Драгонвик. Гл. 19

АНИ СЕТОН

ДРАГОНВИК

(роман)

Перевод с английского Ю.Р. Беловой

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Через месяц Ван Рины уехали в Драгонвик. Николас полностью оправился от последствий удара булыжником, сломавшим ему два ребра. Больше никакого вреда камень не причинил, но после выздоровления Николас предстал перед всеми совсем другим человеком. Он не хотел никого видеть. Внезапно начавшаяся фаза активности и длительного гостеприимства, столь же внезапно и закончилась.

Во время своего выздоровления в Нью-Йорке Николас лежал угрюмый и молчаливый, без единого слова принимая услуги Миранды или миссис Макнаб.

Никто не знал о его роли в бойне на Астор-Плейс. А если бы его друзья и услышали об этом, то большинство из них сочли бы его действия оправданными. Они бы аплодировали ему за мужество. Что значила жизнь одного хулигана среди стольких убитых и раненых? И, в конце концов, милиция начала стрелять в тот же самый миг.

В Миранде крепло убеждение, что Николас страдает, потому что испытывает раскаяние. Это помогало ей переносить его угрюмую мрачность. В ночных кошмарах она постоянно видела кровь, струящуюся из раны на тонкой мальчишеской шее, и была уверена, что Николаса преследуют те же сны.

Но Николас видел все в ином свете. Он видел человека, чья непоколебимость была растоптана одним случайным ударом, человека, впервые в жизни потерявшего сознание и ставшего беспомощным, человека, чья безопасность зависела от чужих людей. От чужих людей и Миранды.

Они вернулись в Драгонвик, но его мрачность и угрюмость не прошли. Однажды он поднялся по лестнице в башню и закрылся в комнате наверху. Он не появлялся три дня, и Миранда, вспомнив, что подобное уже случалось с ним после смерти ребенка, оставила его в покое.

Когда он спустился к Миранде, то сначала показался ей совершенно нормальным, во всяком случае, по сравнению с тем, как он держался весь месяц после ранения. Но когда он поздоровался с ней, она ощутила какой-то слабый запах, идущий от его одежды, его речь была замедленной, а язык слегка заплетался.

Пегги тоже это заметила. "Если бы это был кто-то другой, а не хозяин", — размышляла она, — "я бы сказала, что он где-то пьянствовал все три дня. Но от него не пахнет спиртным, и он не из тех, кто способен свободно и открыто придаваться разгулу. Совсем не из тех".

Через месяц все повторилось.

Миранда бродила по дому, который теперь, когда в нем не было толпы гостей, давил на нее своей мрачной атмосферой. Она избегала глаз прислуги и даже перед Пегги притворялась, что в поведении Николаса нет ничего страшного.

К вечеру второго дня Миранда решилась. Она поднялась по винтовой лестнице в башню, пройдя пятьдесят ступеней наверх. Там она сразу же обнаружила мощную дубовую дверь толщиной в шесть дюймов. На ее стук никто не ответил. Она отступила на шаг и уставилась на темную неумолимую дверь. Год... даже месяц назад она бы покорно приняла этот молчаливый знак воли Николаса и как всегда подчинилась бы.

Но те времена прошли.

Она сжала кулаки и барабанила в дверь до тех пор, пока приглушенный голос сердито не воскликнул:

— Кто там?

— Это Миранда! — решительно ответила она. — Я требую, чтобы вы впустили меня.

Сначала ей ответило молчание, затем ключ в массивном замке повернулся и дверь распахнулась. На пороге стоял Николас, одетый в парчовый халат, и язвительно смотрел на нее.

— Входите, моя ненаглядная, входите, раз уж вы этого так упорно требуете.

Он запер дверь и положил ключ в карман.

Миранда в удивлении посмотрела на мужа, а потом оглядела круглую комнату. Чего она ожидала увидеть? Страшную комнату Синей Бороды, висящих по стенам соболей и еще более мрачное великолепие, превосходящее даже комнаты внизу?

По контрасту башенная комната была очень строгой и почти пустой. Из мебели Миранда заметила только стол, стул и кушетку. На столе стояли в ряд потрепанные книги и потухшая свеча, на полу лежала соломенная рогожа. Хотя солнце скрылось за горами Кэтскилл на другой стороне реки, четыре окна, выходящие на разные стороны, пропускали достаточно света.

И лишь через какое-то время она заметила в комнате голубоватый дым и странный резкий запах.

— Вы здесь курите? — смущенно спросила она, чувствуя странное разочарование. Она столько нафантазировала об этой комнате, что была уверена, будто раскрытие ее тайн разрушит стену, отделяющую ее от супруга.

Николас продолжал пристально разглядывать ее, и она повернулась, чтобы в свою очередь посмотреть на него, и с удивлением обнаружила, что его зрачки сузились чуть ли не до размера булавочного укола. Радужная оболочка казалась совершенно синей.

— Я курю здесь, — он повторил ее слова с какой-то насмешливой интонацией. Затем, повернувшись, схватил ее правое запястье. Когда он потянул ее к кушетке, она увидела, что рядом с ней, незаметные до этого момента, стояли маленькая жаровня с углем и табурет, на котором лежали красивая серебряная шкатулка, несколько тонких проволок и три трубки странной формы.

— Бриллиантовые ворота — вход к красоте и силе! — произнес он странным замедленным тоном.

Миранда уставилась на маленькие трубки и горящие угли.

— Что это, Николас?!

Он отпустил ее запястье и, открыв серебряную шкатулку, вытащил клейкий черный шарик, который положил на открытую ладонь.

— Опиум, моя дорогая. Обычный опиум.

Она переводила взгляд с клейкого шарика на ладони мужа, на его лицо.

— Но ведь это наркотик, ведь так? — неуверенно спросила она. Миранда узнала значение этого слова всего два года назад, когда прочитала в одной газетной статье об опасности торговли опиумом, а до этого даже не слышала о нем.

Николас вставил одну из проволочек в шарик и, вывернув крошечную бусинку, начал нагревать ее на жаровне.

— Вы ошибаетесь, моя дорогая, — сказал он, и его голос перешел на гипнотический шепот. — Это не наркотик, это копье, пронзающее туман, что отделят нас от реальности. Это мой слуга. Все вещи мои слуги. Ведь я хозяин жизни и смерти. Разве вы не знали этого, Миранда?

Он повернул голову и улыбнулся, глядя на нее из-под полуприкрытых век. Сердце Миранды испуганно забилось, но ей удалось ответить спокойно:

— Вы больны, Николас. И я уверена, что бы это ни значило, оно причиняет вам вред. А теперь пойдемте вниз... пожалуйста.

Он лениво засмеялся и, поместив разогретый шарик в трубку, глубоко затянулся, одновременно опускаясь на кушетку.

Миранда медленно отодвинулась, но в этот момент Николас выбросил вперед руку и вновь ухватил ее за запястье.

— Николас, — произнесла она, глядя на него сверху вниз, — я не понимаю. Зачем вы делаете это?!

Это случилось как раз после визита к Эдгару По, когда Николас впервые попытался воспользоваться новым орудием силы. Через некоторое время после поездки он отправился в закрытый ставнями дом на Мотт-стрит. Первый опыт оказался неприятным. Опиум не уступал ему господства. Очень долго он не делал новых попыток. Ему не хотелось. До чего же это было глупо!

Он лежал, лениво размышляя ни о чем, пока его мысль не обрела форму, и он не увидел перед собой маленькое ползущее животное, которое требовалось уничтожить. Все, что могло затенить его сияющее великолепие, должно было быть уничтожено. Он повернул голову и посмотрел вверх на Миранду. Она тоже была охвачена чем-то светящимся и струящимся. В сумраке комнаты ее золотая головка казалась ярким пятном. Его пальцы сжимали ее руку до тех пор, пока Миранда не стала сопротивляться.

— Отпустите меня, — прошептала она. — Мне больно...

Он увидел, что она дрожит, а ее глаза чуть прикрыты, чтобы он не мог прочесть в них страх.

— Пустите! — воскликнула она уже громче.

— Но вы же не хотите уходить, моя родная. Ваша душа и тело лишь отражение моей воли.

Он сильно рванул ее за руку, и ей пришлось опуститься на кушетку рядом с ним. Ее крики замерли под его губами. Она вся застыла. Запах опиума вызывал у нее тошноту.

Наконец его хватка ослабла. Он столкнул ее с кушетки и потянулся к серебряному ящичку.

— Уйдите, — тупо сказал он. — Вы утомили меня.

Вытащив из кармана ключ, он бросил его на пол.

Миранда наклонилась за ключом и невольно застонала от сильной боли, прострелившей запястье.

Николас лежал неподвижно, его глаза были закрыты.

Миранда отперла дверь и, аккуратно прикрыв ее за собой, медленно спустилась в свою спальню.

Пегги, как раз разбиравшая свежевыстиранное белье, увидев свою госпожу, вскрикнула от изумления.

— Кто это вас, мэм?

Она в ужасе смотрела на госпожу. Волосы Миранды рассыпались по плечам и были спутаны, красивый розовый корсаж был порван, но страшнее всего выглядели огромные, распахнутые болью глаза и побелевшие дрожащие губы.

— Вы поранились, моя дорогая, — воскликнула Пегги, прикоснувшись к посиневшему запястью. — Это он сделал? — в неожиданном возбуждении закричала она. — Так значит, он все же пьет, и поэтому запирается наверху!

Миранда покачала головой.

— Нет, он не пьет.

Она устало подошла к туалетному столику, взяла расческу и положила ее обратно.

— Пегги, я должна встретиться с доктором Тернером. Только бы он был в городе.

— Он там, мэм. Только вчера на кухне говорили о нем и о том, какой он прекрасный врач. Вы хотите показать ему свою руку?

Миранда взглянула на запястье.

— Да-да, конечно. Ее надо перевязать. Я не решаюсь ехать в Гудзон. Я должна отправить с кем-нибудь записку... Но я не знаю...

— Предоставьте это мне, мэм, — сказала Пегги, в ее голосе звучало понимание и сочувствие. — Напишите ему несколько слов. Я постараюсь, чтобы он получил записку к ночи.

— Но как ты сделаешь это втайне от всех? — зашептала Миранда, с сомнением глядя на служанку. — Чтобы никто не узнал?

В Драгонвике ничто не проходило без ведома Николаса, ни один приказ не отдавался без его одобрения и он был в курсе всех, даже самых незначительных дел.

Пегги застенчиво улыбнулась.

— В деревне есть один парень, мэм. Ханс Клопберг, подмастерье кузнеца. Я ему немного нравлюсь. Ему можно доверять, хотя он и неуклюжий голландец.

— Пегги, милая, ты не... не влюбилась? — воскликнула Миранда, даже на мгновение забыв о собственных проблемах. Выражение лица маленькой горничной привело ее в замешательство. Она уже привыкла считать ее верность и любовь чем-то само собой разумеющимся. Ей даже в голову не приходило, что у Пегги может быть своя личная жизнь, что в один прекрасный день она захочет — эта мысль ужаснула ее — покинуть ее, чтобы выйти замуж.

Пегги без труда прочитала все эти мысли на лице своей хозяйки.

— Я никогда не оставлю вас, пока нужна вам, дорогая миссис, — в порыве благодарности воскликнула она. — Никогда!

"Но ведь я же не могу держать ее при себе, когда у нее есть возможность стать счастливой", — с отчаянием подумала Миранда, — "возможность покинуть этот дом. И я даже не знаю, как буду жить без нее". Она вдруг поняла, что уже люто ненавидит этого Ханса Клопберга, кем бы он там не был, и в то же время презирает себя за эгоизм. И все же в мире было лишь два человека, в чьей любви она была уверена — Абигайль и Пегги.

И никому из них она не могла отплатить тем же, потому что ее всегда отделала от них тень Николаса.

— Ну же, мэм, пишите письмо, — настойчиво подбадривала Пегги. — Думаю, мы не станем приглашать молодого доктора в дом, ведь неизвестно, когда он появится здесь, и ведь он может увидеть из башни. Вы должны встретиться с доктором где-нибудь снаружи.

Пегги быстро все обдумала, видя, что несчастная обожаемая леди слишком расстроена, чтобы сама об этом позаботиться.

— У старой мельницы за ручьем, мэм, как только рассветет. Вы можете незаметно выскользнуть из дома. Напишите все в записке.

"А уж Святая Матерь Божья позаботится о том, чтобы тот не сошел вниз раньше времени", — добавила она про себя.

Ее молитвы были услышаны. Всю долгую ночь из комнаты в башне не доносилось ни звука. Миранда без сна лежала на огромной кровати Ван Ринов. Ее больная рука беспрестанно ныла. В пять утра молодая женщина встала и с помощью Пегги нашла в себе силы одеться. Ноябрьское утро было холодным. Пальцы обеих женщин закоченели, пока они застегивали бесчисленные пуговицы на синем шерстяном платье Миранды, поверх которого была накинута серая дорожная пелерина с капюшоном.

— Все сделано, — прошептала Пегги, рассказав, как Ханс ездил в Гудзон, взяв рабочую лошадь отца и объяснив поездку болью в ноге, которую надо показать врачу. — Хотя никаких болезней у него отродясь не было, — взахлеб делилась новостью Пегги. — Думаю, милосердные святые простят ему эту ложь... К тому же он так умело, так ловко все проделал.

Миранда печально улыбнулась, слыша очевидную гордость в голосе Пегги.

— Да, очень ловко, а что потом?... — настойчиво спрашивала она.

— Сначала доктор выглядел ошеломленным, словно курица, высидевшая утят, — заявила Пегги, повторив выражение своего поклонника... — А потом вскочил и засуетился, и сказал, что будет к назначенному сроку.

Миранда наклонилась и поцеловала Пегги.

— Спасибо, — шепнула она.

Пока Пегги стала дожидаться ее у дверей, Миранда выскользнула наружу, стараясь держаться ближе к стене дома. Затем она пробежала через лужайку около десяти ярдов к ближайшему болиголову. Отсюда она торопливо направилась через лес к мельнице. Когда она ступала по замерзшей земле, ее крохотные ботинки издавали скрип. Впереди, над растущими вдали дубами и орешником, уже поднималось из-за горизонта огромное красное солнце.

Джефф пришел на мельницу первым. Он привязал лошадь и вошел в пустое каменное строение.

* * *

В последнее время его жизнь была наполнена смыслом и потому казалась интересной. Он был необыкновенно воодушевлен возможностью использовать эфир в качестве обезболивающего средства. Знаменитая операция в Массачусетском госпитале, проводившаяся при большом стечении публики, была осуществлена еще в те времена, когда Джефф воевал в Мексике, и лишь на следующий год он смог съездить в Бостон, чтобы изучить эту великолепную технику. С тех пор он с удовольствием пользовался эфиром и открыл истинное наслаждение от практикующей хирургии, потому что отныне ему не надо было причинять пациентам невыносимую боль.

Да, последние два года были довольно приятны. Он не стал тосковать и уж тем более чахнуть по Миранде, да и в любом случае она вместе с мужем окунулась в легкомысленные светские развлечения, и он попросту выкинул ее из головы.

Однако же он не женился на Файт, и молодая леди, признав-таки поражение, вышла замуж за уважаемого молодого адвоката и, похоже, была полностью довольна жизнью. Джефф погрузился в холостяцкую жизнь, хотя слово "холостяцкая" при подобных обстоятельствах звучало не совсем точно. Как бы там ни было, Джефф был далеко не монахом. Как и у любого мужчины у него были свои праздники, он мог, например, получить немалое удовольствие от пинты доброго рома с Барбадоса и кроме того у него имелась парочка любовных приключений в Бостоне и Нью-Йорке.