V
Рауль без труда получил желанный отпуск и явился в Бражелон к самому Рождеству. Они вместе с графом отстояли рождественскую мессу в старой часовне и вернулись в замок необыкновенно воодушевленные и умиротворенные одновременно.
Им обоим казалось, что теперь для них начинается счастливая пора в жизни. Еще ни разу с тех пор, как виконт был ребенком, не встречали они Рождество в семейном кругу.
"Теперь все будет хорошо", — думал Атос и в глазах сына видел отражение собственных мыслей и чувств.
На следующий день виконт с застенчивой улыбкой передал графу пакет:
— Простите, что я вчера позабыл об этом. Но я был так рад видеть Вас, да еще в такой день! Совсем голову потерял, как мальчишка.
— Что это? Рождественский подарок? — засмеялся граф. — Полагаете, я уже впал в детство?
— Нет, что Вы! Это от короля. Вероятно, что-то важное.
Атоса в одно мгновение покинули силы и он был вынужден опереться на подлокотник, чтоб не рухнуть в кресло.
Рауль встревожился:
— Плохие вести?
Атос, словно не слыша вопроса, переспросил:
— От короля? Что он Вам сказал?
— Ничего, — пожал плечами виконт, не сводя тревожного взгляда с отца. — Маршалу де Тюренну была дана аудиенция у короля. Я и еще несколько дворян сопровождали его. Король милостиво кивнул нам, но говорил только с маршалом, мы были поодаль. А когда король ушел, дворянин из приемной, кажется, один из камердинеров Его величества, пригласил меня пройти с ним. Он провел меня к секретарю. В кабинете был еще один человек, которого мне представили как мэтра Баска, адвоката короля. Он сказал, что имеет ко мне поручение от Его величества, а именно — передать Вам эти бумаги. От маршала стало известно, что мне будет дан отпуск, и господин Баск уточнил, намерен ли я встретиться с Вами. Я объяснил, что оправлюсь в Бражелон, место, где Вы проживаете постоянно, так что мы увидимся непременно. Тогда господин адвокат передал мне этот пакет.
Атос жестом показал Раулю положить бумаги на стол и срывающимся голосом бросил:
— Оставьте меня.
— Господин граф, — тревога Рауля все росла и он, хоть и привык беспрекословно повиноваться Атосу, все же рискнул возразить, — может мне позвать Гримо, если Вы не желаете, чтоб я остался?
Атос отрицательно качнул головой и нетерпеливо махнул в сторону двери. Виконту не оставалось ничего, кроме как поклониться и выйти.
Едва за Раулем закрылась дверь, Атос повалился в кресло. У него так сильно затряслись руки, что он не смог взять пакет и только смотрел на него, нервно переводя дух.
Он хорошо знал это состояние. Сначала возникает ощущение, что тебя резко и сильно бьют в грудь, в самую середину, так, что останавливается дыхание. Мгновение спустя сердце выдает дробь, темнеет в глазах и если не совладать с собой, то страх поползет дальше, парализуя и окончательно лишая сил.
Друзья звали его бесстрашным, но и он и они знали, что это преувеличение. Они все испытывали страх. Все до единого. Даже великолепный, всегда невозможно спокойный Портос, как-то после горячего боя, когда они нарвались на засаду, признался:
— У меня вдруг страшно закололо в животе, я даже подумал, что испугался!
Д'Артаньян, еще не вполне пришедший в себя, с нервным смешком заметил:
— Это не иначе с перепугу Вы так треснули по голове того копьеносца, что у него череп раскололся!
Портос добродушно усмехнулся:
— Как оказалось, одно другому не мешает!
И мушкетеры еще долго забавлялись и шутили, что не стоит пугать Портоса, потому как со страху он убивает вдвое больше врагов.
Они могли шутить, потому что каждый знал, что такое страх, и каждый знал, как с ним справляться. Они привыкали терпеть его, как терпели боль от ран, просто не обращая на это внимания и продолжая свое дело. Страх, боль, грязь, холод и многое другое было неотъемлемой частью их быта, обязательными спутниками солдата.
Атос почувствовал, как противная слабость начала разливаться по телу и заставил себя встряхнуться: "Трусить сейчас? Перед лицом сына? Никогда!"
Он заставил себя сесть ровно, не касаясь спинки кресла, и взял пакет. Плотная бумага поддавалась плохо, и граф — кусочек за кусочком — спокойно и аккуратно надрывал ее. Можно было взять нож, но он намеренно заставил себя медлить.
Внутри было несколько документов и Атос быстро проглядел их все, не вникая в содержание. Он искал главное — подпись короля.
"Луи" — завитушка над заглавной буквой, четкие, немного угловатые линии... "Патентное письмо о даровании права наследования..."
В нем было главное, подробности разъяснялись в остальных бумагах, исписанных мелким каллиграфическим почерком королевского юриста.
Вот и все... Так просто! Одно слово принцессе Конде, ее просьба — и Рауль стал виконтом. Случайный разговор с английским послом, такая же случайная встреча с Людовиком — и виконт де Бражелон станет графом де Ла Фер. Ах, если бы можно было знать все заранее! Сколько волнений, связанных с королевой, какое тягостное общение с герцогиней де Шеврез! И все это — ненужное, лишнее!
Теперь Рауль может кому угодно смотреть в глаза и любому ответить ударом шпаги за косой взгляд или двусмысленное слово.
Атос отложил патент и убрал остальные документы в бюро — Рауль может прочесть их позже, а сейчас...
Атос свернул бумагу трубочкой и крепко сжал в руках — нет, решительно, в их жизни начинается светлая полоса!
Он пошел в покои виконта и нашел там Рауля и Оливена, который разбирал багаж. Накануне до этого не дошли руки и теперь Оливен занимался вещами виконта. Увидев графа, он хотел выйти, но Атос остановил его:
— Нет, Оливен, продолжайте. Виконт пойдет со мной.
Рауль бросил любопытный взгляд на бумагу в руках отца и пытливо глянул ему в глаза, но Атос только поманил сына за собой. Он не хотел говорить у себя в кабинете и вообще предпочел бы выйти на свежий воздух. Однако декабрь не слишком располагает к прогулке, особенно, если она может затянуться.
Атос повел Рауля в фехтовальную залу. Гримо, всегда оказывавшийся там, где нужно, немедленно притащил туда жаровню и свечи и исчез так же бесшумно, как и появился, оставив отца и сына наедине.
Атос не стал тянуть.
— Рауль, Вы помните тот день, когда я принес Вам бумагу, что сделала Вас виконтом?
— Да, конечно.
— Так вот, вчера Вы привезли другую бумагу, что делает Вас в будущем графом де Ла Фер — моим законным наследником.
Атос протянул Раулю патент и не без удовольствия отметил, что ошеломляющее сообщение почти никак не отразилось на виконте. Он слегка побледнел, но полностью сохранил самообладание, даже когда просмотрел документ и задержал взгляд на подписи короля.
— Вы — мой сын и единственный наследник, — твердым голосом повторил Атос. Он сказал это, пожалуй, не столько для Рауля, сколько для самого себя, ведь он так долго ждал момента, когда сможет громко и не таясь признаться в этом!
Рауль стоял, глядя в пол и Атоса, словно волной, окатило тревогой: "Что он мой сын, он уже знал, но понимает ли он, что значит быть наследником такого рода, как наш? Понимает, что это далеко не одно и то же — быть просто сыном, и быть наследником? Не поторопился ли я?"
— Господин граф, я прошу позволения задать Вам некоторые вопросы, — тихим, но непререкаемым тоном заговорил Рауль.
Это не походило на просьбу, скорее на утверждение: "Вы обязаны мне кое-что объяснить!"
— Я отвечу, спрашивайте.
Атос говорил спокойно, но тревога в его душе все нарастала: "Неужели он начнет слезливый допрос, кто его мать и почему ее не было с ним? Захочет нашей встречи, совместного проживания, быть может? Станет сводить меня с ней?"
— Господин граф, прежде всего, примите мою благодарность.
— Вы хотели узнать... что именно?
— Ваше решение было принято недавно?
— Нет, еще в ту пору, когда Вы были ребенком, я знал, что так будет.
— Тогда отчего Вы медлили?
И прежде чем Атос успел что-то сказать, Рауль уточнил:
— Я имею в виду, причины были юридического свойства? Не так ли?
— Да.
— Кроме того, я полагаю, Вы желали убедиться, что я буду достоин такой чести?
— Я был совершенно уверен в этом. Если бы это зависело от меня, я объявил бы об этом сразу, как увидел Вас. Но, к счастью, нашелся опытный и умный человек, который удержал меня от поспешных решений.
— Вы поступили наиболее разумно с точки зрения моей будущности?
Атос почувствовал, что тревога в сердце стала сменяться другим чувством — гордостью. Он зря сомневался в своем мальчике!
— Да. Ваши права, как воспитанника, а мои как опекуна, намного шире, чем были бы, пойди я на поводу своих личных чувств.
Щеки Рауля слегка порозовели и Атос снова, как когда-то раньше, подумал, что Рауль все же сомневался в его любви, и это признание о былых чувствах было для него очень важно.
— После у меня появилась возможность передать Вам Бражелон и я воспользовался этим и должен признаться, ни единого мгновения не жалел.
Рауль улыбнулся:
— Вы всегда можете получить его назад.
Атос усмехнулся:
— А вот и нет! Если бы я просто передал его Вам, то возможно. Но я его Вам... продал!
У Рауля сделался такой забавно-удивленный вид, что Атос не выдержал и рассмеялся:
— О, виконт! Наука права так любопытна! Глупы те, кто ею пренебрегают! Оспорить обычное наследство довольно легко. Всегда есть вероятность, что появится кто-то, кто имеет такие же права или даже больше. Тяжбы порой тянутся десятилетиями и бывает так, что уже даже не дети, а внуки продолжают оспаривать друг у друга право владения. А вот отменить сделку продажи, совершенную по всем правилам, почти невозможно. Я получил Бражелон в наследство и пока жив, имею полное право заложить имение, проиграть, подарить, да хоть выкинуть вон! Я предпочел продать его Вам. Поскольку Вы были несовершеннолетним, то от Вашего имени выступал Ваш опекун.
Теперь рассмеялся и Рауль:
— Вы продали Бражелон сами себе?
— Не совсем так, но, в целом, Вы правы. За Вашу платежеспособность, по моей просьбе, поручились еще два человека, имена которых Вам ни к чему. Платеж был отсрочен до достижения Вами совершеннолетия. Поскольку продавец, то есть я, не возражал, то сделка состоялась. Таким образом, я передал Вам Бражелон, а Людовик XIII позволил Вам владеть титулом. Сами понимаете, если бы мне пришла в голову фантазия продать имение, скажем, булочнику, это не сделало бы его виконтом де Бражелон. А благодаря милости Его величества и толковому совету одного ловкого нотариуса, я дважды закрепил за Вами имение. Теперь никто и никогда не сможет оспорить Ваше право называться виконтом и владеть Бражелоном.
Рауль глянул на патент, который держал в руках, и вернул его Атосу:
— Но Ла Фер это другое дело.
— Вы правильно понимаете. Совершенно другое. Но теперь и это решено.
— Я сделаю все, чтоб Вы не раскаялись в Вашем решении.
Атос вздрогнул. Он ждал именно таких слов — ни больше, ни меньше — и серьезный, спокойный взгляд Рауля подтвердил, что виконту не надо объяснять, кем он теперь стал.
— У нас еще будет время просмотреть остальные бумаги, — уже будничным голосом продолжил Атос. — Я объясню Вам все, что будет неясно. А пока отдыхайте, Вы ведь только вчера приехали, а путешествия в такую погоду очень изматывают.
Рауль поклонился и помедлил одно мгновение, прежде чем сделать шаг к двери. Атос понял, чего ждал его сын. Он сам шагнул навстречу Раулю и крепко его обнял:
— Я очень рад, что Вы снова дома!
Когда Рауль ушел, Атос медленно, с наслаждением перечитал текст королевского письма и удовлетворенно вздохнул:
— Да простит мне Бог мое бахвальство, но Рауль по всему мой сын, а не ее!
VI
Раулю хотелось задержаться в Бражелоне подольше и Атос, обычно столь строгий в вопросах военной дисциплины, осторожно подсказал ему выход — написать Тюренну и испросить продолжения отпуска. Сам виконт никогда не решился бы на такую вольность. Мечтать он, конечно, мечтал, но вот так, просто попросить маршала — такое не приходило ему в голову.
Тюренн, не подозревавший о терзаниях виконта, не усмотрел в просьбе ничего невозможного, и любезно позволил Раулю оставаться в Бражелоне, пока его не известят о необходимости вернуться. Спешить было некуда. Фронда была окончательно раздавлена, Мазарини торжествовал, а вчерашние бунтовщики искали королевских милостей.
Первым подал пример Конти. Он и раньше старался держаться за чужими спинами, а когда дела пошли плохо, то и вовсе удрал в свои лангедокские поместья, откуда всеми доступными средствами пытался довести до сведения двора, что ничего против законной власти не имеет. Анна Австрийская пожелала видеть Конти, и принц, изрядно перетрусив, все же явился в Париж. Воспоминания о Венсенне и той стремительности, с какой его туда упрятали, до сих пор вызывали у принца нервную дрожь. Но он успокаивал себя тем, что если бы его желали арестовать, то не стали бы церемониться и сначала давать аудиенцию. И действительно, королева приняла его очень любезно, расспрашивала о Конде и мадам де Лонгвиль, интересовалась, почему его родные столь строптивы и дала понять, что не будет держать на них зла, если они изменят свое поведение, подобно тому, как изменил его Конти. Принц ушел от королевы окрыленный и с того момента стал рьяным сторонником двора. Его преданность короне дошла до того, что совсем скоро на него тоже нашел религиозный стих, и Его высочество стал набожен едва ли не больше самой королевы. Конти, ранее веселый, общительный и любезный господин, стал скучен, как осенний дождь.
Когда-то он обожал развлечения и интересовался театром, взяв под покровительство труппу некоего господина де Мольера, но за последние пару лет он круто изменил свои пристрастия и теперь мог тягаться в благочестивости и богобоязненности с самыми отпетыми ханжами. Впрочем, для Парижа в этом не было ничего необычного — подобный тон задавала сама королева.
Чего еще ждать от женщины, чей сон оберегает кардинал?
Дичайшая скука, царившая при дворе, была еще одной причиной, по которой Рауль не спешил вернуться в Париж и был ужасно благодарен Тюренну, что тот не стал проявлять ненужной принципиальности.
Весь январь виконта никто не тревожил, и он наслаждался домашним уютом. Атос потихоньку знакомил Рауля с делами, в соответствии с тем положением, которое теперь занял виконт, и Рауль в который раз был удивлен глубиной познаний отца. Порой он смотрел на графа почти со страхом, хотя догадывался, что отец старается щадить его, не взваливая сразу всего груза ответственности. Однако мало-помалу разбираясь в бумагах и тонкостях кутюмов и ордонансов, виконт даже стал находить некоторую прелесть в том, чтоб углубиться в хитросплетения законных положений и выйти победителем, досконально уяснив, что к чему.
Конечно, не одни дела заполняли дни хозяев Бражелона. Они читали, музицировали, беседовали и вообще старались проводить свой досуг как с пользой, так и с приятностью. Словом, вели размеренную, уютную жизнь сельских жителей, чья рачительность позволяет им с безмятежностью смотреть в будущее.
Однако у каждого из них была одна своя мысль, что несколько омрачала эту безмятежность и оба старательно скрывали это друг от друга. Рауль тосковал по Луизе, о которой (после объявления его нового статуса) боялся даже заикаться, а Атос подспудно ждал вестей из Парижа, которые снова вырвут сына из его объятий и заставят помчаться куда-то на край земли под ядра и пули.
Но если Рауль вздыхал напрасно — холод и обилие снега напрочь лишали его возможности устроить случайную встречу с мадемуазель де Лавальер — то Атос нет-нет да бросал взгляд за окно, закусывая губу всякий раз, когда на белом горизонте появлялись черные точки.
Однажды такая точка направилась в сторону Бражелона и оказалась каретой, которую, повинуясь указаниям седока, кучер изо всех сил гнал к заснеженному замку.
Первым увидел ее Рауль. Он стоял у окна библиотеки и машинально перелистывал книгу, пока его глаза невольно обращались вдаль. Лес был гол и создавалось обманчивое впечатление, что если как следует напрячь зрение, то сквозь паутину тонких ветвей можно будет разглядеть крыши замка Лавальер.
— Карета? Странно.
— К нам? — Атос отложил свитки, которые перебирал, наводя порядок. — Гости?
— Вряд ли, — грустно улыбнулся Рауль. — Скорее всего, путешественники сбились с пути. В такое время дорог почти не видно, да и не везде можно проехать. Заблудились, наверное. Я пойду, узнаю...
— Я сам, — поспешно перебил его Атос, — я... все равно хотел идти вниз, уже пора распорядиться об обеде.
Рауль вздохнул. Он знал, что кто бы ни были эти случайные гости, они точно не из Лавальера. Поэтому он только согласно кивнул головой:
— Хорошо. Я тоже скоро закончу и приду.
— О, можете не торопиться! Если Вы хотели дочитать, обед подадут позже.
— Нет, нет, я буду вовремя.
Атос не зря хотел принять вести сам. Если это за виконтом, то лучше, чтоб Рауль не знал, как близко к сердцу принимает отец его службу. Мальчик должен видеть пример самообладания и сдержанности и не стоит показывать ему свои минутные слабости. Если же это действительно заблудившиеся путешественники, то тем более именно графу с руки дать им подробные сведения или пригласить передохнуть. Виконт, хоть и был формальным хозяином Бражелона, но никогда себя им не считал в полной мере и не посмел бы приглашать кого бы то ни было без позволения графа.
Атос был почти уверен, что его волнения напрасны. Будь это вести от Тюренна, их бы привез гонец — всадник. Но все же, легкая тревога волновала его сердце, когда он пошел за привратником, который только-только вышел из дома, чтоб отпереть решетку.
Привратник отодвинул тяжелую меховую занавеску в окне кареты и, придерживая ее, отступил назад, пропуская графа. В мрачном, душном холоде кареты едва можно было разглядеть белое лицо — единственное светлое и неподвижное пятно в шевелящемся ворохе темных мехов и бархата. Оплывшие черты, чьи нечеткие очертания только подчеркивались недовольной гримасой; глаза, окруженные припухлостями, впадинками и мешочками; нездоровая бледность — все говорило о том, что путешествие было лишено комфорта.
Женщине в карете на вид было за пятьдесят и она, словно старуха, беспрестанно куталась, нервно-суетливыми движениями натягивая свои меха то на плечи, то на голову. Она подняла глаза, но тут же подалась назад, бросив злобный взгляд на привратника, который с любопытством выглядывал из-за плеча Атоса. Натянув меха до самого носа, она глухо пробормотала:
— Me inviten en la casa, el senor?
— Que le es necesario aqui?
— De nada me es necesario. Le es necesario.
Атос сделал полшага назад и холодно ответил:
— Escucho.
— Escuchais?AquМ?
Атос кивнул.
Женщина сделала гневное движение, словно хотела выскочить из кареты, но привратник все еще стоял рядом, почтительно придерживая занавеску.
Она закусила губу:
— Limpien a este estupido!
И видя, что Атос колеблется, прошипела:
— Esto le es necesario!*
— Пьер, возьми кучера и принесите провизии и вина. У сеньоры вышли все запасы, а ехать им еще далеко. Да поживее, сеньора спешит, она не желает задерживаться ни на минуту. Шевелись.
Кучер сидел как изваяние, но хотя он и замерз, но остроты слуха не потерял. Едва Атос договорил, он мигом соскочил с козел:
— Как будет угодно Вашей милости.
Он не знал испанского. Когда его нанимали, "сеньора" прекрасно говорила по-французски. Однако если мадам от холода забыла родной язык, то уж никак не он будет этому удивляться. У него у самого язык примерз к нёбу и еле ворочается.
Его наняли в Блуа, посулив хорошие деньги, если он быстро довезет до Бражелона, а в остальном будет глух, нем и слеп. Дама, которую он вез, не собиралась в дальнее путешествие, потому как ехала налегке и даже горничную оставила в Блуа.
Сначала кучер подумал, что мадам едет на тайное свидание к любовнику, но разглядев ее получше, решил: "По делу".
Зачем ей провизия кучеру было все равно, главное, что он сам мог согреться и выпить глоточек, а то и отведать чего-нибудь вкусненького, если кухарка в этом замке окажется незлой.
Когда кучер и привратник ушли, господа перешли на французский.
— Я слушаю Вас, сударыня.
— Вы действительно собираетесь разговаривать здесь?
— Точно так, именно здесь, — Атос слегка топнул ногой.
— Что это значит?
— Не рассчитывайте, что я сяду к Вам в карету.
— Вы... что Вы о себе возомнили?
— Я не желаю больше быть объектом Ваших домогательств, герцогиня.
Мадам де Шеврез широко раскрыла глаза и изобразила самое глубокое презрение, на какое была способна:
— Вы не смеете так говорить со мной!
— Вы больше не хотите меня? Рад это слышать. Но, во избежание дальнейших недоразумений, я останусь здесь, — он снова топнул ногой. — Зачем Вы явились?
Герцогиня продолжала презрительно кривиться:
— Может напомнить Вам, что Вы делали в этом самом замке среди бела дня, на глазах у слуг, на лавке в конце липовой аллеи? И после этого Вы смеете бросать мне упреки?
— Да, Вы правы, тогда я повел себя как мужлан, не имеющий понятия о приличиях и достоинстве. Признаю.
Мадам де Шеврез поджала губы.
— Позвольте кое-что пояснить Вам, сударыня. Вы воспользовались, надо признать, очень ловко, моей мужской слабостью. Вам удалось превратить меня в животное, но этот триумф был Вашим поражением. Да, я могу взять женщину, без любви, без нежности, почти не испытывая к ней чувств, впрочем, как и любой другой мужчина, любую другую женщину. Но чем Вы тогда отличаетесь от десятков, сотен других? Их я тоже могу взять, использовать и забыть. Почему для Вас я должен делать исключение? Полагаете, поразили меня Вашим искусством? Но оно напоминало мне только об одном — сколько предшественников у меня было! Можно гордиться, что ты был первым, кому доверилась девушка, кому она подарила свою невинность, но гордиться, что был в постели женщины десятым... сотым... я не хочу Вас оскорблять, назовите число сами.
Бледность герцогини стала серой, ее распирало от ярости, но вместо вспышки, это вылилось в ядовитейший тон, каким она заговорила с графом:
— А Вы, сударь, должно быть, до нашей встречи хранили незапятнанность ангела?
— Нет, поэтому я не вижу смысла в нашей дальнейшей беседе. Мы оба вели себя не лучшим образом. Что было, то было. Повторять я это не намерен. Не настаивайте, иначе мне придется прибегнуть к средству, что окончательно излечит Вас от влечения ко мне, хотя и будет крайне болезненным.
— Я не испытываю к Вам влечения, — высокомерно изрекла герцогиня, — не переоценивайте свои достоинства. Есть мужчины привлекательнее...
— Красивее, богаче и... моложе! — подхватил Атос. — Именно! То же самое я могу сказать про женщин.
Теперь герцогиню бросило в краску — намек был так ясен, что у нее от злости перед глазами заплясали красные пятна, такие же, какими пылали ее щеки.
— Хорошо же! Тогда перейдем к делу, раз личные отношения между нами невозможны!
Ироничная улыбка тронула губы Атоса:
— Любопытно, что Вы хотите мне предложить? Покровительство очередного "герцога д'Эпернона"?
— Вам нужна моя подпись? Вы ее получите. Но только в обмен на брачный контракт. Ваша подпись против моей.
Атос нагнулся, поставил ногу на ступеньку, и, опершись рукой о дверцу, заглянул в окошко кареты. Некоторое время он с интересом разглядывал герцогиню, прежде чем с веселым изумлением спросить:
— Я должен на Вас жениться? Неужели герцог де Шеврез скончался?
— Да, — сухо подтвердила бывшая герцогиня, — несколько недель назад. Вы сделаете меня графиней де Ла Фер, а я подпишу все, что пожелаете в отношении виконта де Бражелон. Тогда огласка уже не будет иметь значения и моя репутация не пострадает. Мы будем законными супругами.
Атос улыбнулся весело, даже ласково:
— Как мило, как любезно!
Он еще раз окинул герцогиню любопытным взглядом и отошел от кареты. Теперь уже она подалась за ним, высунув голову из окошка:
— Имейте в виду — только после подписания брачного контракта на моих условиях! Вы сами захотели исключительно деловых отношений!
— Благодарю, но я предпочту остаться с другой подписью.
Герцогиня тревожно нахмурила брови:
— Чьей?
— Людовика XIV, божьей милостью короля Франции и Наварры.
Мадам де Шеврез продолжала напряженно вглядываться в лицо графа, сама не замечая, как отрицательно качает головой. Эти мелкие, суетливые движения, делали ее похожей на старуху, которая трясется от старости, не в силах совладать с собственным телом.
— Нет, нет... Нет!!! Вы говорите это нарочно! Я не верю! Он только пообещал!
— Его величество подписал патентное письмо. Теперь у меня есть законный наследник. Уже есть.
— Я не верю!
Атос пожал плечами и молча наблюдал, как герцогиня терзает свои меха.
— Что Вы смотрите? — грубо бросила она. — Чего Вам еще надо?
— Как ни странно, но даже сейчас у Вас оставался шанс. Крошечный, незначительный, но все же... Если бы Вы вспомнили одно имя.
— Какое еще имя? — резким, "павлиньим" голосом выкрикнула герцогиня.
— Рауль.
У мадам де Шеврез дернулась челюсть, и рот искривился в непонятной гримасе.
— Да, Рауль де Бражелон. Он был Вашим сыном. Прощайте, сударыня.
Атос уже взялся за решетку, когда герцогиня крикнула ему вдогонку:
— Мне нужен адрес шевалье д'Эрбле! Я ехала к Вам только за этим.
Атос обернулся и мадам де Шеврез хищно сощурила глаза:
— Ревнуете?
Атос помедлил, еще раз смерил герцогиню взглядом, и спокойно ответил:
— Я не ревнив.
— Тогда Вам незачем скрывать его адрес, не так ли? Где я найду шевалье?
— Ничем не могу помочь. Я не вижусь с шевалье и не знаю его адреса. Поищите себе мужа в другом месте.
Больше он не оборачивался и не оглядывался.
Навстречу ему из замка уже шел кучер, привратник и слуга, которые несли корзинки с припасами. Граф жестом показал, чтоб они поторопились, и сказал кучеру:
— Сеньора решила вернуться в Блуа. Путешествовать в такую пору крайне неразумно. Поспешите, пока не стемнело.
— А это? — кучер растерянно указал на корзинки.
— На усмотрение сеньоры. Счастливой дороги!
В замке уже накрывали стол к обеду и Рауль спустился в столовую.
— У нас будут гости?
— Нет, виконт. Вы были правы — это просто заблудившиеся путешественники. Я дал им припасов и рассказал, как лучше доехать до Блуа. Они очень торопились, так что в этот раз мы обойдемся без гостей.
ЭПИЛОГ
В конце февраля 1657 года виконт де Бражелон покинул свой дом — его призывал воинский долг.
Граф де Ла Фер никуда не выезжал. Он писал Мемуары, понемногу занимался хозяйством и ждал писем от сына. Иногда с оказией он получал вести от друзей, но это бывало так редко, что он не мог бы с уверенностью сказать, что знает, как у них дела.
И все же, даже в самые спокойные часы, в глубине сердца, он ощущал тревожное волнение. Он не сомневался, что еще придет время действовать, придет время, когда тайна короля Карла позовет его в дорогу.
______________________________________________________________________
— Вы пригласите меня в дом, сударь?
— Что Вам здесь нужно?
— Мне ничего не нужно. Нужно Вам.
— Я слушаю.
— Слушаете? Здесь?
.......................................
— Уберите этого болвана!
— Это Вам нужно!
