|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Моему одинокому возвращению дома удивились чуть меньше, чем порванной юбке. Но если Устя уже давно умела держать лицо, то две ее тени тихо перешептывались, наблюдая за моим разоблачением в холле.
Эх девочки, чего вы тут еще только не насмотритесь.
Я забираюсь в ванну и тут только начинаю истерически ржать. Ведь и вправду смешно вышло. Скандально, но смешно. Татищев вот ни на минуту не удивился повороту событий, а этот немощный гад — так весьма изумился. Ведь не рассердился, а именно изумился. С другой стороны, если все сплетни собрал и за вавилонскую блудницу меня принимает, то явно на другой сценарий рассчитывал. Ну хоть в полицию не заявит, и то мед.
Я даже задремала в ванне, и проснулась лишь от вежливого покашливания у двери.
— Вам чаю подать или кофе? — это моя святая девочка.
— Халат. — и заворачиваясь в его теплую мягкость я таки осчастливила ее. — Устенька, а как ты смотришь на то, чтобы стать у меня экономкой?
Девушка без улыбки долго серьезно рассматривала меня.
— Это как в больших домах?
— Да. — я вытянулась на кровати в почти блаженном состоянии. "Почти" можно будет вычеркнуть только когда услышу любимый голос.
— Так туда только ученых берут. — рассудительно отвечала моя воспитанница.
— Значит научим. — я вдруг захотела сделать из нее маленькую бизнес-леди. А что, талантами она не обделена, выдержка сильнее моей. Далеко пойдет, если не привязывать ее к одной службе.
— Тогда согласна. — она поклонилась и ушла переваривать новость. Все же самый разумный человек на моей памяти.
Час, другой проходят в праздном беспокойстве. Я уже устала себя накручивать по поводу сегодняшнего инцидента и сокрушаться, что не добила его окончательно, и требовался совет. Вот впервые на моей памяти появилось желание совещаться с кем-то по поводу своих действий — и это непривычно. Но Тюхтяев всегда знает, как лучше — кроме наших отношений.
Я крайне трепетно отношусь к службе моего любимого мужчины, но сегодня меня распирало как никогда.
Подняла трубку, дождалась ответа на коммутаторе.
— Сударыня, Гороховую, 85.
Щелчки, треск, шуршание какое-то невозможное.
— Извините, занято. — усталый, безэмоциональный голос. Это кто ж в Особом Департаменте около одиннадцати вечера треплется по телефону, хотелось бы поинтересоваться, но раз не судьба, то...
— Мефодий!
Горбатый кучер, конечно, в основном считал свою жизнь на редкость удавшейся, но в такие ночи, как сегодня, был склонен пересмотреть собственные взгляды.
— Ваше Сиятельство, Их Высокородие велели на словах передать, что заедут утром. — рапортовал Мефодий чуток попозже, передавая мне записочку, нацарапанную явно впопыхах.
"Надѣюсь, всѣ пережили этотъ вечеръ"
Обожаю этого мужчину.
— Михаил Борисович! Что это вообще было-то? — распинаюсь я за завтраком, который мы все же исхитрились провести вместе.
Выглядел любимый человек весьма себе помято, и мои расспросы вряд ли улучшали настроение.
— Вчера меня вызвали в канцелярию Дворца с отчетом о политической преступности в Санкт-Петербурге. — лаконично сообщил мне он.
О как. Во Дворец. Даже уточнять не стану в который — все же государственная деятельность высшей иерархии Императорского дома доселе меня мало интересовала, так что все равно не пойму, но с чего бы вдруг.
— И это часто бывает? Чтобы по воскресеньям, да в чужом доме находили? — паранойя сама по себе весьма полезная болячка.
Тюхтяев задумчиво уставился в окно, которое радовало мелким весенним дождичком. И то, столица вчера выдала солнышка за всю неделю, хватит.
— Впервые, честно говоря. — устало произнес он. Ему бы отсыпаться, а не на глупые вопросы отвечать.
— Что-то случилось в вашей епархии?
Точно же помню, еще с Федькой про это в Саратове говорили, что до девятисотых остается довольно-таки благополучное время. Настоящий террор разгуляется потом. Но мало ли, вдруг что и мимо прошло — ведь на мою только долю отсыпалось больше ожидаемого: и соратники горе-компаньонки Чернышовой, и брат с сестрой Гершелевы...
— Как раз сейчас покой и благолепие. В прошлые годы не припоминаю подобного. Словно спячка у всех. Да и тихо, в Пост-то... — словно сам с собой рассуждал статский советник.
То есть на пустом месте в праздничный день кому-то захотелось послушать о тишине и порядке в Северной столице? Нет, самодержавие частенько уравнивают с самодурством, и порой справедливо, но что-то мне сомнительно.
— Вам не кажется, что урод сушеный как-то в этом замешан? — полушепотом спросила я, переходя к чаю. Кофе с утра тяпнула уже три чашки, а в сон все равно клонит. Ведь полночи дергалась.
— Ну вряд ли. Хотя... — Он вскинул на меня глаза, в которых укор смешался с улыбкой. — Ксения Александровна, разве можно так об уважаемом человеке?
— О человеке нельзя, Михаил Борисович. — охотно согласилась я с ним. — А о графе Шпренгтпортене я и другие слова сказать могу. Хотите?
— Обойдусь. — рассмеялся он.
Что-то когда об этом гаде за глаза сплетничаем — и граф, и статский советник — оба смеются. А в его присутствии только Тюхтяев хоть как-то ерничал.
— Как Вам вечер?
Сложно подобрать короткую реплику, и чтобы цензурно.
— Неоднозначно. — наконец выдала я и ослепительно улыбнулась.
По здравом размышлении некоторые нюансы семейной посиделки я решила оставить при себе. Интерес у родственника ко мне явно неадекватного происхождения, но прежде чем ябедничать, стоит хоть чуточку разобраться самой. С другой стороны...
— Наверное, Вам уже понятно, что с господином Шпренгтпортеном мы расстались не так чтобы... — блин, я этого мужчину знала в самых разнообразных степенях близости, но до сих пор порой чувствую себя нашкодившей второклашкой перед строгим учителем.
— Да уж понятно. — он потер висок. — Живы все, и то хорошо.
Вдох, выдох, и как в глубокую ледяную ванну.
— Ну насчет "живы" вроде бы да, но насчет "здоровы" до сих пор я не очень уверена. — вот сейчас бы не перестать заискивающе улыбаться. А то ведь рассердится или расстроится. Это ему точно не на пользу.
Он едва заметно вздрагивает и рассматривает меня с новым выражением лица. Как экзотическую модель взрывного устройства.
— И с чего бы?
Я завершаю выкладку инсталляции из горошка на тарелке по мотивам осточертевшей уже картины Караваджо, увенчиваю ее клюквенным акцентом, и только было пытаюсь поделиться недосягаемыми находками Кандинского, как в комнате ощутимо возрастает напряжение. Вирус, что ли у Татищевых подцепили соответствующий?
— Мы с Их Сиятельством не сошлись во взглядах на итальянскую живопись, и как-то так вышло... Само, Михаил Борисович, вот как Бог свят само.
Смеяться он начал еще до того, как дослушал. Или papa уже успел поделиться, или сам бы рад поучаствовать. Ах, до чего же везуч этот пересушенный гад, если хоть каким-то чудом докондылял до своих преклонных лет?!
— Кстати, а сколько годков минуло этому чудесному человеку? — полюбопытствовала я. Вообще, пытать Тюхтяева стоит именно сейчас, пока он уставший, а то в обычном состоянии заморочит мне голову так, что сама забуду, что хотела.
— Насколько известно, Александр Георгиевич появились на свет в одна тысяча восемьсот сорок седьмом году. В январе, если мне не изменяет память. — сухо сообщил мой любимый.
Ровесники они практически. Плоховато гад сохранился. Это он по гороскопу скорее всего Козерог. При явном скептицизме к астрологии, я помню увязку различных персонажей с созвездиями. И как раз насчет вышеозначенного товарища был указан очень правильный прототип — древнегреческий бог лесов и охоты Пан. Как есть с козлиными ногами.
— Михаил Борисович, а кто его мать? — вряд ли дед Татищев промышлял скотоложством, хотя представить себе женщину, породившую такого гада я не могу.
Тюхтяев несколько смущенно пожал плечами.
— О таком обычно не спрашивают. — наставительно заметил он неотесанной деревенщине.
Ну нам с простым крестьянским происхождением проще, мы спрашиваем все и всегда. Есть, правда, и еще один вариант, который прямо-таки к лику святых причисляет незнакомого мне Владимира Дмитриевича, но мало ли, кто на что способен...
— А Вы как полагаете, это внебрачный ребенок матери Николая Владимировича или отца?
И широко улыбнулась. В конце-то концов, что есть штамп в паспорте или лишняя запись в церковной книге? А раз Александр аж на шесть лет младше papa, то кто-то изрядно подпортил себе погоду в доме.
Тюхтяев поперхнулся.
— Ксения Александровна, это необходимо выбросить из головы и более не вспоминать. Семейные тайны такого рода умеют оберегать. Да и не обязательно граф Шпренгтпортен вообще состоит в кровном родстве с Татищевыми. Уж насколько эта тема под запретом, но даже так все намеки были, что происхождения он куда более высокого.
И на такой ноте откланялся. Вот и хорошо, что не придется ему в подробностях рассказывать о близкородственном воссоединении. И подумать наедине с собой тоже есть о чем. А если к размышлениям еще и справочники присовокупить соответствующие, то жизнь заиграет совершенно новыми красками.
Тысяча восемьсот сорок седьмой, значит, забеременела таинственная незнакомка в сорок шестом. И кто бы это мог быть? Да кто угодно. Рассуждая логически, и доверяя тюхтяевскому чутью, можем допустить, что гад имеет самое светлейшее происхождение. Не зря же так покровительственно себя ведет. Интересно, сам-то в курсе всех подробностей или как?
Так вот, если мы рассматриваем версию, что этот плод любви чужой, то отчего papa предпочитает жить не в родовом именье отца, а в наследственном материнском? Про такое я выяснила еще в первую питерскую зиму, когда просиживала траур в семейной библиотеке. О, достопамятные тихие времена. Словно целая жизнь минула с тех пор. Но поностальгируем мы слегка попозже, а сейчас мне интереснее кое-что другое.
Если ребенок чужой, то передавали его или хорошо знакомые люди, или крепко вышестоящие. Второе вернее, так как титул для бастарда обвалился слишком уж удачно. Так что отметаем всех, кроме имеющих возможность получить личный рескрипт. Кто у нас остается в сухом остатке? Император, Великие князья, и княжны, кстати говоря тоже...
Итак, сорок шестой год. Правит Николай Незабвенный, чья трепетная любовь к супруге не помешала ему быть благосклонным к прочим дамам, но его дети от фрейлины Нелидовой стройным потоком шли к графу Клейнмихелю. Тому самому, который упомянут у Некрасова в жутком эпосе про железные дороги. Безотказный человек был, такое удобие... Стал бы серьезный до педантичности Николай Павлович вдруг менять привычки? Вряд ли, так что главу государства вычеркиваем.
У Императора на тот момент в половозрелом возрасте практически все потомство.
В первых строках, сын Александр двадцати девяти лет от роду. Изрядно увлекающийся юноша, исхитрившийся поселить в одном дворце и законную жену, и постоянную любовницу с незаконнорожденными детьми. Много позже — при суровом отце бы такое провернуть не смог, так что фрейлина Калиновская отправилась осваивать Европы, выданная за мужа покойной сестры. Там, вроде бы был ребенок непонятный... Оставляем.
Дочь Мария Николаевна. 28 лет от роду, восемь лет как замужем за внуком самой Жозефины, замужем в первом браке весьма себе счастливо, раз семерых детей за двенадцать лет нарожали, но если второго сына Евгения родила в 27 января 1847, то вряд ли можем ее заподозрить в этом поступке.
Ольга Николаевна, двадцати пяти лет, как раз летом сорок шестого вышла замуж за герцога Вюртембергского, но детей не имела. Скончалась шесть лет назад. Гипотетически, конечно, могла, но если бы забеременела до брака, то от греха можно было бы отложить свадьбу до родов... Тем более поначалу на новом месте за ней следило столько глаз... Ставим вопросительный знак.
Александра Николаевна точно невиновна, ибо скончалась родами за три года до мрачнейшего события. Это ж ей сколько тогда, девятнадцать всего было? Ужасы-то какие. Да, рожать в этом столетии еще слишком рискованно.
Константин Николаевич, также ныне покойный, а тогда двадцатилетний командир фрегата "Паллада". Мог? Легко и непринужденно. Шестеро законнорожденных детей не помешали ему найти себе подходящую балерину. Так, но женился он в сорок восьмом, так что... Да ни о чем нам это не говорит.
Николай Николаевич. Шестнадцатилетний отрок. В отдаленном будущем так же ценитель балетного искусства. У гробовой доски с метастазами раковой опухоли в мозгу, воспылал столь неуемной страстью ко всему, что движется (и тут я задумчиво вспомнила руки, пересчитывавшие мои нижние юбки), что царственный племянник был вынужден наложить арест на его имущество и поместить родственника под надзор в Алупке. Вероятность внезапной страсти, окончившейся непредвиденно, отвергать не стоит.
Михаил Николаевич, пятнадцати годков. Этот единственный, кто жив и сейчас. Более того, я же видела его собственными глазами на коронации. Не похож. Там такая бородища — дом спрятать можно, лицо пооткрытее, глаза повеселее. Осанка родовая, как у прочих дядюшек императора. Все это, конечно, ни о чем не говорит, и раз брата вписали, то и этого вычеркивать не стоит по той же причине.
Спускаемся на ярус пониже. Братья и сестры Николая Павловича. На сорок шестой год в пределах Российской империи у нас особо и некем похвастать: Александр уже двадцать два года находится между историческими хрониками и легендами. В первых он благополучно почивает под сводами Петропавловского собора, а во вторых отшельничествует в Томске под личиной старца Федора Кузьмича. В обоих случаях маловероятно его участие в появлении сушеной сволочи.
Константин Павлович шестнадцать лет как скончался от холеры, законных детей не оставил. Но даже у предполагаемых нелегальных отпрысков титулов не было.
Дальше у нас три мертвые сестры императоров: Александра, Елена и Екатерина, а еще две живые — Мария Павловна шестидесяти одного года от роду и Анна Павловна, перешагнувшая пятидесятитрехлетний рубеж. Как бы ни нахваливали местную природу и здоровую пищу, без ЭКО они вряд ли бы порадовали особняк на Моховой.
Завершает карусельку претендентов на сомнительное счастье родительства Михаил Павлович, пятидесяти одного года. Пять законных дочерей, из которых лишь одна прожила долгую жизнь и почила в бозе аккурат перед моей свадьбой.
А сейчас все вышеперечисленные расплодились так дружно, что покойный Александр Александрович был вынужден урезать расходную ведомость до внуков императоров, а прочим финансирование чуточку облегчить, что вызвало нездоровые волнения в некоторых домах. Но мне сейчас не о государевой казне бы сокрушаться. Это все я выяснила еще давно, по юности школьной, когда итоговый доклад по истории сделала как раз по непристойной стороне жизни отечественной монархии. Хулиганкой все же была.
Подбивка итогов ничего особо не дала. Пока анализ ДНК с помощью примитивного микроскопа и допотопных реактивов сделать не сможем — остается лишь гипотезы строить. Но раскопать эту историю нужно, кожей чую. С таким персонажем за спиной расслабляться теперь не стоит. Ох, и ведь совсем недавно я еще жаловалась на разные неурядицы. Как у Христа за пазухой жила, и того вовсе не ценила.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
