Заседание Совета проходило в том же зале, где и в прошлый раз, только теперь меня не прятали в техническом предбаннике, и я вошел в зал через главный вход. Пока я плыл к своему месту впереди, я старался не пересекаться взглядами с собравшимися здесь людьми, но когда я устроился на табурете, мне все же пришлось посмотреть им в глаза. В них больше не было того любопытства или заинтересованности, как тогда, их место заняли нервозность и откровенная неприязнь. И я не думаю, что причиной тому являлась моя разукрашенная физиономия.
Следом за мной в помещение вплыл дядя Оскар, и меня поразило, насколько сильно он изменился. Я и раньше называл его Стариком, но теперь он выглядел сущей развалиной, постарев за пару дней лет на десять. Не обменявшись ни с кем из присутствующих ни единым словом, он занял свое место в президиуме и застыл как изваяние, глядя в пространство перед собой. Кадеста пристроилась рядом с ним и умоляюще на меня посмотрела. Говорить, собственно, ничего и не требовалось.
Воспоминания о том заседании не доставляют мне особого удовольствия, поэтому в подробности вдаваться я не буду.
Вначале Карл Гобен, председательствующий вместо дяди Оскара, вкратце перечислил всем присутствующим имеющиеся на данный момент факты (Аннэйва, кстати, он уже причислил к покойникам наряду с Кубертом и Малгером). Он выказал серьезную озабоченность таким поворотом дел и заметил, что дальнейшие работы на объекте невозможны, пока не будут установлены все обстоятельства произошедшей трагедии, и не будут приняты исчерпывающие меры обеспечению необходимого уровня безопасности и по недопущению подобных инцидентов в дальнейшем.
Пока все шло вполне логично и предсказуемо. Факты — штука незатейливая... пока их не начинают интерпретировать.
Затем Гобен предположил, что я, как единственный оставшийся в живых свидетель и непосредственный участник обсуждаемых событий, смогу пролить свет на некоторые неясные моменты, ответив на ряд вопросов. Я, естественно, с готовностью согласился. Пока речь шла о вполне безобидных вещах вроде того, что я там делал, и кто находился рядом со мной, я не волновался и спокойно отвечал все как есть. Но когда дело дошло до исчезновения Куберта, я, памятуя о просьбе Кадесты, слегка притормозил, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Хоть меня и натаскивали, убедительно врать я так и не научился. Возможно, это наследственное и уже не лечится.
Заметив мою нерешительность, Гобен вежливо осведомился, что именно меня беспокоит?
-Видите ли, на мою голову тогда свалилось столько всякого, причем в буквальном смысле, — я помахал рукой перед своим пятнистым лицом, — что сейчас в ней царит полнейшая неразбериха. Какие-то промежутки времени вообще выпадают у меня из памяти. Я просто боюсь ошибиться. Не хотелось бы вводить уважаемую комиссию в заблуждение.
-Сейчас важны любые мелочи, но если Вам тяжело вспоминать те события, то мы особо усердствовать не будем.
-Я постараюсь помочь, чем смогу.
-Итак, что Вы увидели, когда добрались до транспортера?
-Я увидел человека, который что-то делал возле панели управления.
-Вы узнали его?
-Нет, конечно. Он стоял ко мне спиной.
-Вы разглядели, какой на нем был одет скафандр?
-То есть? — непонимающе нахмурился я.
-Это был костюм, в котором работают наши специалисты, или же земной? — Гобен демонстрировал явное нетерпение. Он торопился привести нашу дискуссию к какой-то определенной точке, вот только к какой именно?
-Не могу сказать. Со спины, да еще увешанные всяким снаряжением, все скафандры выглядят похоже.
-Хорошо, допустим. Что произошло дальше?
-Я подлетел ближе, чтобы выяснить, в чем дело, а потом... по-видимому, когда транспортер пришел в движение, я здорово треснулся головой, потому что следующее, что я помню, это как я лежу ничком на решетке багажной клети, а сверху на меня навалилась перегрузка и кто-то еще.
-Что Вы предприняли?
-А что тут можно предпринять? Просто лежал и ждал, когда закончится разгон.
-А потом?
-Потом был полный сумбур. Вроде бы произошла какая-то потасовка, но ничего конкретного я вспомнить не могу, — я потер лоб, изображая напряженные раздумья, — а в следующий миг я увидел, как Малгер сорвался. Затем меня так хватило о поручень, что разбилось стекло шлема, а дальше я не помню.
-Почему Ваша лебедка оказалась присоединена к скафандру Малгера? — спросил вдруг Гобен.
-Не знаю, — озадаченно протянул я, — быть может, мы страховали друг друга...
-Возможно... как Вы оказались на челноке?
-Помню, как Аннэйв кричал мне: "Прыгай! Прыгай!", но как я очутился у него на борту — и для меня самого загадка.
-И как выглядела бомба, Вы тоже не помните?
-Ну-у-у... я отстегивал ремни, чтобы вынуть что-то из одного из кресел, но подробности теряются в тумане.
-Хм-м, — Гобен недобро прищурился, — какая-то избирательная у Вас память, Вам не кажется?
-Вас бы туда! Дышать одной десятой атмосферы в обнимку с атомной бомбой! — его ехидный тон не на шутку меня разозлил, — посмотрим, что тогда в Вашей памяти отложится.
-Однако доктор Косс говорит, что Вы пережили сильный шок, но признаков сотрясения мозга он у Вас не обнаружил, так что на травматическую амнезию сослаться не получится. В чем же дело? — он развел руками в деланном недоумении, — почему Малгера Фельца Вы узнали, а вот все, что касается диверсанта и самой бомбы, крайне удачно скрыл туман беспамятства?
-Что значит "удачно"? — я выговорил это слово чуть ли по буквам.
-Все это наводит на крайне нехорошие мысли, — Гобен пропустил мой вопрос мимо ушей, — быть может, Вы прекрасно все разглядели, но не хотите, чтобы мы узнали, кто на самом деле стоит за этой провокацией.
-То есть Вы хотите сказать, что я сознательно укрываю убийцу двух моих друзей? С какой радости мне его выгораживать!?
-А с той, что диверсантом был один из Ваших соотечественников!!! — он обличающе ткнул в меня указательным пальцем, и зал одобрительно загудел, а я от такого поворота буквально онемел и не мог выдавить из себя ни единого слова, — вот где кроются причины Вашей странной амнезии! О, да! Вы приложите все мыслимые усилия, лишь бы скрыть истинного виновника трагедии.
-Б... б... бред, — пробормотал я, с трудом поймав свою отвалившуюся челюсть, — зачем, ради всего святого, зачем кому-то из землян взрывать "Ожерелье"? Срывать реализацию проекта, призванного его спасти? Зачем?
-Зачем? — Гобен недобро усмехнулся, — можно, конечно, предположить, что кто-то из вас, наконец, осознал всю глубину падения человечества и сам решил избавить Вселенную от этой заразы, но в подобный сценарий мне верится слабо. Более вероятным представляется, что взрыв организовал кто-то из тех недоумков, что до сих пор считают "Ожерелье" неким спасительным ковчегом для избранных. И они решили уничтожить его, исходя из принципа: "если не мы, то никто".
Он посмотрел на меня, не скрывая огонек торжества в своих глазах. И меня вдруг осенило, я понял, откуда исходили лживые слухи о целях строительства "Ожерелья". Те самые, из-за которых Луцкому пришлось выступить со своей "Новосибирской речью", и из-за которых мы с Кубертом были вынуждены тратить драгоценное время на дурацкие экскурсии. Никаких доказательств, разумеется, у меня не имелось, но взгляд Гобена говорил сам за себя. Они с Малгером и целой группой их сторонников с самого начала тормозили наш проект, делая все возможное, чтобы он не состоялся.
-Абсурд! — я по-прежнему никак не мог прийти в себя, — разрозненные кучки ненормальных никогда не смогли бы провернуть такое! Раздобыть заряд, пройти мимо многоуровневой системы безопасности... это просто невозможно!
-Да ладно Вам! У вас правая рука никогда не ведает, чем занята левая. Дал на лапу там, припугнул тут... все можно сделать, если захотеть.
-Делая столь смелые и категоричные заявления, неплохо бы иметь на руках убедительные доказательства, — мне приходилось прилагать немалые усилия, чтобы контролировать себя и не сорваться на крик, — они у Вас есть?
-Извольте, — мой оппонент откровенно упивался моментом, — все наши специалисты, за исключением Малгера и Куберта вернулись домой с "Ожерелья" в целости и сохранности. Когда была объявлена эвакуация, все они находились на своих рабочих местах, и это можно подтвердить документально. Следовательно, никто из них террористом быт не мог. Еще вопросы?
Вот так. В итоге, желание помочь Кадесте загнало меня в тупик. Теперь понятно, почему она не хотела заранее посвящать меня в подробности предстоящего обсуждения. Хотя еще неизвестно, где бы я оказался, вздумай с самого начала резать правду-матку. Нарвался бы на еще более концентрированную дозу сарказма, и только. Теперь махать кулаками уже поздно, но дискуссию все же следовало привести к логическому завершению. Авось, обойдется малой кровью.
-И что из этого следует? — поинтересовался я, стараясь оставаться невозмутимым. Если бы не разноцветные разводы на моем лице, всем было бы видно, как оно покрылось красными пятнами. А так...
-А следует из этого то, что обеспечение безопасности на объекте не выдерживает никакой критики. Мы не можем позволить себе рисковать жизнями наших сограждан, а потому требуем проведения всестороннего и тщательного расследования всех обстоятельств случившегося. И пока не будут установлены и задержаны все непосредственные виновники трагедии, и также те, при чьем пособничестве либо попустительстве она стала возможной, ни один из наших соотечественников на "Ожерелье" не вернется, — Гобен говорил громко и несколько напыщенно, обращаясь даже не ко мне, а, скорее, к залу, — и пусть для вашего изнеженного слуха это звучит дико и кровожадно, но да, нам нужны головы тех, кто в ответе за смерть наших коллег и друзей. А до тех пор мы замораживаем любые контакты с Землей.
Зал одобрительно загудел, и даже раздалось несколько неуверенных хлопков. И вдруг, словно этот звук что-то перетряхнул в моей гудящей голове, мне все стало предельно ясно. То, что еще пару минут назад повергло меня в шок, будучи помещенным в правильный контекст, оказалось совершенно очевидным и логичным. Просто раньше я смотрел на вещи в другой системе координат, со своей собственной колокольни, но, перебравшись на колокольню своего оппонента, я прозрел.
Весь этот спектакль, невольным участником которого я оказался, это шоу с драматическими разоблачениями и срыванием покровов ни в коей мере не было нацелено на поиск истины. Оно предназначалось исключительно для внутреннего употребления и служило одной-единственной цели — повышению авторитета Карла Гобена в глазах его сограждан. Ведь грамотный политик использует любой, абсолютно любой повод для своей популяризации, будь то даже жуткая катастрофа с многочисленными жертвами. На этой кухне сгодится все. Тем более сейчас, когда действующий председатель, Оскар Фельц, выпал из обоймы.
И здесь, где все вращалось вокруг Гобена и его интересов, такие далекие Земля, "Ожерелье" и восемь с гаком миллиардов человек, ожидающих не то смерти, не то спасения, превращались в некую абстракцию, всего лишь фон для разыгрываемого представления. В этой системе отсчета мнение нескольких тысяч обитателей "Ньютона" многократно перевешивало жизни миллиардов на другой чаше весов.
Знаете, меня данное обстоятельство ничуть не удивило. Скорее рассмешило. Мне ведь все эти гримасы борьбы за власть были прекрасно знакомы. За прошедший год я вдоволь насмотрелся на подобное.
Даже оказавшись в идущей ко дну лодке, земные политиканы продолжали грызться за власть, стараясь любой ценой урвать еще хотя бы малюсенький ее кусочек, хоть на миллиметр, но подняться над окружающими, продемонстрировать им свое превосходство. Как будто высокопоставленные утопленники чем-то отличаются от обычных. Ну а когда дело дошло до строительства "Ожерелья", и всем им так или иначе пришлось трясти мошной, тут уж начались такие торги... Иногда это выглядело совершенно абсурдно, словно зайцы, сгрудившиеся на окруженном водой пне, надменно указывают подплывшему к ним Деду Мазаю на его место.
А теперь тут, на "Ньютоне", я вновь увидел все то же самое, только в миниатюре. Точно такие же эгоизм, властолюбие, тщеславие и надменная безапелляционность, какими отличаются все политики у нас дома, вылезли наружу прямо перед моим носом. Вот ведь ирония! Оказалось, что вся та мерзость и гнусность, за избавление от которой всегда выступал Малгер, и ради чего он затеял свою диверсию, давным-давно просочилась на станцию. Да что там, она всегда была здесь, с самого начала. Идеалистическая попытка избавиться от порочного прошлого, убежать и начать новую жизнь с чистого листа была заведомо обречена на провал.
Ведь невозможно убежать от того, что сидит внутри тебя. Невозможно излечиться от болезни, источником которой ты сам и являешься. Люди, поселившиеся на изолированной космической станции, все равно оставались людьми, вместе со всеми присущими нам грехами и пороками. Не получилось у них за несколько десятков лет превратиться из Homo Sapiens в Homo Cosmicus. Печально, но факт.
Но в явившемся мне откровении имелись и свои светлые стороны. Ведь помимо всего прочего, я также имел возможность понаблюдать и за тем, как Луцкий, рискуя здорово подпортить себе карму, осаживал таких вот зазнаек. В ход шли и крик и матюги и чуть до рукоприкладства не доходило, но в итоге он всегда добивался своего. Жестко, порой грубо, хамски, но добивался. Позже и мне самому довелось попрактиковаться в "налаживании отношений" с зарвавшимися типами, которые иногда встречались на наших с Кубертом экскурсиях. Ведь если человек забыл закрепить свой фал и улетел, то никакие связи в верхах и многомиллионные банковские счета ему уже не помогут.
А коли руководство "Ньютона" оказалось поражено тем же недугом, то и лекарство против него можно использовать то же самое, проверенное. Кое-какой опыт у меня имелся. Главное — помнить, что здесь и сейчас ты прав, и только твое мнение имеет значение, а важность и значительность твоего оппонента насквозь фальшивы. И все получится.
Ведь если я промолчу и позволю событиям идти своим чередом, то все работы на "Ожерелье" окажутся остановлены на неопределенный срок, и мы вполне можем опоздать с его достройкой. Тогда получится, что замысел Малгера в принципе удался, несмотря на то, что он не совсем соответствовал первоначальному плану. Земля погибнет в огне, а никары останутся вариться в собственном соку, как он и хотел, постепенно деградируя и вырождаясь. Чертовски не хотелось, чтобы смерти Куберта и Аннэйва оказались напрасными. Пришла пора мне вмешаться.
Если еще минуту назад я готов был взорваться от гнева и возмущения, то теперь, мысленно разложив ситуацию по полочкам, смотрел на нее уже совсем другим взглядом. Уже не как на банальную склоку, а как на своего рода шахматную партию, просчитывая наперед свои ходы и ответные движения противника. Гобен закусил удила и продолжал нестись в выбранном направлении, так что для его разворота требовались чертовски весомые аргументы. Люди подобного склада если и признают свои ошибки, то только когда их приперли к стенке и прибили к ней гвоздями неоспоримых доказательств. И чем крупней их калибр — тем лучше.
А доказательства у меня были.
Однако, заглядывая еще дальше вперед, я не мог не предвидеть весьма тяжких последствий такого хода. Применение тяжелой артиллерии неизбежно влечет за собой многочисленные жертвы, в том числе и среди мирного населения. Я не испытывал злорадства и отнюдь не горел желанием причинить присутствующим как можно большую боль, но это был тот самый случай, когда требовалось сделать то, что необходимо, а не то, что хочется. Оставалось надеяться, что Кадеста меня поймет.
Гобен тем временем продолжал вещать перед залом, закрепляя свой успех, утрамбовывая землю вокруг свежеводруженного флагштока, на котором реяло знамя его маленькой победы. Если я хотел переломить ситуацию, то мне следовало поторопиться.
-Кхм... простите, — робко подал я голос.
-Да? — Гобен был сама любезность. Почему бы не проявить немного участия к поверженному и растоптанному противнику.
-Доктор Косс был, конечно же, прав, когда говорил о том, что я пережил шок. В голове у меня до сих пор все путается, и моя память время от времени выкидывает довольно чудные коленца, — сам я старательно изображал побитую собаку, — однако кое-что я потихонечку начинаю припоминать.
-Вот как? Очень интересно! И что же именно Вы вспомнили?
-На самом деле я разглядел лицо человека, который заложил бомбу и с которым мы дрались на транспортере. Очень хорошо разглядел.
-И кто же это был?
-Малгер Фельц.
-Ложь! — хрипло каркнул дядя Оскар, — мой сын... никогда...
Он закашлялся, хватаясь за сердце, и Кадеста торопливо подлетела к нему, чтобы помочь. Она бросила в мою сторону всего один быстрый взгляд, но по выразительности он вполне мог потягаться с целой гневной отповедью. Между нами все было кончено. Хотя, если подумать, то между нами толком ничего и не было. Ведь не было, правда?
-Что Вы себе позволяете, молодой человек!? — окрик Гобена выражал оскорбленное недовольство всколыхнувшегося и загудевшего зала, — Ваши измышления абсурдны и возмутительны!
-Это не измышления, а...
-Вы настолько запутались в своих показаниях, что готовы хвататься за любую соломинку, за любой шанс увести нас от истинных причин трагедии, — он гневно потрясал наставленным на меня указательным пальцем, — Вы дошли до того, что посмели оскорбить память нашего павшего соотечественника! Ведь это так просто и удобно — свалить вину на того, кто уже мертв и ничего не может сказать в свою защиту.
-Точно так же, как и свалить все на человека, которого Вы сами же и выдумали! Которого там вообще не было!
-Отлично! Давайте избавляться от неудобных деталей и улик! То Вы говорите, что человек там был, то, что его там не было. Смешно!
-Я никогда не утверждал, что видел там еще кого-то, помимо нас с Малгером. Это Вы его приплели, чтобы...
-Довольно! Мне противно слышать Ваш беспомощный лепет, я не желаю более терпеть Ваши оскорбительные и абсолютно бездоказательные инсинуации.
-Почему же бездоказательные? Я могу...
-Завтра же утром челнок доставит Вас назад, на "Ожерелье", и пока все обстоятельства случившегося не будут выяснены, и виновные не понесут заслуженного наказания, ни один из наших специалистов на объекте не покажется.
-Если Вы позволите сказать мне хоть слово...
-И точно так же Ваша нога больше никогда не ступит на "Ньютон", поскольку Вы запятнали себя ложью, оскорбляющей память наших коллег и друзей. Ни один из нас не подаст Вам руки, ибо...
Ну все, приехали. Хватит с меня этой буффонады, пора закругляться.
-Будьте так любезны, господин Гобен, ЗАТКНИТЕСЬ!!! — эхо моего рыка заметалось меж стен резко притихшего зала. И, пока мой обличитель растерянно хватал ртом воздух, я продолжил, но уже тише, почти вкрадчиво, — не горячитесь так, будут вам доказательства. В самом лучшем виде.
-Да как ты... — теперь пришла очередь Гобена покрываться пятнами, — как Вы смеете!? Кто дал Вам право...
-Что за доказательства? — крикнул кто-то из слушателей, поняв, видимо, что от председательствующего сейчас толку не дождешься.
-Мой скафандр.
-И что с ним? — Гобен отчаянно пытался вновь нащупать почву под ногами, — что мы там найдем? Чьи-то отпечатки пальцев?
Зал, однако, не оценил его иронии. Публика была крайне заинтригована таким неожиданным поворотом и желала знать. Людям нравится, когда бежавший впереди лидер вдруг спотыкается и плюхается лицом в грязь. Что мне, собственно, и требовалось.
-Принесите его сюда, и я вам все покажу, — я сложил руки на груди и умолк, давая понять, что пока мне не доставят скафандр, я не пророню ни слова.
-Мал золотарь, да вонюч, — процедил Гобен так тихо, что услышать его мог только я. Однако против желания зала он идти не рискнул.
После непродолжительных препирательств, кого-то все же отправили в хранилище, а все прочие остались терпеливо дожидаться его возвращения. Ни один человек не покинул зал, всем было интересно, что же произойдет дальше. Воздух буквально шелестел от бесчисленных шушуканий. Я же молчал, глядя в одну точку перед собой и слушая, как за спиной тяжело дышит дядя Оскар, а Кадеста шепчет ему что-то успокаивающее. Вот кому-кому, а ему сейчас как раз стоило бы уйти, иначе дальнейшие откровения вполне могут его прямо здесь и прикончить. Перспектива подобного исхода меня совершенно не радовала, однако мне так и не хватило смелости и нахальства прямо сказать им об этом.
Нервозность нарастала и к тому моменту, когда скафандр, наконец, доставили, она достигла своего пика. При появлении моего потрепанного "костюма" зал возбужденно загудел, словно к ним явилась какая-то знаменитость, готовая сообщить нечто важное. Что, в общем-то, было не так уж и далеко от истины.
Мой "Дельфин" представлял собой печальное зрелище. С разбитым стеклом, на месте которого торчали неровные осколки, напоминающие челюсти престарелой акулы, местами забрызганный кровью (Малгера, я полагаю), с болтающимся на поясе бесформенным огрызком, оставшимся от лебедки, потрепанный и помятый — сразу было видно, что ему здорово досталось. Да и тому, кто был внутри, тоже. Быстрая проверка показала, что все его электронные системы, все же, функционируют вполне исправно. Что и неудивительно, ведь этот скафандр подготовили мне для первого визита к никарам. В нем все было сделано по высшему разряду и с максимальной степенью надежности.
Кроме того, в нем имелись и кое-какие системы, отсутствующие на стандартных моделях. В том числе аудиорекордер, своеобразный "черный ящик", записывающий все ведущиеся переговоры. Этот маленький соглядатай размещался так, что, не зная о его существовании, заподозрить что-либо было невозможно. И если даже никары осматривали мой костюм, они не должны были найти рекордер.
Несколькими несложными манипуляциями я подключил его к имевшейся в зале системе трансляции и задумался. Запись автоматически включалась в момент герметизации скафандра и останавливалась, когда я его снимал. Вот только я не имел ни малейшего понятия, сколько именно пребывал без сознания, пока меня не подобрали. Возможно, проще будет, если я стану просматривать последний файл не с конца, а с начала.
Так, посмотрим, экскурсия у нас с Кубертом обычно длилась около трех часов, плюс где-то час на выход. Хорошо, попробуем с отметки 4:00.
"...которые фокусируют излучение в заданной плоскости, — разнесся по залу хрипловатый голос Куберта, — они устанавливаются через каждые пятьсот метров и..."
Так, понятно, лекция в самом разгаре. Сейчас он закончит с объяснениями про вторичные излучатели, и наш транспортер двинется дальше к четвертому узлу. Можно перескочить вперед еще минут на двадцать.
"...у меня дозиметр немного повышенный уровень показывает. Быть может тут утечка какая или еще что, я хотел бы осмотреться, пока есть такая возможность. Чтобы потом лишний раз не выходить.
-Давайте.
-Ты один управишься?
-Не вопрос".
Уже ближе, ближе. Тут я маюсь со своими подопечными, потом отправляюсь искать Куберта, потом... Так, промотаем еще немного.
Возясь с рекордером, я буквально спиной ощущал воцарившееся в зале напряжение. Оно выражалось в полнейшей тишине, от которой почти звенело в ушах. Ни тебе перешептываний, ни шуршания, никто даже не кашлянул за все это время.
Я снова включил воспроизведение, но в ответ послышался только какой-то прерывистый шум и еще басовитое, нарастающее гудение. Хм, куда это я попал?
"-Олег! Олег! — пронзительный голос Аннэйва явился ответом на мой вопрос, — что там у вас происходит!? Куда вы рванули?!
-Кажется, мы едем к пятому Узлу".
Ага, понятно, это я дышу так, а гудит разгоняющийся транспортер. Значит, мы почти на месте. Разгон длится чуть больше минуты, и именно здесь было сказано все самое интересное. Ну-ка:
"...он же разнесет все "Ожерелье"!
-Именно! Поиграли в богов, и хватит! — голос Малгера звучал немного гулко, словно он говорил с дальнего конца длинной трубы, но оставался прекрасно различимым и узнаваемым. Я даже не услышал, а, скорее, почувствовал, как люди у меня за спиной сделали дружный потрясенный вдох.
-Но... но... но зачем!? Ради чего!?
-Ради того, чтобы выжечь дотла всю вашу грязь, которой нет места в новом мире! Всю вашу лживость, алчность, ваш вопиющий эгоизм, ради удовлетворения которого вы готовы бесконечно убивать и грабить, грабить и убивать!
-И кто здесь, спрашивается, возомнил себя богом? Почему ты решил, что имеешь единоличное право распоряжаться миллиардами жизней!?
-Я ничего не решал, я только хочу убедиться, что высшая воля будет исполнена как должно.
-Высшая воля!? — послышался глухой удар и стук наших шлемов друг о друга, — ты что, совсем сбрендил!?
-А ты думаешь, что все случившееся — лишь случайная череда событий? Черта с два! Ваш мир погряз в грехах и должен быть сожжен как Содом и Гоморра. Вы — грязь под ногтями Всевышнего, оставшаяся там после сотворения Адама. В новом мире вам нет места.
-В "новом мире"? А ты вроде как Моисей, ведущий свой народ к светлому будущему, да? Будущему, построенному на смерти целой планеты?
-Двигаясь вперед, всегда приходится чем-то жертвовать. Ничего, как-нибудь переживем".
Дядя Оскар издал какой-то каркающий звук и закатил глаза. Доктор Косс и еще несколько человек бросились к нему, и я остановил запись, поскольку внимание публики переключилось на старика. Как по команде, все вдруг загалдели, закричали, кто во что горазд, посрывавшись со своих мест и устроив жуткий кавардак. Люди размахивали руками, что-то друг другу доказывая, метались взад-вперед, и при этом никто из них не обращал на меня ни малейшего внимания.
Воспользовавшись моментом, я сгреб в охапку свой многострадальный "Дельфин" и покинул зал через тот самый служебный вход, где ожидал аудиенции в прошлый раз. И мне кажется, что моего исчезновения никто даже не заметил.
(Продолжение следует 01.01.2018 :)
