуда нервно закусил нижнюю губу и покачал головой.
— Я бы лучше взял деньгами.
— Как хочешь, — Каиафа пожал плечами и отсчитал из кожаного кошеля несколько десятков монет. — Что ж, удачного тебе последнего дела, агент "Поцелуй", хе-хе!
* * *
— Очень рад, что ты вернулся, дружище, — весело обратился к Иуде Иисус. — Ребята уже похмелились и спят, но мы с тобой ещё можем наверстать упущенное!
— Я очень благодарен тебе, учитель, — с расстановкой сказал Иуда по прозвищу Искариот.
— Брось, Иуда, — простодушно ответил Иисус. — Мы столько прошли вместе, в таких передрягах побывали, что уже и не посчитаешь, кто из нас кому больше обязан. А ведь забавно получилось, что ты единственный из моих учеников не галилеец.
— Да я и сам задумывался над этим, — сказал уроженец Кириафа, разглядывая россыпь серебренников в ладони.
— Откуда у тебя деньги, Иуда? — спросил Иисус.
— Неважно, учитель, — Иуда встал и подошёл к Иисусу. Лицо его выражало холодную жестокость и неумолимую алчность.
— Мы были вместе три года, — спокойно сказал Иисус. — Не один раз мы вместе рисковали жизнью. Я всегда был с тобой честен. Слышал я о тебе кое-что неладное, будто бы ты убил своего отца и предался греху кровосмешения с матерью, да не поверил. Если я ошибаюсь, то давай присядем да преломим хлеб, хоть и немного его осталось. А если ты задумал какое злодейство, то делай его сейчас, чёрная душа. Делай, скорпион!
Лицо Иуды выразило глубокую печаль.
— Ты не поверишь, учитель, — вздохнул он, — как я тебе благодарен.
И едва он поцеловал Иисуса, как во двор ворвались головорезы из римской стражи.
* * *
Иисус пришел в себя. Над головой была опрокинутая чаша ночи с редкими гвоздиками звезд, а пробитые гвоздями руки уже почти не болели. С соседних крестов доносились всхлипы и ругательства.
— Дисмас, — позвал Иисус. — Дисмас, ты меня слышишь?
Всхлипывания не прекращались. Моросил дождь, откуда-то сзади поднимались клубы подсвеченного огнем пара: легионеры готовили поздний ужин.
— Я видел такое, что вам, людям, и не снилось, — тихо сказал Спаситель. Ночной воздух холодил обнаженное тело. Спутанные от крови и пота волосы застыли и торчали во все стороны иглами. — Небесное воинство, атакующее черные армии Сатаны, огненные мечи в руках ангелов, разрезающие непроглядный мрак космоса, тихая красота потерянного навсегда Эдема...
Из-за холма донеслись приближающиеся шаги.
— Все эти мгновения затеряются во времени, как слезы под дождем, — закончил Иисус, прислушиваясь. — Отец, зачем ты меня оставил?
— Ну, хватит болтать, — сказал Лонгин, постукивая древком копья о мокрую землю. — Время умирать.
* * *
Я хожу по Меггидо и ищу счастливой звезды. Всадники уже миновали этот город. Робкие ветви оливы касаются моего лица, словно умелые пальцы блудниц. В воздухе витает запах табака и железа, на брусчатке застыли расплавленные следы копыт. Всадники миновали этот город.
Я снимаю шляпу, словно иду на похороны, и открываю дверь в магазинчик ребе Исмаила.
— Вы не знаете, сколько длится апокалипсис? — спрашиваю я у пожилого старика за столом.
— Откуда мне знать? — отвечает он и поправляет очки на носу, которые болтаются, словно весы пьяной Фемиды. — Мне неоткуда знать насчет апокалипсиса, но у меня имеется опасение, что он будет длиться вечно.
— Ничто не длится вечно, — отвечаю я ему. Я помню, как мне снилось царство Антихриста, который сидел за письменным столом и пил чай с сырниками. — Ничто не длится вечно, даже апокалипсис.
— Таки откуда вам это может быть известно? — говорит он, светя золотым зубом, будто фонариком в подступающей тьме. — Или может быть, вы уже пережили один?
Меггидо не дает ответа. Звезда, горевшая когда-то над Вифлеемом, давно погасла.
* * *
