Пыль дорог и стали звон

Глава 1

Жизнь — штука непростая. Особенно, когда человек сам делает её такой. Ведь тогда проживать её приходится в постоянном ожидании неприятностей. И хоть послевоенные годы и были достаточно спокойными для земель северо-запада, легче они от того не стали. Три года шла война. Три жарких лета люди Энгаты и Ригенской Империи убивали друг друга. Три суровых зимы они зализывали раны в замках и на зимних квартирах, трясясь от немилосердных энгатских морозов. Многие семьи не досчитались мужчин к концу войны. Многие возвращались в разорённые сёла, находя лишь сожжённые дотла дома.

Сложно сказать, что война опустошает больше: землю или сердца людей, у которых она отняла всё. Кое-кто нашёл себя в горниле битв, среди лязга стали и тяжёлого запаха конского пота, став человеком войны, не видящим свою жизнь иначе. Другие же просто пытались выжить между молотом и наковальней, моля всех богов, которых только можно вспомнить, лишь об одном: чтобы этот ужас закончился как можно скорей. Но война закончилась. Энгата освободилась от имперского владычества, а солдаты освободились от присяги. Окрестые леса наводнили разбойники, подобно стервятникам, ищущие лёгкой поживы в измождённой стране. А те, кому разбойничье ремесло было не по душе, ушли в наёмники. И хотя простой люд не видел большой разницы между этими занятиями, разбойнику при поимке петля была гарантирована, а наёмнику — нет. К тому же, военный опыт ценился и в более отдалённых землях, так что энгатские наёмники разбрелись по миру в поисках лучшей доли, а некоторые даже заслужили её службой нужным людям. Впрочем, было, чем заняться и тем, кто остался на энгатском полуострове, хотя и их жизнь была далека от комфорта: ешь, что придётся, спишь, где придётся, да ещё и получаешь за работу сущие гроши. А работа бывает и такая, что в случае неудачи от наёмника не остаётся даже воспоминаний. Но в эти непростые годы каждый зарабатывал на жизнь как умел, так что приходилось ходить по миру, рисковать здоровьем и играть роль "рыцаря за деньги". За семь послевоенных лет многие "продажные мечи" сгинули или сменили наёмничью жизнь на более сытую. Остались лишь единицы, кто так и не сумел найти своё место в изменчивом мире.

Таринор был наёмником. В западном городе Гирланд, где он провёл зиму, в кабаках было спущено последнее, что осталось от свалившегося на него прошлой осенью большого куша. А теперь он брёл на восток по известному безопасному тракту, надеясь лишь, что память ему не изменяет и что знакомая ему таверна "Белый дуб" находилась именно на этой дороге. Погода начала портиться ещё накануне, предвещая обычные весенние грозы. Этот поздний вечер так и вовсе оказался худшим за последнее время: дождь лил как из ведра, превращая дорогу в месиво, раскатисто гремел гром. Ночевать на земле в такое время было бы, по меньшей мере, неприятно. В кармане кожаной куртки Таринора уже давно звенели жалкие гроши, а потому он держал свой путь в деревню Вороний холм. Ушлый корчмарь в одном из придорожных трактиров намекнул, что у тамошнего старосты частенько случаются проблемы, с которыми не может справиться гарнизон из пары зелёных стражников, традиционно высылаемых королём для защиты мелких деревушек, которых и на карте то нет.

С трудом передвигая ноги в густой тягучей грязи, толстыми комьями налипавшей на сапоги, и проклиная всё на свете, наёмник увидел пробивающийся сквозь стену дождя свет из окон небольшого двухэтажного здания. Он поспешил к входной двери, едва не поскользнувшись. Промокшая вывеска с изображением дуба с белой листвой раскачивалась на ветру. Первое, что заметил наёмник, оказавшись внутри — тепло, приятной волной окутавшее его лицо, и звук весело потрескивавшего камина. Второе — это два о чём-то оживлённо спорящих гнома, один с рыжей, другой с чёрной бородищей, сидевших за одним из трёх старых деревянных столов у стены. На полу возле них валялось не менее десятка пустых бутылей. Третье — это немолодой человек за барной стойкой, обладатель пышных чёрных усов, очевидно, хозяин таверны. Таринор присел за стойку и человек тут же подскочил к нему.

— Чего изволите? — спросил он.

— Чего-нибудь покрепче. Разбавленное пиво сейчас меня вряд ли согреет. — Устало ответил наёмник, смахивая с куртки капли воды. "Черный лес" есть?

— Сию минуту принесу. У меня тут самый лучший "Черный лес" на много миль вокруг. В других тавернах вас могли обмануть, смешав обычное пиво с настойкой и выдав за "черный лес", но у меня...

— Неси уже! — Простонал наёмник. — От разговоров в горле сохнет.

Усатый исчез в подвале, что-то бормоча себе под нос. Тем временем пьяные голоса гномов раздавались всё громче. Вдруг один из них, рыжебородый, покачиваясь и спотыкаясь, подошел к Таринору.

— Позвольте представиться, Агдаз какой-то-там, — Сказал гном. Вообще, после имени он назвал свою фамилию, но настолько неразборчиво, что наёмник услышал лишь набор звуков. — А как величать вас, сударь?

— Наёмник я. — Не поворачивая голову, холодно ответил Таринор. Он не любил пьяных. И терпеть не мог гномов. А уж пьяные гномы и вовсе были ему отвратительны.

— Оч-чень рад знакомству.... Эй, Криг! Чавой ты там выспросить у него хотел? — крикнул Агдаз другому гному.

Таринор не услышав ответа. Вместо этого он почувствовал широкую ладонь гнома на своём плече.

— Вот скажи, нам. Мы тут войну вспоминаем, ну, когда местные с имперцами поцапались, значит. Ты ж, небось, застал те времена? Или у мамки под юбкой отсиделся, а? — С этими словами второй гном засмеялся пьяным клокочущим смехом.

— Ладно, не обижайся, безбородый. Ты просто на наёмника смахиваешь, вот мы и заспорили, кому ты меч продавал свой? Чёрным или красным? Или обоим сразу?

Наёмник понимал, что означают эти слова. Имперские войска выступали под чёрным флагом с распахнувшим крылья золотым орлом. Энгата же сражалась под жёлтой короной на красном фоне, родовым гербом королевской семьи Одерингов.

— Не хочу я об этом говорить. Уж точно не с вами.

— Э, ты, может, глухой? Ухи вроде целы, но исправить это не долго. Я ж тебя даже вежливо спросил, хотя вашей породе наймитской и руки иной раз подавать не хочется. А ты даже не поворачиваешь головы, когда мы с тобой разговариваем. Что, думаешь, если ты ростом выше, то можно на нашего брата и внимания не обращать?!

— Хотите поговорить — поговорим утром. — Стиснул зубы наёмник. — А сейчас оставьте меня в покое, пеньки бородатые.

— Кажись, эта безбородая плесень нас не уважает! — воскликнул Агдаз.

— Смотри в глаза, когда с тобой разговаривает гном, мать твою! — Криг толкнул Таринора в спину.

— Ох и зря ты это затеял, гном... — Кулаки Таринора сжались.

— Ну, всё! Я сейчас тебя на кусочки пор...! — закричал Криг, но, не успев схватить топорик, висевший у него на боку, получил удар в нос и с грохотом повалился на пол. Агдаз бросился было на наёмника с кулаками, но Таринор, тут же приложил его об голову табуреткой, выхваченной из-под себя.

В момент, когда наёмник вырубил гнома, вернулся хозяин таверны. Посмотрев на развалившихся на полу бородачей, потом на наёмника, он сказал со вздохом:

— Наконец-то хоть кто-то нашелся, кто смог их утихомирить. Хилые они для гномов-то, быстро сложились, надо сказать... Уже неделю как бедокурят здесь, страху нагоняют на людей.. Посетителей и раньше было немного, так с их появления вообще не стало! Пьют без просыху, а под вечер и вовсе хулиганить начинают. Но платят всё же исправно, этого не отнять. Видать, гномы и впрямь гадят золотом, как про них говорят, хехе. Вышибала мой в город уехал, отгул я ему дал, думал спокойно будет, а вот поди ж ты! И чего они тут торчат. Неужто, под горами места не осталось! Может клад нашли и празднуют... Ну, теперича-то полежат, отдохнут. Надеюсь, ты их не насмерть прибил. Хотя куда уж там. Голова у гнома покрепче котелка будет, табуреткой их не взять. Может, проспятся да уйдут, наконец. Я, кстати, принёс бутылочку "Черного леса". Чуть подождёте, будет и закуска.

— Нет. Комнату на ночь и бутылку с собой. Утром меня здесь не будет. — Зевнул Таринор.

— Четыре монеты за выпивку да одна за комнату. Вот ключ, думаю, вы решите запереть двери. — Ухмыльнулся хозяин таверны.

— Ну, ты уж совсем-то не наглей, трактирщик. Какие четыре монеты, когда "Лес" всюду за два дракена бутылка? Я хоть и не местный, но уж точно не простак. — Наёмник положил на стойку несколько монет.

— Да уж слышал я из погребка, кто ты. — Усмехнулся усатый. — И всё же, за кого воевал? Ежели не тайна, конечно. Не желаешь — не отвечай.

— Да какие уж тут тайны. — Вздохнул Таринор. Каждый раз, когда кто-то касался темы войны, на душе у наёмника становилось тяжело, но сейчас, вот странно, он этого не чувствовал. То ли это трактирщик располагал к себе благодушным видом, то ли полегчало от внезапной и короткой драки с гномами. Всё же полезно порой выпускать пар. — Что ж, слушай, раз спросил.

По мере того, как Таринор рассказывал, в его голове мелькало всё больше воспоминаний. Он действительно воевал под красным знаменем короны Одеринга, которую также называли кровавой. Возможно, оттого, что за обладание ей была развязана столь кровопролитная война. А возможно, и оттого, что, по слухам, тогдашний король и имперский наместник Альберт Эркенвальд убил этой короной свою жену, передавив ей горло за измену. Наёмник отчаянно не хотел верить этим россказням, предпочитая считать, что королева Мерайя Одеринг, родившая рыжих близнецов, отчаянно непохожих на короля, была просто казнена, как это обычно бывает в таких ситуациях. Будучи некоторое время телохранителем лорда Эдвальда Одеринга, брата убитой королевы, он присутствовал на переговорах и видел короля Эркенвальда вблизи. Это был щуплый человек лет сорока, чьи чёрные волосы уже успела подёрнуть седина. Он говорил негромким сухим голосом, а когда речь заходила о его жене, голос этот наполнялся такой безграничной горечью, что не оставалось никаких сомнений в том, что некогда король действительно любил свою жену. То были переговоры накануне генеральной битвы у стен столицы. А через неделю лорд Одеринг отрубил этому щуплому и уже почти полностью седому человеку голову, подняв её за волосы на радость ликующей толпе.

— И вот так, как гласит хроника, семь лет тому назад закончилась война Кровавой Короны.

— Да уж, наёмник, помотала тебя жизнь. — Трактирщик пригладил усы и вдруг погрустнел. — У меня брат в войну полёг. Где-то на западе битва была. И я даже не знаю, где его схоронили.

— Понимаю. — Сочувственно отозвался Таринор. — Как, говоришь, тебя звать?

— Ольфом.

Порыв ветра распахнул окно, и трактирщик бросился запирать ставни.

— Поганая нынче весна, холодная. — Проворчал он. — Дожди, да и только.

— Ольф? А полностью?

— Ну, Ольфганг, вообще. — С неохотой ответил трактирщик. — Да, ригенское имя. А брата моего Вильгельмом звали. И воевал он за Риген.

— Если думаешь, что я устрою из-за этого погром, то не волнуйся. Для меня сейчас нет ни чёрных, ни красных. Ни орлов, ни корон. Всё это в прошлом осталось.

— Слава богам. — Трактирщик провёл рукой по лбу. — Нет ничего хуже пьяных ветеранов. Уж не знаю, чего им так спьяну в голову ударяет... Как начнут выяснять, кто из них больше прошёл да поубивал, так хоть уши затыкай. А ежели поймут, что кто-то из них за другую армию воевал, тут уж жди беды. Друг другу глотки перегрызть готовы, что твои волки.

— Волки своим глотки не грызут. — Заметил наёмник. — Знаешь, Ольф, я ушёл из-под знамени Одеринга уже давно. Но с тех пор так и не решил, чем же война хуже. Тем, что убивает людей, или тем, что убивает в людях всё человеческое. А ведь человек без человечности куда хуже зверя.

— Твоя правда, наёмник. — Грустно проговорил трактирщик и отодвинул монеты наёмнику. — Не надо денег. Выпей за моего брата. Выпей за всех несчастных, кого забрала война.

Таринор взял бутылку и, перешагнув через лежащих гномов, поднялся вверх по лестнице. Откупорив "Чёрный лес", наёмник плюхнулся на кровать. Отхлебнув, он поставил бутыль на пол и задумался. А хозяин не обманул, "Лес" действительно неплох. Интересно, где он его достаёт?

Шум дождя стих. Через приоткрытое окно в комнату проходил свежий чистый прохладный ночной воздух. Серебряный диск луны мягким светом освещал комнату. Пели свою ночную песню сверчки. Наёмник засыпал...

* * *

В глаза Таринору ударил яркий свет. Утро вступило в свои права, пробуждая мир. На улице раздавались птичьи трели. Просыпались люди: крестьяне отправлялись кормить скот, стражники заступали на пост, а наёмник спускался на первый этаж таверны "Белый дуб". Он пошел было к выходу, как вдруг к нему подскочил рыжебородый гном, Агдаз, с синяком на щеке, волоча за собой мешок.

— Слушай, я насчет вчерашнего... Мы с другом перебрали, ну, и ляпнули лишнего. В общем, извиниться мы хотели, ты уж не серчай. — С этими словами гном вынул из мешка чёрный шлем.

— Вот, держи. — Агдаз дал в руки Таринору блестящий шлем. — Не знаю из чего, но материал очень крепкий! Пробовали его расплющить, котелок сделать, не получилось...

— А чего ж вы мне-то его отдаёте раз он такой чудесный? — подозрительно спросил Таринор.

— Да мы тут недавно клад нашли, кое-что сбыли, а это вот осталось. Не берёт никто... А мне мой котелок как родной. Отец подарил. Ни на что их не променяю. — С нежностью сказал гном.

Засовывая шлем в дорожную сумку, Таринор думал, что продаст его при первой возможности. На пути к двери, наёмник поймал себя на мысли, что он совершенно забыл, в какую сторону идти, пока пробирался по ночной непогоде, и решил спросить об этом у хозяина таверны. Тот объяснил ему, что после выхода нужно идти налево по дороге вдоль леса. "Деревню точно не пропустишь: воронов, кружащих над ней видно за версту" — пояснил усатый.

Наёмник отправился в путь. Солнечное весеннее утро доносило из леса птичьи трели и стрекот кузнечиков. Под эту лесную какофонию наёмник размышлял о подарке гнома. Таринор достал шлем из сумки. Странная вещь. Чёрный и блестящий. Он был странно холодным, словно ночь пролежал на полу в погребе. Ещё наёмник разглядел знаки, нацарапанные на внутренней стороне шлема, также показавшиеся ему подозрительными. Точно продавать надо — подумал Таринор, запихивая шлем обратно в тесную сумку — Во всяком случае, на голову я это не одену. И гном этот ещё. Даже не сказал, откуда у него эти вещи. Сам, наверное, боялся такое у себя держать и решил избавиться поскорее. Таринор надеялся, что в Вороньем Холме отыщется кто-то, кто хотя бы значение этих знаков на шлеме объяснит, а ещё лучше бы узнать, из чего он сделан, а пока пусть себе лежит себе в сумке. Мысли наёмника прервало недовольное урчание голодного желудка. Решив устроить привал, Таринор постелил на мокрую траву свой походный плащ и, пошарив в рюкзаке, нашел кусок хлеба и немного вяленого мяса, припасённого в дорогу. Еда подходила к концу, и Вороний Холм стал еще и потенциальным источником продовольствия. Таринор подкрепил силы и продолжил путь. Идти вдоль леса наёмнику было легко и приятно. Любил он и дышать утренним воздухом после ночного дождя, когда солнце ещё не успело нагреть его, отчего дышать становилось тяжелее, как в бане. Да и, несмотря на время года, вокруг становилось чище и свежее. Дождь смывал с травы и листвы дорожную пыль, неизменно поднимаемую всадниками в сухие дни. Вдруг птичье щебетание прервали неясные окрики. Наёмник оглянулся, но вокруг никого не было, насколько хватало взгляда. Ещё один выкрик смешался с шелестом листьев, потревоженных весенним ветром. Кажется, звуки доносятся из леса. Человек просто так в лесу кричать не станет. Стало быть, попал в беду. Значит можно помочь. И, разумеется, потребовать вознаграждения — наёмничья логика в таких ситуациях работала безупречно. Достав из потёртых ножен видавший виды меч, Таринор ринулся в чащу. Ветки будто норовили выколоть наёмнику глаз, а о кусты он несколько раз едва не запнулся. Северная роща всегда была недружелюбна к чужакам, особенно к тем, кто вздумал поживиться хворостом. Вдруг это ему за то, что вчерашним днём он, не сумев найти ничего лучше, извёл на костёр ветку сухого дерева? И теперь лес так заманивает его в чащу, чтобы сделать добычей лесных духов, историми о которых матери пугают непослушных детей? Однако, пробравшись сквозь заросли, наёмник увидел напрочь прогнавшую подобные мысли картину. Трое мужиков с топорами крича и ругаясь, пытались добраться до двоих эльфов, сидящих на ветвистом раскидистом дубе, будто бы для того и предназначенном. Кору лесного исполина покрывали глубокие рубцы, а рядом валялся сломанный топор. Неудивительно. Наёмник непонаслышке знал, что дубы Северной рощи, леса, выращенного некогда эльфами, отличались невероятной крепостью, поэтому даже если бы головорезы решили продолжать рубить, у них ушло бы на это полдня. Пресловутые разбойники, позарившиеся на эльфийские побрякушки, а может, и группа спустившихся с северных гор варваров, надеявшихся на лёгкую поживу среди местных крестьян, но неосмотрительно напоровшихся на эльфов. Оба этих вариантов показались наёмнику одинаково вероятным, потому как он не понимал практически ничего из хриплых выкриков этих оборванных людей, облачённых во что-то, что когда-то могло быть доспехом из плотной ткани. Поняв, что варвары, несмотря на особую природную сообразительность, когда-нибудь всё же додумаются залезть на дерево, Таринор решил действовать. Один из эльфов встритился с ним взглядом и кивнул. Наёмник старался ступать быстро, но тихо, чтобы противники до последнего не заметили его. Их трое, он один. У двоих оружие, один, по-видимому, хозяин сломанного топора, вооружился какой-то палкой. Наёмник рубанул по шее одного из варваров, что яростно потрясал оружием и не менее яростно драл глотку в проклятиях. Тот издал сдавленный хрип и повалился на траву. Его друг обернулся, и через мгновение в сторону Таринора уже летело лезвие топора, но этого мгновения наёмнику хватило, чтобы отпрыгнуть и не попасть под удар. Но ему тут же пришлось уворачиваться от следующего. Воин с топором с диким рёвом наносил удар за ударом. 'Будто мух гоняет' — пронеслось в голове Таринора, когда он, отпрыгнув в сторону, ударил варвара в бок, прорезав ткань. Третий в это время уже подобрал оружие павшего товарища и полный решимости сделал несколько шагов в сторону наёмника, но вскоре рухнул на колени, как подкошенный, выплёвывая кровь изо рта. Это один из эльфов спустился с дерева и вонзил клинок ему в спину. Таринор же едва не попал под топор и пнул воина в живот, отчего тот согнулся и попятился назад. Нельзя было этим не воспользоваться. Короткий замах — и топор упал на траву, а его обладатель рядом с перебитой шеей. Пряча меч в ножны, наёмник увидел, как эльф взял кашляющего кровью варвара за спутанные волосы и молниеносным отработанным движением перерезал ему горло. Ни один мускул на лице эльфа не дрогнул, а когда он поднял взгляд на Таринора, тому стало не по себе. — Как твоё имя, человек? — Спокойным негромким голосом спросил эльф. — И что тебе понадобилось здесь? Насколько мне известно, люди идут сюда лишь чтобы отнять жизнь у деревьев, а на лесоруба ты не похож. — Профессиональное любопытство. — Ответил Таринор, краем глаза глядя на неподвижное тело у ног эльфа. — Услышал шум. Потом увидел этих парней и вас на дереве. Как вы вообще позволили им загнать вас туда? — Мы выслеживали эту банду два дня. Сначала их было десять, но за это время тела семерых из них стали частью леса. Когда мы решили напасть, они оказались сильнее. Они ранили Эрантила, а стрелы у нас кончились. — На этом моменте эльф смущённо запнулся. — Поэтому нам ничего не осталось, кроме как влезть на дерево и уповать на милость богов. Но, слава Иллании, пришел ты. И всё же, как твоё имя? — Таринор. Я наё...— он хотел сказать 'наёмник', но, решив, что для таких возвышенных существ как эльфы это слово звучит неважно, произнёс — Странствующий воин. — Меня зовут Нолдир, мы с Эрантилом патрулируем Северную рощу. В этом месте стало небезопасно: звери и птицы ведут себя странно, а в воздухе сгущается мрак. — Эльф взглянул в лесную чащу, будто силился что-то разглядеть. — О чём это ты? Наверняка просто очередные дикари вылезли из своих лачуг пограбить южан, как они нас называют. — Недоумённо сказал Таринор. — Возможно, что и так. — Словно очнувшись, с улыбкой ответил Нолдир, после чего направился к оставшемуся на дереве. — Нам пора возвращаться в лес, Таринор. — В лес? — Недоумённо спросил наёмник. — А разве мы сейчас не в лесу? — Нет, Таринор. Это всего лишь опушка, мы уйдём в лесную чащу, где люди не бывают. А если и бывают, то недолго. Возможно, Иллания ещё сведёт наши судьбы вместе, а пока пусть с тобой прибудет её благословение. С досады от отсутствия награды Таринор пнул лежащее подле бездыханное тело, хотя вонь, исходившая от этих троих вызывала сильное желание оказаться как можно дальше отсюда, после чего, закрыв нос рукой, принялся обшаривать их. Кого-то подобное мародёрство может оттолкнуть, но для человека, который и ест-то не каждый день — это один из способов существования. Грубо сделанное дикарское оружие и доспехи очень ценятся богатыми коллекционерами, готовыми заплатить хорошие деньги тем, кто может их добыть, а именно наёмникам. Оружие любят весить на стену и рассказывать гостям небылицы о собственных великих подвигах. Таринор отыскал несколько монет, связал несколько найденных кинжалов бечёвкой и положил в сумку, а один из топоров менее других заляпанный кровью заткнул за пояс. Эльфы к этому времени уже скрылись среди деревьев. Собрав трофеи, наёмник вышел на дорогу и двинулся в сторону 'Вороньего холма'.