Сказать, что я обрадовался, было бы преувеличением, поскольку совершенно ничего не понял из папиных слов. Кроме того, что мы, скоро или нет, поедем куда-то далеко, и я там могу надолго задержаться. Однако далее выражать удивление мне стало неловко, я, захлопнув варежку, потупил взор и направился к своей судьбе, к лучшей её части — к жеребцу. Он покосился на меня недоверчиво, но, видимо, мой умоляющий вид тронул его большое сердце. Снежик немного расслабился, по его атласной шкуре пробежала рябь, он снисходительно всхрапнул и склонил голову ко мне навстречу. Я, не веря реальности происходящего, погладил, скорее, просто потрогал его чёлку. И он взглянул мне в глаза, заглянул прямо в душу! О Смысл Творения и Душа мира! Именно с того мгновенья я уверен, что у меня есть душа! Гм, ну, точно была до некоторых пор.
Я повёл его... то есть жеребца, конечно, взнуздали, и поводья были, но я даже не протянул к ним руки. Сказал "пойдём", сделал несколько шагов от башни, обернулся. Он смотрел так... я улыбнулся и повторил: "Ну, пойдём же! Я покажу тебе сад и речку". Он смешно неуверенно переступил копытами, и тогда я вместе с душой обрёл своего первого настоящего друга. Мы просто шли рядом, он как-то сподобился приноровиться к моему короткому шагу. Я рассказывал, что сейчас мы идём в сад, там здорово, только ему придётся разрешить мне на него залезть. Яблоки ещё не совсем созрели, и взрослые не разрешают их рвать. И не потому, что им жалко яблок, просто нельзя лазить по деревьям и ломать ветви, а с высоты его роста этого не потребуется. И ещё все сердятся, когда мы слоняемся без дела, так если я буду верхом, это будет не простым гулянием, а полезной конной прогулкой. Ведь он мой новый конь, мне положено осваиваться с ним. Снежик от удовольствия прядал чудными ушами и важно кивал.
После экскурсии по саду Снежик, вполне одобрив вкус яблок, позволил препроводить себя на речку. Он долго с явным беспокойством наблюдал, как я барахтаюсь в воде и, наконец, отважился зайти в реку сначала по колено. Я тут же принялся плескать на него, над нами получилась даже небольшая радуга. Жеребец притворно испуганно отпрыгнул на берег и снова зашёл в воду, уже по грудь. Я стежками рванул на стремнину, он поплыл следом, споро меня догнал. Какой же это восторг, впервые ощутить посреди коварной, изменчивой, ненадёжной реки надёжную шею! Вдвоём мы стали сильнее реки, сильнее всех... я почувствовал себя властителем всех царств и стихий! Хотя Снежика обуревали другие эмоции, ведь конь властитель пространства лишь на тверди под своими могучими ногами. И я сам решил, что достаточно испытываю его дружеские чувства. Мы вернулись к берегу, но вылезать из воды я не спешил. Вообще, я и по сию пору никогда не тороплюсь, особенно в бане. Снова начал брызгать, а он ответил! Копытами он брызгаться не мог, мы стояли на глубине мне по шею, так умник задействовал морду. Это дело натолкнуло меня на интересную мысль. Я перестал плескаться, подплыл к нему, вскарабкался. Снежик ждал нового развлечения, но такого ждать точно не мог. Я присел на корточки, ухватился за уши и перепрыгнул на голову, её аж притопило. Он негодующе вскинулся, что от него и требовалось. Целое мгновенье полёта, я и небо, я и река... снова я и Снежик!
Возможно, что вы сочли сии детские воспоминания проявлением старческого слабоумия. Коли так, читать далее не обязательно, писать тоже ничего не нужно, мне и без вашей писанины приходится читать достаточно сочинений недоумков. Тем же, кто ищет тайного смысла, просто объясняю — этот момент я привёл, дабы показать, как в играх дети, и ваши тоже, постигают законы самой жизни. Что значат для человека дружба, друзья? Это и собеседник, и новый уровень возможностей, и надёжное плечо. Не слишком задранная шея, умная голова и, в конце концов — трамплин. И кроме бескрайнего, как небо, счастья дружбы со Снежиком, я запомнил на всю жизнь эти мгновенья озарения, постижения.
Приятелей у меня всегда было множество, мы росли в замке одной дружной семьёй. А в большой семье лучше не сводить с братцев и сестрёнок влюблённых глаз — если двое шепчутся тишком, это значит, что кому-то третьему вскоре не поздоровится. И нужно обладать весьма изощрённой изворотливостью, чтобы этим кем-то ненароком не оказаться. Вам, чада мои, возросшие у меня на глазах в нашей дружной семье, где, не считая персонала, семь, одних только известных вам, любящих вас мам, трудно понять меня. У Милы и Наджера, даже если б они забросили все дела и занимались бы только нами, не хватило бы ни сил, ни рук, ни особенно ног, конечно, для приведения двух десятков разновозрастных пацанов и пацанок в хоть сколь-нибудь приличное состояние. Мы сами друг другу были и няньками, и воспитателями. Комендант с супругой задавали лишь общий вектор нашего развития, устанавливая определённые рамки и правила. И по правилам этим близился час занятий на лужайке за рвом, куда мы и направились. Там застали Наджера и почти всех замковых ребят, и он объявил, что я вскоре уезжаю из родного замка очень надолго. И дабы не казнила меня на чужбине совесть за зря нанесённые обиды, чтоб не мучил стыд не оплаченных долгов, сегодня и ежедневно в это время до обеда я вплоть до дня отъезда буду давать всем желающим сатисфакцию.
— То есть по морде, — пояснил ветеран мудрёное словцо.
Не то, чтобы его заявление вызвало ажиотацию среди ребят, но и спокойной их заинтересованности вполне хватило для того, чтобы в указанные часы я был весьма занят. Мы действительно прощались и находили друг друга, как впервые увидев. Наджер очень правильно это придумал, после серьёзного выяснения мелочи переставали для нас существовать. Мы вдруг осознали, что каждый день любой может покинуть нас навсегда, стали общаться без пустого зубоскальства лишь забавы ради, относиться друг к другу бережней, серьёзней. Ни у кого из нас слова "королевский колледж" не вызывали доверительных чувств, и даже коню моему стало ясно, что уж рукопашка там точно не будет лишней.
Снежика я тогда привязал к жердям ограждения и, щадя его, не укоротил поводья. После торжественного вступления Наджера едва мы с первым, рыженьким Таккетом, приступили к делу, как послышался громкий треск. Оглянулись — Снежик тремя страшными ударами передних копыт разметал жердь, к которой был привязан, и галопом поскакал к нам. То есть прямиком к нашему одноногому наставнику. Взвился перед ним на дыбы, заржал, Наджер упал на задницу, вскинув руки, будто мог защититься ладонями от страшных копыт. Не помня себя, я двумя прыжками настиг Снежика, повис на гриве, истошно вереща, — Неееет!!!
Жеребец нехотя опустился, уверен, что нарочно раскрошив копытом протез ветерана. Я обхватил его шею, прижался лицом, ощутил, как с дрожью уходит благороднейшее негодование. Наконец над моим ухом послышалось облегчённое презрительное "фр-р-р-ру"! Я, смущённо обернулся на Наджера — тот утирался рукавом, удивлённо-весело разглядывая жеребца.
Больше я никогда не привязывал Снежика. Во время наших занятий он прогуливался неподалёку, настороженно поглядывая за происходящим. И с приближением часа верховой езды всё нетерпеливее начинал фыркать. В конце концов я, иногда увлекаясь, получал его головой лёгкий толчок в спину и пару ласковых укусов за ляжку. Глупости немедленно прекращались, мы оба обожали конкур. У нас буквально сразу почти всё стало получаться на выездке. Неудивительно, что Наджер оценил, как мы подходим друг другу. Суровый ветеран смеялся и радовался с нами, приговаривая, что я и конь даже на морды почти не различны. И он бы, наверное, жутко смутился, скажи я ему, что и он на вид становится в эти мгновенья одних с нами юных лет. С его же слов, мы со Снежиком, если перевести лошадиные года в человеческие, получаемся одногодки.
Годы, годы, будьте вы прокляты, лучшие годы мои! Они не отпускают меня туда, где по делам своим давно заслужил я место. Мне казалось тогда, что я несчастнейший мальчик на свете. Я прощался. Со Снежиком. Даже спал в конюшне! Ну... Мила была резко против его присутствия в общей комнате, и мне пришлось перебраться к нему. Я поклялся ему и себе, что друга не постигнет участь сказок, возков, жакетов и других дедовских подарков! Я никому его не отдам! Никому! А утром к нам пришёл Наджер. Он поклялся мне, что не позволит отцу увести Снежика, когда я буду учиться в колледже, они будут ждать моего возвращения. Но я должен понять — побери всё банши! Я буду учиться в колледже! В другом мире, в другой жизни, где их просто не может быть!
Я понял его и просто заревел у него на плече. Я прощался с ним, любимым наставником. С приятелями, ставшими мне вдруг роднее братьев. С замком, садом, рекой, даже с пасекой! Не могу вспоминать себя без улыбки — я упивался своим несчастьем, терять стоит хотя бы для того, чтобы полностью почувствовать свою любовь. Оказывается, что прощаться навсегда довольно приятное, волнительное занятие. Особенно с девочками, которые мне всегда нравились. Я приезжал на белоснежном коне, дарил им на прощание полевые цветы и яблоки, даже мёд! А они целовали меня в щёку! Именно так, прощаясь навсегда, я обрёл родину в сердце своём. Да, я уходил, но не вернуться уже не мог. Да и не я уходил, это от меня уходило детство.
* * *
Расставание слегка затянулось, и мой печальный облик вскоре начал тяготить окружающих, а кое-кого и выбешивать — боюсь, я злоупотребил положением и несколько более приличного сблизился с некоторыми девочками, ни мало не считаясь с возможной на то реакцией мальчиков. К тому же отец, как всегда, не назвал дату моего отъезда, и никто не мог сказать с полной определённостью, когда ж это всё, наконец, закончится. К счастью, мудрая судьба никогда не давала мне застояться, и прощание перешло на новый уровень. В самом конце последнего лета моего детства мы с папой поехали к маме и дедушке. Впервые меня не везли показывать, я ехал сам, на собственном коне, представляться по случаю вступления во взрослую жизнь. Впервые отец не гнал коня без жалости, ехали, чередуя шаг с неспешной рысью. Мы разговаривали! Он показывал мне путь, рассказывал об окрестностях, охотно отвечал на вопросы. До меня сразу дошло — это неспроста. Папа, вообще, ничего и никогда не делал просто так, а уж о зряшных прогулках, хоть пеших, хоть конных, не могло быть и речи. Ответ лежал на поверхности — ему зачем-то нужно, чтобы я мог самостоятельно пробраться к деду неторными лесными тропами. Часть пути шла даже через старое заболоченное орочье кладбище, а через краешек владений некоего сэра Эрроза мы пробрались по дну оврагов. Никогда о нём ранее не слышал, но папина настороженность совсем не располагала к знакомству, и я нисколечко о том не жалел. Хотя уже тогда предполагал, что в будущем знакомства не избежать. Шутка ли — этот краешек его земли был больше всей нашей усадьбы с угодьями!
Уже на закате мы достигли обочины торгового тракта. Дождались, пока небольшой обоз не скроется за холмом, и спокойно выехали из леса. Через полчаса вальяжной рыси мы вновь догнали обоз, как будто всё время ехали по дороге. Когда поравнялись с головным возом, отец разговорился с серьёзными мужчинами с арбалетами и топорами. Мне даже показалось, что оружие они приготовили специально для нашей встречи, а не просто ехали так. Мужики, не расставаясь с самострелами, скупо отвечали на его вопросы, видимо, борясь с искушением, их откровенно на нас навести. Я, как всегда во время взрослых разговоров, напустил на себя отсутствующий, немного мечтательный вид, залюбовался небесами — закат в пурпурных облаках и вправду выдался прекрасным. Украдкой косясь на мужичков, прислушивался к радушному, располагающему голосу отца, к грубовато-угрюмым голосам возчиков и таил в глазах неуместную весёлость. Меня смешили тяжёлые, неуклюжие мысли в лохматых головах. Я читал их, будто на тесёмках поверх немытых шевелюр значились не руны-обереги, а проступали и таяли буквы их размышлений убегающей змейкой. Что вот подозрительная парочка догнала обоз, а не должна была. Но откуда ей взяться в этих недоброй славы местах? Пусть здоровяк на коне с виду разбойник не из последних, но он же с мальчонкой! И паренёк едет сам, не в мешке, не связан. Хотя сам парнишка вылитый малолетний конокрад, но и он не один, с господином. И если господин не последний разбойник, на кой ляд ему разгуливать в компании конокрада? Значит, просто мальчик, а здоровяк, как и говорит, ему отец. Едут куда-то, вот догнали обоз, хотя и не должны были. Но иначе, откуда им взяться в этих местах? Думать так они могли без конца, таким людям не свойственно держать в уме всю цепочку рассуждений, они неспособны к обобщению, оценке общего смысла. Незнакомых с этой простонародной особенностью умников она способна довести до разжижения мозга, но отец во всём хорошо разбирался и ловко этим пользовался. Ответы становились всё добродушней, обстоятельней, он просто вёл их заданным курсом. На его замечание, что вот, дорога нынче хороша, ему ответили — немудрено, раз вёдро уже седмицу. А пыль не беда, коли хмель уродился, есть чем и горло промочить, и людей порадовать. Лорд их, сэр Эрроз взял хороший урожай и направил обоз в Крунбэй. Хорошо, что не в графство, в Даренхилл, туда б тащиться умаялись, как у прошлом годе. Да нынче граф Дуз направил в гавань три сотни лучников, а солдаты даже простоё тёмное пиво уважают поболей самого их светлости графа. Они там, должно быть, чтоб стеречь порт от пиратских набегов, но, известное дело, не прочь прокатиться в весёлой компании. Уже собирается большой обоз под их охрану. Если господину угодно ехать в Даренхилл, то лучше вместе с обозом — с мальчонкой-то. А они не поедут, им в этом годе повезло со хмелюшкой. А вот соседи попрутся с овсом, как всегда, далее, лошадей в Крунбэе не прибавилось.
Кроме того, что папа запросто узнал не безынтересные новости, на постоялом дворе, где мы вместе с обозниками сделали остановку, отцу и говорить про себя ничего не пришлось. Всё за него рассказали возчики. Полное алиби. И что я смог оценить лишь впоследствии — устроил он его просто по привычке, на всякий непредвиденный случай. В трактире мы слегка перекусили, более для того, чтобы дать нашим коням немного отдыха, и уже в сгущающихся сумерках въехали в дедову усадьбу. Не слишком быстро, но и не шагом, мы проскакали по гравийной дорожке через обширный парк. Я вновь поразился видимому безлюдью — вот как так всегда получалось, что у крыльца нас всегда встречали слуги деда? Ну, не могли они там стоять, дожидаясь нас более месяца! Пусть я не мог обнаружить секреты дозорных, каким чудесным образом они успевали доложить о нашем приезде? Только не нужно мне описывать, как это работает у нас — я сам же и занимался этими, кстати, по сию пору секретными разработками. Лучше объясните мне, как такое могло происходить на родине одеревеневшего лешего в его попутавшей молодости??? Впрочем, не терзайте своё неразвитое воображение и примите мои запоздалые отцовские раскаянья в том, что так мало устроил я в вашей юности чудес. Разумеется, кроме самой юности. Мне же судьба щедро отсыпала загадок с самого начала жизненного пути. И за это я более всего ей благодарен, поскольку сплошь и рядом вопросы, будоражащие ум, намного ценнее ответов, часто столь очевидных, что мы равнодушно проходим мимо, даже не оглянувшись. Отступление сиё о том, как мне, вообще, пришло в голову тогда ещё заняться лишь ныне столь востребованными магическими дисциплинами, и совет старшего — напрягите логику и поищите в изложении смысла, коли фантазия ваша так и не откликнется.
Итак, коней наших увели в конюшню, отец пошёл передохнуть и привести себя в порядок с дороги, а меня с порога провели к матушке для обычного незамедлительного лобзания длани. Я чмокнул мамину ручку и, набравшись смелости, заявил, — а меня скоро повезут учиться, папа сказал, вот!
Мама восторженно-насмешливо вскинула тонкие брови на пугающе прекрасном лице, вопросительно изогнув левую, волной очарования раздался внутри меня её голос, — ты рад, сынок?
— Да, мама, — пролепетал я, машинально удивившись — как же вообще возможно чему-то не радоваться в её присутствии???
— И ты, конечно, горд? — она слегка подалась ко мне.
— Да, мама, — я смутился. Она вдруг погладила меня по щеке. — У тебя всё получится, Олакс Лавэр! Только обещай мне, пожалуйста!
— Да мама! — воскликнул я, не дослушав. Впрочем, что-либо слушать мне стало вдруг затруднительно.
— Обещай, что сколь ни разовьёшь ты природный ум и расчётливость, выбирать и решать в жизни ты будешь, как сейчас, как всегда делал отец твой, лишь по велению сердца, из чувства справедливости, из любви!
— Конечно, мама, — я легко согласился. Ну а как же иначе? Потому, сочтя просьбу высказанной, не совсем понял её слова.
— Привези мне по окончанию колледжа внука не менее очаровательного, нежели мой чудный сынок!
В мыльной с меня смыли возбуждение с усталостью и дорожной пылью, оставив лишь общую озадаченность — всё ли я правильно услышал и понял? Потом я неоднократно возвращался к этому вопросу, в тот же момент меня более всего волновала судьба Снежика. Я загодя решился поговорить о нём с дедом, и, наконец, приближался решительный миг. Дворецкий Гногги церемонно проводил меня к дедушке, проорал положенное, постучав дубиной. Хозяин восседал в кресле у покрытого парчовой скатертью стола. Я приблизился к своему лорду, коим для меня являлся до моего рукоположения старший в роду. И опустился перед ним на колено, склонив голову. Дед озадаченно прокашлялся, — Олакс, малыш, что случилось? Встань и обними ж меня, наконец!
— Досточтимый лорд мой, сэр Оманд! К стопам твоим принёс я просьбу, яви ж мне милость, сэр! — дрожащим голосом, но внятно произнёс я. И не выдержал, конечно, — ну, пожалуйста, деда!
— Что ж, молви, внук мой! — серьёзно ответил дед.
— Молю, прикажи вернуть обратно жеребца! — выпалил я прямо в паркет под носом.
— Мой подарок? — изумился дед.
— Ты не дарил его, мой лорд. Коня привели посыльные, — я напомнил обстоятельства дела. — На время!
— И впрямь! Коль он тебе не люб, я заберу его обратно. Что дать тебе взамен коня? Большую книгу волшебных сказок? — холодно поинтересовался дед.
— Не думаю, что в колледже мне пригодятся сказки, — отвечал я совсем упавшим голосом. — Прошу лишь иногда, коль это будет возможным, снова иногда давать мне Снежика на время.
— Гм. — Он взял со стола кубок, пригубил и с громким стуком поставил обратно. — Теперь скажи на прямоту, чем вызвана столь странная просьба? Не смей лукавить!
— Я боюсь..., — я тут же осёкся под его гневным взором, — я уверен, что папа уведёт Снежика, как только я уеду. А у тебя хоть какое-то время смогу надеяться увидеть его вновь.
Дед внезапно расхохотался, треснув по столу кулаком. И я не сразу сообразил к кому он обратился. — Ликуй, лукавое исчадие, ликуй! Ты выиграл! Но помни! Твоё порождение вскоре тебя обыграет. Пусть он ещё юн и светлы его страсти!
Дед, видимо, стал заговариваться с перепою — экий вон у него большущий кубок! Он вновь припал к посуде, с грохотом треснул опустевшей тарой по столу. — Вылазь уже, пройдоха!
Приподняв край скатерти, из-под стола на четвереньках вылез папа! Понятно, я немного растерялся. А дед всё не мог унять хохота. — И как я, старый дуралей, купился на твои подначки? Поспорить с тобой на первые слова твоего же сына! Но я поверить не могу, что вы это придумали сообща!
— Вместе, но порознь, — смущённо улыбнулся отец, отряхивая с коленей воображаемый сор. — Просто я верю в своего ребёнка.
— И неплохо разбираешься в людях, — серьёзно заключил дед. — Ты честно заслужил награду! Конь твой!
— Деда, нет! — заорал я возмущённо. Мне было плевать на приличия — я орал, как приговорённый к сожжению заживо!
