II
В силу привычки молчать, для Гримо было затруднительно подробно описать свое путешествие, но Гийом выручил его, снабдив письмом из невообразимого количества страниц.
Атос прикинул, сколько времени займет чтение, и отпустил Гримо отдыхать с дороги. Потом предупредил Рауля, что их сегодняшняя прогулка верхом не состоится, поскольку у него возникло одно неотложное дело, и, вопреки обыкновению, заперев дверь кабинета, уселся за письмо.
Гримо же отправился к себе. Он действительно нуждался в отдыхе. Пока он дожидался возвращения графа, его успели огорошить новостью, что Рауль теперь виконт де Бражелон. Но даже эта новость не способна была его встряхнуть, настолько он устал. Поездка далась ему с большим трудом. Дело было не только в том, что пришлось отмахать бесконечные лье по дорогам Франции, а Арамис ездил верхом ничуть не медленнее графа.
Труднее было переносить психологическое напряжение. Гримо мог поклясться, что он нутром чует опасность, что витала над головой Арамиса.
"Побей меня Бог, это опять какой-то заговор", — постоянно крутилось в голове Гримо. К тому времени, как они увидели башни Ла Фера, у Гримо немилосердно болела шея, так он озирался по сторонам, ожидая неминуемого нападения.
Кроме этого Гримо было трудно с Арамисом.
Нет, Арамис не требовал от слуги невозможного, он вообще ничего не требовал и, по сравнению с графом, был просто ангельски кроток.
Но Гримо всегда испытывал в его присутствии какое-то стеснение. Так было еще с мушкетерских времен. Господа иногда "одалживали" слуг у друзей ради того, чтоб в обществе пустить пыль в глаза. Такого не делал только Арамис, который уверял, что поглощен учеными занятиями и никуда не ходит и Атос, который действительно никуда не ходил.
С Портосом Гримо всегда было просто, разве что приходилось непривычно много разговаривать. С д'Артаньяном было еще проще, тот никогда не строил из себя важного барина. А вот Арамис, хотя с ним Гримо имел дело крайне редко, всегда вызывал у него странное смятение, причин которого Гримо и сам не понимал.
Арамис никогда не кричал не только на чужих слуг, но и на своего Базена. Арамис был единственным из друзей, кто никогда не избивал слугу. Он не богохульствовал, не ругался, не бил посуду, не тискал девок по трактирам, не играл и не напивался. Будь это кто-то другой, мушкетеры просто засмеяли бы такого неженку, тем более, что своей внешности Арамис уделял внимание больше, чем остальные.
Но над Арамисом не смеялись. Его уважали и считались с ним. Его дружбы искали даже солдаты других полков и чаще всего именно у Арамиса отыскивалось нужное знакомство, когда надо было решить какой-то вопрос.
Для Гримо оставалось загадкой, когда Арамис успевает вести светскую жизнь, если постоянно сидит над книгами. По крайней мере, именно такое создавалось впечатление — кроткий юноша, все мысли которого заняты только возвышенным.
С тем же кротким видом он протыкал своих противников, не впадая в неистовство, как случалось с господином Портосом, не испытывая азарта, какой всегда отражался на лице господина д'Артаньяна и не поддаваясь холодной ярости, какая по временам овладевала Атосом.
Этот человек был непонятен Гримо. Конечно, его собственный господин далеко не подарок, но с ним сразу видно — этот человек совсем не прост. А господин Арамис... Говорят, в тихом омуте черти водятся и Гримо ловил себя на мысли, что совсем не хотел бы поближе познакомиться с теми чертями, что водятся в омуте именуемом "Арамис".
Но, каковы бы ни были его собственные ощущения, друзья графа были для Гримо святы. Он, не моргнув глазом, пожертвовал бы жизнью за Арамиса, если бы тому грозила опасность, и потому чуть шею себе не свернул, высматривая врагов.
Арамис не знал дороги и целиком положился на Гримо. Когда они достигли леса, за которым прятался замок, Гримо остановился. Именно здесь граф придержал коня, с презрительной усмешкой оглядывая свои владения.
Гримо указал на едва видневшийся среди верхушек церковный шпиль:
— Ла Фер.
— Мы можем проехать через лес, похоже, тут недалеко.
Гримо поежился. После того, что он узнал о графе, лес вызывал у него суеверный страх. Он бы никогда в этом не признался, но он боялся увидеть там призрак миледи. У Арамиса не было никаких оснований бояться и потому он, не колеблясь, направил коня вперед. Гримо перекрестился и последовал за ним, утешая себя тем, что Арамис духовное лицо, а значит, любые призраки ему нипочем.
Скоро они добрались до охотничьего павильона. Гримо подивился тому, как быстро Арамис сориентировался в обстановке — все же военный опыт давал себя знать.
— Гримо, я вижу тут ворота к замку. Будет лучше, если я подожду здесь, а ты сходи туда, предупреди. Павильон жилой — ставни открыты. Туда можно попасть?
Вместо ответа Гримо зашел за угол и показал Арамису ту самую дверку, которую несколько лет назад так лихо высадил граф де Ла Фер. Ее починили, но Гримо знал, что замка на ней нет. Она легко, без скрипа, открылась, и Гримо поднял палец вверх.
Арамис кивнул:
— Я подожду там.
Гримо не подумал, что наверху спальня, а Арамис просто этого не знал и потому легко и уверенно поднялся по лестнице. На втором этаже все двери, выходившие на лестницу, были заперты, и Арамис поднялся выше. На третьем, верхнем этаже, в небольшую прихожую выходила только одна дверь — широкая, двустворчатая, обрамленная перевитой золотым шнуром портьерой.
Арамис признался себе, что испытывает любопытство. Он считал, что хорошо знает друга. Но в жизни Атоса был период до мушкетерства, о котором его товарищи не имели никакого понятия.
Арамис задержался и попытался представить, что же там, за дверью. Это походило на игру — проверить свою проницательность и понимание натуры другого человека.
Замок, скорее всего, не будет носить отпечатка индивидуальности последнего владельца. Слишком много предков оставило там свой след. А вот этот небольшой павильон, хотя и выглядел старым — лет сто, не меньше — тем не менее, вполне мог заново отделываться каждым новым хозяином на свой вкус.
Первое, что пришло Арамису в голову, что павильон построен любителем охоты. Лес совсем рядом, достаточно перейти ручей по мостику и ты чуть не в самой чаще. Стена между замком и павильоном создавала определенную обособленность. Тут можно было уединиться или спокойно отдохнуть после охотничьих подвигов.
Атос, наверняка любил охоту. Он так здорово знал все тонкости и его глаза невольно вспыхивали, когда он обсуждал с Людовиком нюансы обучения ловчих птиц. Тогда он и поразил короля, рассказав об особенностях повадок северных кречетов, сославшись на то, что имел возможность лично наблюдать подобную птицу. У Людовика были кречеты, но про такого, привезенного с дальнего северного острова, и, стоившего совершенно немыслимых даже для короля денег, Людовик только читал.
Чтоб король не успел дать волю зависти, Атос поспешил уверить его, что только наблюдал за птицей, а владельцем был некий баснословно богатый англичанин, который купил птицу в Дании, куда, в свою очередь, ее привезли с того самого острова. Это был единственный, выживший после трудного плавания птенец, и его отдали в счет погашения сумасшедшего долга. Это спасло целую семью от полного разорения, а англичанин получил игрушку, какой не было ни у кого.
Людовик обратил свою зависть на англичан, а Атос стал одним из тех, кого он время от времени удостаивал личной беседы.
Арамис зажмурился и представил себе внутренность комнаты: на стенах должно висеть оружие, посередине стоит массивный стол, за которым может собраться небольшая, но дружная компания, чтоб отведать добытой охотой дичи; вокруг такие же массивные, старинные стулья, на которых восседали еще предки графа. Скорее всего, есть альков, вернее, четыре, по числу башенок. В одном из них будет стоять шкаф с книгами об охоте — толстыми, тяжелыми, с изумительными миниатюрами. В других альковах — картины на охотничьи темы. В комнате, наверняка, полумрак, и вся атмосфера располагает к неспешной беседе за бокалом вина и хорошим куском оленины.
Арамис улыбнулся и взялся за холодную литую ручку.
После полутемной прихожей он на мгновение ослеп от яркого солнечного света и первое, что почувствовал — это был тонкий аромат роз.
Арамис прикрыл глаза и сквозь полуопущенные ресницы видел вокруг только розовый цвет. Когда глаза привыкли, он огляделся.
Да, вокруг почти все было нежно-розовым: драпировки в альковах, обивка кресел, шелк покрывала на кровати. Цвет был неярким, очень нежным, таким, каким бывают лепестки в самом сердце розы. При желании Арамис мог бы сравнить — на столике возле кровати стоял букет роз, все, как одна, бледно-розовые.
Арамис шагнул вглубь комнаты и краем глаза уловил движение — в алькове кто-то был. Он резко отдернул занавесь и растерянно уставился на собственное отражение. Зеркало отразило его, создав иллюзию присутствия другого человека. Кроме зеркала в алькове был крохотный, донельзя изящный столик и такой же стул. Все слишком хрупкое для мужчины, но вполне подходящее для красивой, молодой женщины, которая присядет на край стула, поставит локотки на стол, поправляя прическу, прежде чем...
Прежде чем что?
Арамис повернул голову и поглядел на роскошную кровать.
Ему стало ужасно неловко — это же супружеская спальня графа де Ла Фер!
Слишком живое воображение тут же нарисовало картину, как белокурая женщина, красивая настолько, что это кажется неправдоподобным, с улыбкой смотрится в зеркало, а через ее плечо заглядывает мужчина, в чьих глазах такая любовь, такая преданность...
Арамис резко дернул розовый шелк, чтоб закрыть зеркало. Ему казалось, что проклятое стекло нарочно сохранило в своих глубинах эти картины, чтоб теперь беззастенчиво показывать ему. В алькове напротив тоже поблескивало зеркало, что было в двух других, плотно закрытых шелком, Арамис даже знать не хотел.
Он снова обвел взглядом спальню: "И после этого он не проклял женщин, а всего лишь презирал их?"
Дальше оставаться здесь Арамис просто не мог. Аромат роз казался ему горьким.
Наверное, тогда граф сам рвал для нее розы...
Слуги очень любят его, если столько лет продолжают ставить здесь живые цветы, словно желая удержать для него то время, когда он был счастлив. А может, они все еще надеются, что настанет время и он снова сможет для кого-то собирать цветы...
Эта мысль сразу вызвала другую — о Рауле.
Не известия ли о ребенке возродили в слугах былые надежды?
Обстоятельств не знает никто, но ребенка же не спрячешь, не сунешь в карман. Атос точно ничего не сообщал, а вот Гримо мог.
По дороге, как ни скупо было их общение, Арамис все же сумел кое-что выяснить про Ла Фер. Он делал это не из любопытства. Он был военным человеком, а кто служил, тот останется таким на всю жизнь. Некоторые вещи не меняются, например, понимание того, насколько важна предварительная разведка.
Из объяснения Гримо, если его можно было назвать таковым, Арамис понял, что Ла Фер вовсе не заброшенное имение на краю света. Граф следит за делами и там все в полном порядке. Сам Гримо регулярно переписывается с управляющим, чтоб потом о наиболее важных вопросах доложить графу. Кроме того, Гримо трижды ездил в Ла Фер: первый раз с Атосом, а после сам. Так что о Рауле в Ла Фере вполне могли знать. Возможно, знали и многое другое.
Гримо не болтлив, но кто его знает, о чем он писал и что известно обитателям поместья?
Именно поэтому Арамис, увидев павильон, сразу решил, что лучшего места переждать несколько дней он не найдет. Местечко на отшибе. Кроме господина сюда никто не сунется, а господин далеко. Здесь гостя никто не потревожит и не увидит.
Кто же знал, что окажется за тяжелой двустворчатой дверью...
Арамис вышел в прихожую и медленно стал спускаться по лестнице.
После увиденного, мысль о том, чтоб идти в замок, вызвала у него дрожь.
Еще что-либо подобное он не вынесет. Если слуги с таким же старанием сохранили все и в замке, то он, чего доброго, рискует увидеть свадебные приборы или гобелены с изображением счастливой пары, которые заказывал влюбленный муж.
На полутемной лестнице он столкнулся с двумя людьми, поднимавшимися наверх. Вместе с Гримо был мужчина, чья седина бросалась в глаза даже при таком освещении. Его волосы были белоснежными, а спина сгорбленной, хотя он и пытался держаться прямо. Дышал он тяжело, хотя они с Гримо поднялись всего на один лестничный пролет.
Гримо сделал неловкий жест рукой, словно желая представить незнакомца Арамису. Тот обшарил гостя цепким взглядом и откашлявшись, глухим голосом сказал:
— Прошу прощения, но наверх нельзя.
Он развернулся и жестом пригласил Арамиса следовать за собой.
Они спустились вниз и вышли из павильона.
Теперь мужчина осмотрел Арамиса еще более пристально.
Сам он выглядел не очень-то приятно: лицо бледное, с синеватыми пятнами вокруг губ и носа. Почти неосознанно он потирал рукой левую сторону груди и хмурил брови, так что было непонятно, что его беспокоит больше — здоровье или присутствие нежданного гостя.
— Мое имя — Гийом, — закончив осмотр, представился мужчина. — Гримо сказал, Вы друг Его сиятельства, так что можете быть уверены, Вас примут, как следует.
Арамис чуть усмехнулся — похоже, его более чем скромный наряд, не произвел впечатления на управляющего. Не скажи Гримо, что он друг Атоса, его тут и на порог бы не пустили.
— Сударь, я не хотел никого затруднять. Если здесь есть помещение, где я мог бы...
— Не волнуйтесь, — перебил его Гийом, — раз Вы друг господина графа, Вы-то уж должны знать, что Ла Феру не в диковинку оказывать гостеприимство даже королевским особам.
— Не то, что скромному служителю Божию, — с легкой иронией продолжил Арамис.
Губы Гийома раскрылись, придавая его лицу растерянно-глуповатый вид.
Гримо с упреком поглядел на Гийома.
— Можете называть меня — "господин аббат", — невозмутимо добавил Арамис.
Неожиданное превращение скромного, невзрачно одетого дворянина в духовное лицо, явно подняло авторитет Арамиса в глазах управляющего.
Гримо стоял с видом: "Я же тебе говорил!" и Гийом бросился исправлять оплошность:
— Я могу определить Вам те самые покои, где родился Антуан де Бурбон — батюшка нашего доброго короля Генриха. Или еще лучше, те, которые держали для самого короля. После того, как он был тут в последний раз, никому не было позволено даже входить туда. А то комнаты нынешнего короля! Его величество, покойный король, привозил его сюда ребенком, и ему отвели покои виконта Луи — они на самой солнечной стороне. Если не желаете много солнца, так комнаты старого графа подойдут — там есть большой балкон, можно выходить. Старые слуги говорили, что в те времена, когда тут гостил Франциск I, там останавливалась Луиза Савойская, а сам Франциск предпочел вот этот павильон. Он приказал жечь костры вокруг и дворяне всю ночь забавлялись, бросаясь снегом, пока кто-то Франциску в голову не попал. Жаль из стариков никого не осталось, они бы Вам лучше рассказали. А я еще успел застать тех, кто короля Генриха видел, и чьи деды самолично Франциска встречали. А еще...
Гримо наступил Гийому на ногу, но тот, увлеченный своим рассказом, только удивленно поглядел на пыльный сапог, прижавший его туфель к земле.
Гримо пришлось выразительно хмыкнуть, чтоб Гийом, наконец, понял:
— Простите, господин аббат. Вы устали с дороги. Идемте, выберете, что Вам по вкусу. Никто и никогда не жаловался, что в Ла Фере не умеют принимать гостей. Я предупрежу кюре. Он Вам церковь нашу покажет. Ее, в приезд Его сиятельства, посетила сама мадам де Вандом — оказала нам такую честь. Лично приехала!
Гримо изо всех сил сжал плечо Гийома и тот снова спохватился:
— Извините, заговорился я. Но Вы, как друг господина графа, сами понимаете, куда приехали. Как тут молчать? Сам он никогда не расскажет, хотя скрывать ему нечего. Я это хоть кому скажу — вот она тут вся, его история, история его рода. Нечего ему скрывать!
— Гийом, — Арамис легонько тронул разволновавшегося управляющего за локоть, — я знаю, кто такой граф де Ла Фер. Ему нечего скрывать.
— Да, — с вызовом повторил Гийом. — Нечего!
— А вот я бы не хотел привлекать излишнего внимания. Я скромный слуга Бога, и не нуждаюсь в королевских почестях.
— Но, сударь, я хочу оказать другу Его сиятельства достойный прием!
— Я передам графу, что Вы выполнили все мои просьбы.
— Какие? — удивленно раскрыл глаза Гийом. — Вы еще ничего не просили.
— Я бы хотел узнать, далеко ли отсюда до Валлона.
— Нет, господин аббат. Вы желали бы его посетить?
Арамис кивнул. Гийом прижал руку ко лбу и через мгновение уверенно сказал:
— Так Вы из-за той тяжбы приехали? А я-то, дурак, сразу не понял. Мне бы догадаться, как только Вы сказали, что духовное лицо. Простите, стар стал, раньше я бы живо сообразил, что к чему.
— Да, из-за тяжбы, — осторожно сказал Арамис. — Вы много о ней знаете?
Гийом пожал плечами:
— Да уж какой тут секрет. Слыхал. Епископ в Нуайоне давно на ту землю поглядывал, это все знали. Как последний владелец умер, он чуть не на отпевании заявил, что земля его будет. Имение там богатое. Только по закону сколько-то ждать надо было, чтоб наследники объявились. Они объявились, да как-то тоже один за одним поумирали. А епископ каждый раз говорил, что уж теперь он до земли доберется. Как же! Опять кто-то являлся. Тут про него уже песенки сочиняли, как он хочет всех наследников пережить. А потом господин дю Валлон тоже заявил, что у него права какие-то есть. То ли родственник дальний, то ли еще что, да только тут уже у епископа терпение вовсе лопнуло. Ну и давай они судиться. Господина дю Валлона тут мало знают, он из недавних. Епископ думал легко справиться, да оказалось, что не вдруг. Подробности, думаю, Вы лучше знаете.
— Да, — уже уверенно заявил Арамис, — но я должен выслушать, что может сказать сам господин дю Валлон.
— Епископ хочет решить дело миром?
— Возможно. Простите, мой друг, я не могу обсуждать это с Вами.
— Конечно, — закивал Гийом.
Он уже не смотрел на Арамиса снизу вверх и сейчас был просто внимательным и исполнительным слугой.
— Мой друг, граф де Ла Фер, узнав, что мне необходимо по делам побывать в этих краях, предложил воспользоваться его гостеприимством. Но я полагаю, что лучше будет не задерживаться и сразу отправиться в путь. Как скоро я могу доехать до...
— Пьерфона?
— Да, Пьерфона, благодарю Вас.
Гийом потер подбородок:
— В былые времена, когда граф в те края на охоту ездил, так господа за полдня добирались. Лес там богатый, ох и богатый! Это еще когда старый владелец жив был, так любил соседей охотой побаловать. Только зачем Вам в Пьерфон ехать? Господин дю Валлон у себя, к нему и того ближе.
— Если не ошибаюсь, ближе всего — Нуайон? Я начну с него.
— Но как же это, даже не пообедав?
Арамис невольно улыбнулся — стоило заговорить о Портосе и вот, пожалуйста, фраза совершенно в его духе!
— Конечно, я пообедаю, — улыбнулся он. — Мои друзья не одобрили бы путешествия на пустой желудок. Только прошу Вас — без лишнего шума.
— Тогда не откажите в милости почтить мой дом своим присутствием, — Гийом поклонился. — Если Вы не желаете остановиться в замке...
— В другой раз.
— Тогда прошу Вас.
Арамису не пришлось жаловаться на бедность стола. Хотя после визита Атоса прошло уже десять лет и не было никаких оснований надеяться, что хозяин снова объявится в этих краях, по распоряжению Гийома каждый день готовились блюда, достойные графского стола. Есть их было некому и на следующий день все, за исключением небольшого количества, что брали себе Гийом и кюре, отправлялось в местные дома призрения.
Немного передохнув, Арамис снова сел в седло. Гримо готов был его сопровождать, но Арамис уверил его, что теперь он в этом не нуждается — Гийом объяснил ему, как лучше всего ехать в Нуайон и Валлон.
— Гримо, отправляйтесь назад, в Бражелон. Со мной все будет в порядке. Передайте графу... нет, ничего не передавайте, кроме моей благодарности. Я дам о себе знать, когда будет возможно. И, пожалуйста, не задерживайтесь здесь, не заставляйте графа ждать.
Гримо чуть улыбнулся и кивнул. Арамис улыбнулся ему в ответ, уверенный, что Гримо правильно его понял: "Не стоит задерживаться тут и болтать о том, кто такой господин дю Валлон. Гийому незачем знать лишнее".
Когда Арамис уехал, Гийом пристал к Гримо:
— Он не обиделся? Друг-то друг, но как-то очень бедно выглядел. Я же не знал, что он аббат, да еще с епископом знаком! Конечно, у Его сиятельства кто попало в друзьях не ходит, но мог бы и получше приодеться, а то по виду и не скажешь, что важный человек.
Гримо только рукой махнул:
— Не обиделся.
— По крайней мере, стол я ему накрыл, как следует, Его сиятельство меня не упрекнет. Жаль, в замок не пошел, но это он сам так захотел. Я все сделал, как он просил. Ты графу передай — я все сделал.
Гримо похлопал старика по плечу и кивнул. Ему было жаль Гийома. Тот остался совсем один. Его старый приятель — рыжий конюх — умер несколько лет назад. Больше не было никого, кто знал бы его в молодости, знал виконта де Ла Фер, помнил Берри. Никого, с кем можно было вспомнить былое.
Гримо пожалел Гийома и остался на несколько дней, дав бедняге возможность выговориться, как следует.
Провожая Гримо, Гийом вздохнул:
— Больше не увидимся. Умру я скоро. И так уже задержался.
Гримо нахмурился и отрицательно покачал головой:
— Нужен графу.
Гийом без улыбки, значительно кивнул головой:
— Только для него поживу еще. Постараюсь.
Гримо заколебался, ему очень не нравилось настроение Гийома и захотелось дать старому приятелю надежду, подбодрить его. Он сказал ему то, о чем до сих пор старательно умалчивал в письмах:
— Нужен виконту.
Гийом машинально кивнул, а потом удивленно поднял брови:
— Виконту? Ты о чем?
— Есть сын.
На мгновение Гримо пожалел о том, что сказал, испугавшись, что Гийом сию секунду испустит дух, невзирая на желание пожить для графа. Еле отдышавшись, Гийом вцепился в Гримо:
— Сын? У нашего графа сын?
Гримо кивнул.
— Ох ты, Господи! Дождался! Сколько ему?
— Восемь.
— И ты молчал?
Гримо замялся — как объявить Гийому, что сын у графа незаконный?
Но Гийом не вчера родился и тут же ухватил суть дела:
— Женился?
Гримо покачал головой.
— Незаконный, значит. Ну и черт с ним! Главное — его сын! Похож?
Гримо сложил ладони, а потом развел в стороны. Гийом расплылся в улыбке:
— Как две капли? Нет, не помру. Буду ждать, очень увидеть хочется.
Гийом действительно, словно ожил. На лице появился легкий румянец, глаза заблестели и он крепко обнял Гримо:
— Вот уж порадовал, прямо слов нет.
Гримо приложил палец к губам и Гийом кивнул:
— Никому не скажу, не волнуйся. Теперь мне еще лучше приглядывать надо — есть для кого. Не помру!
После этого Гийом умудрился исписать уйму страниц, чтоб как следует убедить графа, что в Ла Фере все в порядке и что его друг был принят должным образом.
Атос потратил на чтение этого письма времени немногим меньше, чем Гийом на писание — с возрастом у него очень испортился почерк.
На вопрос графа, как они добрались до Ла Фера, Гримо лаконично ответил:
— Порядок.
А больше ему нечего было добавить — ведь Арамис ясно выразился: "Сам дам о себе знать", что тут еще скажешь?
