АНИ СЕТОН
ДРАГОНВИК
(роман)
Перевод с английского Ю.Р. Беловой
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Выздоровление Миранды после двойного потрясения было осложнено воспалением легких, жаром и бредом. Много дней она никого не узнавала. Она лежала на золоченой кровати — супружеской кровати нью-йоркского дома — не осознавая, где находится, и не чувствуя любящих рук, которые ухаживали за ней. Когда Джефф приехал и увидел стонущую в беспамятстве Миранду, рядом с которой не было никого, кроме перепуганной жены дворника, он немедленно вызвал Абигайль.
А через два дня с верховьев Гудзона приехала и Пегги. Они с Абигайль обменялись одинаковыми оценивающими взглядами, а затем, взаимно удовлетворенные, без излишней суеты взялись за тяжкую работу по уходу за пациенткой.
За все девять дней до кризиса Джефф ни разу не вышел из дома. И раз дело касалось Миранды, он не дерзнул положиться только на свой опыт и постоянно обращался к доктору Френсису.
На десятый день Миранда открыла глаза и оглядела розовую с золотом спальню. Она слабо вскрикнула и сразу же почувствовала, как ее обняли нежные любящие руки.
— Мама, — прошептала Миранда, еще плохо понимая, что происходит, но чувствуя облегчение от присутствия родного человека, — мне снилось, что ты со мной.
"Слава Богу", — подумала Абигайль, — "она наконец-то пришла в себя".
— Я все время была с тобой, родная. Ты была очень больна. Не надо пока разговаривать.
"И спаси нас Господь, когда она начнет задавать вопросы", — добавила про себя Абигайль.
Глаза Миранды закрылись, она прижалась к материнской груди и вновь погрузилась в дрему.
Абигайль тихо сидела на краю кровати Миранды, застыв в неудобной позе. Ее глаза наполнились горькими слезами. Она смотрела на свою старшую и самую любимую дочь, которая сейчас казалась беспомощной и почти такой же маленькой как Чарити. Ее прекрасные золотые волосы были коротко острижены, чтобы хоть немного сбить жар, и теперь вились на маленькой головке, словно чепчик.
Как они скажут ей, что ее муж мертв? И вообще Абигайль многого не понимала. Во время долгих часов бреда Миранда говорила много неясных бессвязных слов. Она несла какую-то чепуху о комнате в башне, о чердаке и цветах — об олеандрах, все это мать отнесла за счет того потрясения, которое она пережила. Но в словах Миранды была и страшная нотка осознания реальной опасности, от которого ей мучительно хотелось бежать. Вновь и вновь тоненький напряженный голос повторял одну и ту же фразу: "Я должна бежать. Бежать. Но Бог не позволит. Я тоже виновна. Я грешна".
И она ни разу не упомянула имя Николаса.
Ни Пегги, ни Джефф, посвященные во все события, ничего не говорили Абигайль.
В тот полдень, когда началось выздоровление Миранды, доктор Френсис и Джефф сошли вниз после осмотра пациентки и по просьбе молодого врача прошли в кабинет.
— Я должен поговорить с вами, сэр, — произнес Джефф. — Обязан.
Старый врач был несколько удивлен мрачным видом молодого человека.
— С девушкой все в порядке, она поправляется. Да и вообще, она здоровая молодая особа. Нет никаких причин для беспокойства. У нее прекрасные врачи... и замечательный уход, что в некоторых случаях гораздо важнее врачей.
— Да, я знаю. Но сейчас я опасаюсь не за здоровье Миранды, если не считать...
— Вы хотите сказать, что беспокоитесь, как она воспримет известие о своем вдовстве? Ну, она быстро придет в себя. Она очень молода. Кроме того она может поклоняться его памяти, героической смерти при спасении ее жизни... все это поможет перенести горе.
Френсис говорил с нарочитой насмешкой. Он был уверен, что волнение Джеффа было связано с явной симпатией молодого человека к больной девушке наверху.
— Я хотел поговорить с вами о Ван Рине, сэр. Я все думал и думал об этом и теперь уже не знаю, что делать. Я должен облегчить душу.
— Давайте, мой мальчик, — ответил доктор Френсис и развалился в кресле. — Что там с Ван Рином?
Джефф коротко рассмеялся.
— Ничто в жизни не возвеличило его так, как смерть, — с горечью сказал он. — Вы как-то спрашивали меня, от чего умерла первая миссис Ван Рин. Сейчас я расскажу вам.
Но еще до того как он начал свое повествование, раздался стук в дверь, и на пороге появилась Пегги.
— Хозяйка зовет вас, доктор, — сказала она Джеффу. — Она хочет поговорить с вами наедине. Нет, — добавила маленькая служанка в ответ на встревоженный взгляд Джеффа, — с ней все в порядке. Это совсем по другому поводу.
Миранда опиралась на три подушки, и над голубым покрывалом ее лицо выглядело маленьким и бледным. Но ее глаза, ставшие огромными под потемневшими веками, пристально следили за Джеффом.
— Вы прекрасно выглядите, — улыбаясь, сказал он. — С этой прической вы напоминаете очаровательного мальчика. Кажется, такая мода была во Франции в начале столетия. Вы сможете установить ее здесь, хотя, конечно, волосы быстро отрастут.
Миранда не обратила внимания на его вымученную веселость.
— Джефф, — спокойно произнесла она. — Николас мертв, да? — Джефф понял, что это был чисто риторический вопрос и потому молча кивнул.
— Расскажите мне, что случилось, Джефф.
— Он спас вас, миссис Эдвардс и ее маленького сына. Затем он вновь бросился в воду, чтобы помочь другим. Думаю, он переоценил свои силы, потому что больше его не видели.
— Нет, — промолвила она. — Он не переоценил свои силы. Он не собирался возвращаться. Он сказал мне... в те последние мгновения на горящем пароходе... — она остановилась, а затем повторила без всякого выражения: — "Вы увидите, что я могу спасать жизни точно так же, как и губить их".
"Итак, он умер, как и жил, доказывая себе и другим, что он всемогущ", — устало думал Джефф. Катастрофа судна дала ему великолепную возможность для самовознесения.
— Да, — сказала Миранда, словно он произнес эти слова вслух. — Теперь вы понимаете, мы все ошибались относительно Николаса, как и он ошибался в себе. Он не был сильным. Он был слаб. Самым слабым человеком в мире. Человек, который жил только для себя.
Джефф в изумлении уставился на Миранду, потому что понял, что своим слабым усталым голосом она сказала чистую правду и подобрала ключ к странному характеру Николаса. Не сила, а слабость или страх слабости довели его до преступления и безжалостной эксплуатации других. "Эгомания", вспомнил Джефф. Этот термин он нашел в новой переводной книге из Германии. А все неимоверное зло по отношению ко многим невинным людям совершается исключительно из эгоизма.
— Джефф, — зашептала Миранда, — когда я смогу уехать отсюда? Я хочу домой на ферму.
— Не торопитесь, дорогая. Вы должны сначала окрепнуть.
Она подняла руку с покрывала. Золотое кольцо на пальце тускло заблестело, когда она пристально посмотрела на него. Миранда спрятала руку под простыню.
— Я не могу здесь оставаться, — сказала она. — Вы ведь понимаете это, Джефф?
— Этот дом теперь ваш, — мягко ответил он. — Вся собственность Ван Ринов теперь ваша.
Он не знал, как много можно ей поведать в настоящий момент. Несколько дней назад, когда стало ясно, что тело Николаса не найдут, Бронк пришел в дом Ван Ринов и поговорил с молодым врачом. Агент знал условия завещания Николаса, потому что сам составлял его. И к тому же эти условия были очень просты.
Николас так и не изменил завещание, написанное летом 1846 года за несколько месяцев до рождения ребенка. В этом завещании он оставил все, чем владел, своему наследнику мужского пола, а Кэтрин еще раньше была обеспечена всем необходимым. Бронк пытался убедить своего хозяина, что такое завещание неразумно и слишком рискованно, но Николас не прислушался к робким замечаниям агента, что может случиться и так, что у него не будет прямого наследника.
И вот теперь, в отсутствие наследника мужского пола, все имущество перешло к Миранде. Она будет очень богатой женщиной.
Джефф объяснял ей все это, стараясь обуздать собственную печаль от мысли, что ее неожиданное богатство разделяет их не менее надежно, чем это раньше делал Николас.
— Неужели ты думаешь, что я приму все это? — в гневе воскликнула Миранда. — Имущество Ван Ринов принадлежит дочери Джоанны Кэтрин. Я передам все ей... кроме одного — Драгонвика. Он будет разобран до основания, камень за камнем, пока не останется ничего, что бы напоминало об этом месте зла и несчастья.
— А земля? — спросил Джефф после недолгого молчания.
— Земля отойдет к фермерам, к тем, кто работает на ней. Лишь фермеры имеют на нее право.
— Моя дорогая девочка! — изумленно воскликнул Джефф. Он не верил своим ушам. Он решил, что это было естественной реакцией на пережитый ужас. Ему казалось невозможным, что она могла разглядеть духовную изоляцию Николаса, его полную неспособность к пониманию ближних, что и привело к трагедии. Этот человек и его образ жизни представляли собой отклонение от общей линии развития. Развития человечества и развития нации. Слава Богу, он умер, думал Джефф.
— И все же, я хочу именно этого, — внушительно ответила Миранда. — я боялась работы. Я хотела, чтобы все было легко и красиво. Зло, сидящее во мне, вырвалось наружу и разбудило зло в Николасе.
Джефф увидел, как по ее впалым щекам медленно заструились слезы.
— Миранда, не надо! — закричал он. — Не вини себя и не мучай!
Она не ответила, но через некоторое время он почувствовал, что она успокоилась, и тогда сошел вниз к доктору Френсису, который по-прежнему сидел в кабинете. Старый врач потягивал шерри. Когда Джефф вошел, он поднял голову и отодвинул бокал.
— Чудесное вино, — проговорил он. — Погреба Ван Рина великолепны. И теперь принадлежат Миранде, — с усмешкой добавил он. — Она очень богатая женщина.
— Не думаю, — медленно произнес Джефф. — Она не желает этого.
— То есть?
— Не хочет денег и всего, что принадлежало Ван Рину.
— Глупости! — фыркнул доктор Френсис. — Детские капризы. Она вдова и имеет право на наследство Ван Рина. Или это вы забили ее хорошенькую головку своими бредовыми идеями? — с подозрением спросил он. — Вроде прелести общинной жизни?
— Нет, — ответил Джефф со слабой улыбкой. — У нее есть основания. Послушайте, сэр, я расскажу вам все...
Джефф говорил около часа, и после первых же слов выражение снисходительности на лице старого врача сменилось удивленным вниманием. Он поставил бокал с шерри, подался вперед и стал слушать. Пока Джефф не закончил, он не произнес ни слова. Затем воскликнул: "Черт возьми!", выудил из глубокого кармана носовой платок и вытер вспотевший лоб.
— Если бы это рассказал кто-то другой, я бы ни слову не поверил.
— Я знаю.
— Хорошо, что в тот день вы так и не попали к губернатору. Он счел бы вас безумным, особенно теперь, когда Ван Рин стал героем.
— Да, — ответил Джефф. — Он действительно спас трех человек вместо тех двух, в гибели которых был повинен — Джоанны и того мальчишки на Астор-Плейс. Является ли это попыткой искупления или нет, я не знаю. Но если уж на то пошло, Бронк, похоже, считает, что и в самом несчастье с пароходом косвенно был повинен Ван Рин.
Старик кивнул.
— Полагаю, все трагедии в мире, мой друг, случаются из-за эгоизма и нежелания признать права других людей. Но, слава Богу, на свете не так уж и много таких как Ван Рин.
Оба помолчали. Затем доктор Френсис поднял голову и спокойно спросил:
— Вы все еще мечтаете об этой девушке, Джефф?
— Больше всего на свете, если только она полюбит меня.
— Полюбит, полюбит, не волнуйтесь. Только дайте ей время, — ответил старый врач.
В декабре этого же года пророчество доктора сбылось.
За два дня до Рождества Джефф и Миранда поженились. Они венчались перед кафедрой, украшенной рождественскими венками, в церкви второй конгрегации, а обряд совершил новый, но уже всеми любимый пастор, доктор Джоэль Линдсей.
"Слава Богу, это венчание не похоже на первое", — размышляла Абигайль, стоя рядом с Эфраимом у передней скамьи. Она вложила руку в его ладонь, и он с пониманием хмыкнул. Он ничего не знал о супружеской жизни дочери с Ван Рином, кроме того, что было общеизвестно. Он немного поартачился, когда узнал, что она хочет отказаться от всего своего имущества — его практицизм янки был поражен в самое сердце. Но вскоре он смирился с объяснением Абигайль, что Миранда была несчастна с Николасом. Мать знала немногим больше этого или же просто не хотела знать.
Когда Эфраиму сказали, что Миранда и Джефф хотят пожениться, он был доволен.
— Жаль, что она не сделала этого с самого начала, но девчонка всегда была легкомысленной.
Таково было его единственное толкование случившегося.
Но Миранда больше не была легкомысленной, даже ее отец был вынужден это признать. В ней появилась спокойная сила и серьезность, что бы она ни делала. Она без жалоб вернулась к жизни на ферме, освобождая мать от самой тяжелой работы. И подумать только, удивлялся Эфраим, скосив глаза на Пегги, стоявшую позади госпожи и плачущую в носовой платок, подумать только, что она смогла сделать для этой девушки.
В июле Джефф оперировал ногу Пегги на кухне их фермерского дома на Стэнвич-Роуд. Но именно Миранда — белая как полотно, покрывающее маленькое тело на вымытом столе — держала конус с эфиром, равномерно капая милосердную жидкость, подчиняясь коротким приказам Джеффа. Операция закончилась великолепно. Хромота исчезла, и теперь, в день свадьбы Миранды, Пегги гордо шла по проходу за своей хозяйкой, и в ее походке была заметна лишь тень прежней неловкости.
Во время долгих недель после операции, когда Джефф и Миранда боролись с инфекцией и лихорадкой, которые считались неизбежными при хирургическом вмешательстве, они поняли, какой должна быть их жизнь. Именно Миранда затронула этот вопрос.
Они гуляли чудесным летним днем, оставив у постели больной Абигайль. Они шли, как теперь часто ходили, через луг к яблоневому саду и сели на каменную ограду у небольшого кладбища.
Они сидели в спокойном молчании, наслаждаясь нежным ветерком, благоухающими яблонями и сеном. Затем Миранда заговорила.
— Ты можешь уехать из Гудзона, Джефф? Для чего-то очень хорошего?
Он повернулся, чтобы взглянуть на Миранду, спрашивая себя, что она хотела этим сказать. Она показалась ему более красивой, чем раньше, хотя очень похудела, а ее волосы, выросшие до плеч и забранные в сетку, не были более золотыми, а приобрели теплый цвет каштана. Теперь в ней ощущалась целостность и мягкость, безошибочная метка тех, кто перенес страдание и, в конце концов, полностью осознал себя.
— Я смогу поехать куда угодно, если ты поедешь со мной, — сказал он. — Мне не нужно ничего, кроме тебя.
— И твоей работы?
— Да, и моей работы.
Она улыбнулась.
— Думаю, Джефф, я могла бы помочь тебе. В Калифорнии нужны врачи. Нужны отчаянно. Я... — она запнулась, а потом продолжала зрелым, спокойным голосом, который все еще удивлял его, — я никогда не поплыву вверх по реке. Я не вынесу этого. Хотя, может быть, это и глупо.
— Нет, родная, это не глупо.
Он подумал о том, как выглядел Драгонвик, когда он увидел его неделю назад. Ее распоряжения выполнялись, дон-кихотские распоряжения, как считали все в округе. Вся обстановка была продана с аукциона, все, включая собственный гардероб Миранды. Выручка была отдана в качестве анонимного дара городским больницам и большая сумма отправлена удивленному маленькому священнику в Ирландию с распоряжением немедленно отправить семью Пегги в Америку. "А остальное использовать так, как Вы пожелаете"...
Весной Пегги вышла замуж за своего Ханса Клонберга, и Миранда приготовила им свадебный подарок, хотя маленькая служанка и ни о чем не догадывалась. Плодородная земля, где Николас выращивал свои экзотические растения, и где находилась теплица, теперь навеки принадлежала Пегги и ее потомкам. Но сам огромный дом в Драгонвике был разрушен. Теперь там не было ничего, кроме голой земли, из которой уже пробивалась трава.
— Нет, — повторил Джефф. — Ты не должна оглядываться назад, Миранда. Если ты хочешь ехать на Запад, мы поедем.
Он обнял ее за талию, мягко притягивая к себе, но ощутил, как ее тело напряглось, и в смятении увидел, что она отворачивается.
"Никогда не оглядываться назад". Слова, чей мерный звон смешивался со звуками ветра, вздыхающего среди вязов над кладбищем. Она посмотрела на тихий ряд надгробных камней. Как мирно они покоились под сентябрьским солнцем... как тихо... А он в холодной темноте... лежит далеко от тепла и зелени лета, лежит один, как всегда был один.
Она подавила вздох, и Джефф ощутил едкую зависть, когда увидел, как в ее глазах закипели слезы.
"Неужели это всегда будет между нами?" — думал Джефф. — "Неужели она до сих пор не освободилась от него?"
Но когда она неожиданно повернулась, то легко прочла в его сердце.
— Нет, Джефф, — сказала она. — Дело не в этом. Он был так... так одинок.
Они замолчали, глядя через поле на заходящее солнце. К нему пришло понимание. "Она права", — думал он. Вся жестокость и все страсти должны были отгореть и оставить позади только жалость. Она вложила свою руку в его руку, обретя безопасность и поддержку. Потом закрыла глаза и умиротворенно склонила голову ему на плечо.
