вестник

— Здравствуйте, а... Тьфу, черт!!! Ты, штоль? Так и заикой можно оставить.

Передо мной стоял блондин в очках, похоже, жертва ДЦП, с неуловимо искаженной физиономией и левым глазом, что смотрел не вполне вперед, а чуть в сторону-кверху. Рубашечка в блеклую узкую полосу и бежевые брючки, этакий мягкий, интеллигентный инвалид с детства с чуть беспомощной улыбкой, но хорошей головой.

— Заходи.

Хромал он тоже по-настоящему, и мог бы обмануть кого угодно, но только не ортопеда со стажем: тут имел место «потайной» каблук не по медицинским показаниям.

— Слушай... я все понимаю, но как ты хромую ногу сделал тоньше другой?

— У тебя негативный взгляд на мир, — проговорил он спуская штаны чуть ни до полу и обнажая аккуратнейшую бинтовку «ЗДОРОВОЙ» ноги, — все в точности наоборот. Санька постаралась. Как?

— Нет слов. Беру в перевязочную вне конкурса.

— Принес?

— Обязательно. Три на выбор, но лично я советую эту.

— Ух ты... Сам сделал?

— Ты мне льстишь. «Сувенир», но довольно своеобразный. Мне его сделал на заказ Захар Борода с Земли Лагеря. Так что целая история, цени.

Но я зря рекламировал, трость не нуждалась рекламе. Не дерево, и не металл, единый кусок искусственного нефрита, самолично «свалянного» мастером из беспорочных каменных нитей микронного сечения, зеленых и черных. Чуть извитая, кривоватая, с «двойной» ручкой из самшита, отполированная, наконечник все из того же платино-иридиевого сплава, не круглый, а в форме этакого равнобедренного треугольника с чуть вогнутыми сторонами, сама просилась в руки. Очаровательная вещица, и вообще я, как оказалось, порядочный барахольщик. Он, впрочем, тоже. Взял, как шпагу, сделал несколько выпадов в разных манерах, так, что воздух взвыл, а по комнате прошел ветер. Решительно кивнул головой.

— Годится.

— Ну дак ить...

Нефрит чем хорош, так это тем, что не колется — не ломается, а при таком наборе волокон его еще и не перерубишь никакой катаной. И тут мне в голову пришла забавная мысль. А. в Образе, — а это, выходит, новенький, с иголочки, Атрибут. Поневоле вспомнишь старика Роджера.

— К вам придет человек из другого города, он не знает ни вас, ни их, и вы его тоже не знаете. Что? Я — знаю, потому что мы оба правоведы. Не видел, но наслышан. Он как раз специализируется на таких штуках. Он — калека, но вы с ним все-таки поосторожнее, потому что с башкой у него все в порядке, и память... говорят, он вообще ничего не забывает. Изредка — припадки, и, как это бывает у припадочных, он жутко въедливый, дотошный такой, цепкий.

А с очками, — это находка. Мне было бы бесполезно, никогда не носил, и получился бы ряженый. Он — надел в четвертом классе, и в четырнадцать — тоже носил. А потом зрение у него мало-помалу улучшилось, став не просто хорошим, а превосходным. Очки он, естественно, снял, а умение носить — сохранилось. И левую руку-то, зараза, умудрился держать так, как будто она не только того, — суховата, — но и покороче правой. Совершенный образ. НЕВОЗМОЖНО узнать. Родная мать не узнала бы с первого взгляда совершенно точно.

Что у него ничего нет, было видно сразу, но его все-таки обшмонали. Без особого старания, но все-таки. Ничего такого, чего не было бы на глазах, понятно, не нашли. И зря искали. В самом деле: зачем А. в Образе, при Атрибуте, да что-то еще?

То, что он фокусировал на собеседнике только один глаз, порядочно смущало и сбивало с толку.

— Слушай, — горячо, брызгая слюной заговорил Мустафа, — кого они прислали, слушай?

— Да-а... — Протянул Саня Камень, беззастенчиво разглядывая переговорщика. — Ножонка косит, ручонка просит. Красавец. Пойду я. Нас не уважают, так что и базар будет пустой. А мне недосуг.

— Иди-иди, дорогой, — проговорил почтенный Фарид Тактоев, за свою долгую жизнь не проведший на нарах ни единого дня, — кто осмелится задерживать такого занятого человека?

— Спокойно, друзья. Меня предупредили, что на переговоры придет именно такой человек. А я, по-моему, предупредил всех вас. Или я ошибаюсь? — Он обвел взглядом собравшихся, все молчали. — Тот же человек сказал, чтоб мы относились к гостю серьезно. До сих пор у меня не было причин не доверять его словам. Он, скорее, перестрахуется, чем скажет лишнее... Говори, почтенный. Кстати, как нам обращаться к тебе?

— В подобных случаях имя не имеет значения, потому что у вестника нет своих слов, а только слова пославших его. Можете так и говорить: «вестник», «посредник». Можете говорить «вы», это вежливо, но можете называть как вам угодно, удобно и привычно. Не положено избивать, наносить увечья и убивать. Это, собственно, все. — Легкая, чуть беспомощная улыбка калеки подчеркивала всю неловкость движений его исковерканного тела. — Ну и, разумеется, демонстративное бесчестье, нанесенное посреднику обозначает оскорбление не только его, но и пославшей стороны, окончательный отказ от всех переговоров, это ясно... Вы позволите мне сесть?

— О чем разговор, прости, дорогой... Реваз, подай гостю стул.

— Тогда слушайте слова тех, кто меня послал. Повторяю, это не мои слова и я могу не разделять смысл сказанного:

«Всем нерусским, живущим в русских городах и на территории России вообще, запрещено требовать деньги с торгующих русских. Запрещены безусловно незаконные поборы, а те, кто осуществляют контроль за торговлей на основаниях, якобы законных, должны оставить посты и должности, связанные с получением мзды, в трехдневный срок. Запрещено производство алкоголя и сбыт его на территории России. Запрещены производство и сбыт наркотиков русским, а также их провоз по территории России. Запрещены угрозы русским, связанные с физической расправой, похищением членов семьи, а также нанесением ущерба имуществу. Тем более жестоко будут наказаны сами эти действия по отношению к русским. Нерусским безусловно запрещена служба в милиции, прокуратуре, КГБ и на офицерских должностях внутренних войск, дислоцированных в России. Запрещено производство, хранение и использование любого оружия нерусскими на территории России. Любое нарушение этих правил, смотря по тяжести, будет караться смертью нарушителя, одного, или же совместно с семьей и близкими».

А. замолчал, и, облизнув губы, оглядел собравшуюся в обширной гостиной честную компанию почтенных людей.

— Это, в общем, все. Тот текст, который мне поручили передать в точности. Еще небольшое пояснение: «Сказано самыми простыми словами, потому что и так поймут правильно. А как трактовать конкретные случаи, мы будем решать сами».

— Слушай, они что там себе?

— Кто русский? Кто нерусский?

— А нерусским можно наркотики, да?

— Да ш-што вы его слушаете!!!

Вообще же в поднявшемся гаме, состоявшем, по большей части, из бессвязной ругани, выделить сколько-нибудь понятную фразу можно было только случайно.

— Я по очереди, можно? Спасибо... Мои доверители предусмотрели некоторые из вопросов, и на всякий случай дали на них ответы, которые я заучил полностью. Сначала самые простые.

«Нас не интересуют отношения нерусских между собой, пока это не угрожает общественному порядку и не мешает русскому населению. Разумеется, мы не допустим существования слишком влиятельных вожаков неруси в русских городах».

— И:

«Кто русский, кто нерусский, когда это будет не вполне очевидно, в каждом конкретном случае будем решать мы. И во всяком случае не будут признаваться полноценными людьми приверженцы ислама, особенно те, что придерживаются правил Шариата в быту. Это враги, ненадежные союзники, которые предадут, возможные враги или предки врагов».

— Эй, почему так говоришь? Аллах велик!

— И это не мои слова в ответ, но порученные мне: «Воистину велик. Силу его превосходит только сила Создателя, поскольку кто превзойдет Аллаха в соблазне и лжи? Он соблазнил каждого пятого из живущих в этом мире.

Потому что те, кто говорит: «Прими мою веру, и бог даст тебе здоровье, благополучие, богатство без числа, удачу в делах и силу выше меры» — явные лжепророки и служители Сатаны.

И те, кто говорит: «Прими мою веру, и вступишь в райский чертог, а не примешь, — судьбой твоей будут муки превыше всякого воображения» — лицемерные лжепророки и неисправные должники, потому что сулят то, чем не обладают, потому что нет у смертных ключей от врат Ада и Рая, а создателя надлежит любить ради него самого, а не за грядущее блаженство».

— Слушай, инвалид, — проговорил среднего роста, коротко стриженный человек с незапоминающимся лицом и в неприметной одежде, но все-таки черноглазый, — звучит во многом убедительно... Но что ты все все время повторяешь: «Русские, русские...» — нашел, на кого ставить. Лукавые, ленивые, трусливые рабы, которые даже не почешутся, если им не прикажет положенный от века хозяин. Если их оставить жить по своей воле, они и вовсе престанут шевелиться, так и сгниют, лежа в собственном говне. Не из того материала строить собрались, голуби.

— Ты сказал. Таких среди русских много. Других гораздо меньше, но этих немногих все-таки будет слишком много для вас для всех. Но это не главное. Сами слова твои лукавы, в них перемешано белое с кислым, а черное — с твердым. И, поступая так, чтобы обмануть других, берегись, как бы жестоко не обмануть самого себя. Говорил умный человек: «Те, кто с пренебрежением отзывается о русских, просто не умеют их готовить» — и это только выглядит шуткой. Почему-то никто из прежних русских правителей не превратил в главное дело своей жизни самую понятную вещь: готовить русских для того, к чему они более всего пригодны. Для чего они созданы: расти и давить. Так вот, говоря этими же словами, я говорю от лица моих доверителей: мы — сумеем».

— Я вижу, что вы считаете эти слова слишком самонадеянными, но и на это есть очень простой ответ среди доверенных мне слов:

«Называя русских рабами вы говорите тем самым, что с русскими можно все. А что вы будете делать, если мы уже про вас скажем русским: «с ними можно все»? Мы пообещаем это, и русские будут с нами, потому что к тому времени убедятся: мы держим слово. И что вы будете делать, когда мы, встав во главе русских, сдержим и это обещание? У вас еще будет возможность увидеть, как удивительно изменятся привычные вам русские. После этого однажды выпущенного дьявола уже не удастся загнать назад. Многие ли из вас уцелеют, когда это произойдет? Вы могли жить мирно, не хуже, и не лучше прочих, но в своем наглом высокомерии превзошли всякую меру, и теперь поплатитесь за это. Это неизбежно, и от того, примете ли вы сегодня наши условия, будет зависеть только величина платы. Подчинившиеся сразу будут жить спокойно и пользоваться охраной закона. Остальные подчинятся или умрут».

— Я передал тебе тот ответ, который ты хотел услышать? Но ради этого мне пришлось прервать ответ на прежний вопрос, а это уже невежливо. Я продолжу с того места, на котором прервался:

«И те, кто говорит: «Тварный мир, — есть зло и порождение Сатаны, а высшее благо — способствовать угасанию мира сего, своего рода, и себя самого, равно, души и тела» — коварные из лжепророков, потому что отрицают само различие добра и зла.

Но хуже всего те, кто говорит: «Убей, потому что так хочет бог» — или: «Умри, потому что так хочет бог» — даже упоминать о них значит марать свой язык, потому что они выдают за божью волю собственную свою жажду власти, корыстолюбие и грязное вожделение, и нет у них никаких доказательств обратного.

А теперь ответьте, чего из перечисленного не делали, к чему не призывали те, кто говорил: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его» — и не допускали порой еще большего?»

— Ты понимаешь, у меня пересохло в горле, а я все выдавал подобные перлы, а кое-когда нес околесицу и еще того хлеще. Время шло незаметно, они дошли до того, что начали звать каких-то ходжи и прочих имамов. Они задавали мне вопросы! Вопросов тех я, по большей части, не помню, не уверен, что вообще понимал, о чем меня спрашивают, но, однако, поди ж ты: когда я, дав договорить очередному болтуну, открывал рот, оттуда начинало вываливаться всякое такое, что они засовывали языки в жопу. И, при этом, без запинки, ясно, ровно, отчетливо, как текст, который выучил наизусть. Словно это и не у меня глотка сухая, как Калахари... Этаким гулким голосом... почему-то все время вспоминался «кимвал бряцающий»... сроду не помню, что это такое, но звучит круто.

«... и есть даже из числа называющих себя последователями Пророка те, кто допускает любую ложь, любой грех, любое святотатство во имя убийства гяуров. Но если такое убийство объявляют наивысшей доблестью, то чем такая вера лучше веры в Сатану? И как надлежит поступать с теми, кто верой своей сделал ложь и убийство?

И те, кто говорит: «Есть среди верующих посвященные и профаны, для них полный список слов откровения — смертный яд, ибо их слабый ум не может вынести света Истины и неизбежно помутится от лучей его. Ведь только глупец вкладывает в руку младенца острое, сжигающее и едкое» — суть лжецы, потому что слово Создателя обращено и к изощренному, и к простецу, и не могут быть обращены ко злу, а они выделяют себя среди прочих.

Ступени посвящения, — для знаний мира сего, а Иисус, призывая отдать богу — божье, а кесарю — кесарево, тем самым говорил нам: «Заботьтесь о себе, о ближних и об успехе дел своих из числа дел мира сего. Заботьтесь в меру сил и данного вам разумения! Но не говорите, что ваш доход дан вам по особому благоволению Всевышнего, потому что Создатель — вам не ходатай в вашей торговле». Так же и тот, кто скажет вам: «Я избран всевышним, и потому посвящен в слова его, скрытые от всех прочих» — лжесвидетель и худший из лжесвидетелей».

Правоверные из числа собравшихся сразу и подошедших позже, слушали внимательно, иные из них горячились, а другие выказывали вид равнодушия, но слушали. Русские из числа барыг и деляг, откровенно зевали. Говорили о чем-то своем армяне. Грузинские воры слушали немыслимый диспут все более насмешливо, и все чаще выходили покурить: хозяин побаивался жены и поставил такое условие. К нему отнеслись с уважением. Но гость хорошо видел, что вместе со скукой в этом манихейском сборище постепенно растет и злость.

— Эй, почтенный! А чем прикажешь кормить наши семьи?

— Об этом сказал Всевышний. «В поте лица своего будете есть свой хлеб». Остальные умрут. Примите за факт, что Аллах отвернулся от вас. Нет, эти слова не вполне точны, и, значит, лживы более, чем прямая ложь.

Он просто бросил вас, как и обычно бросает Отец Лжи доверившихся ему в их последней беде. Больше некому стало покрывать вашу привычку жить чужим трудом. Вы больше не будете жить за счет русских, и смеяться над ними, облизывая жир краденного у них изобилия с не знающих труда пальцев, потому что для вас кончились сразу и время изобилия, и время праздности».