...Потому что я продолжал терять все ради вас, потому что я продолжал желать вас, потому что я продолжал быть скованным вами, потому что я даже не мог избрать легкую смерть*...
За окнами барабанил дождь, серые тучи затягивали обычно столь радостное небо. Я сижу на краю кровати, обнимая плечи руками. Я смотрю за окно, но не вижу там почти ничего. Слышу только гул ветра на улице, да еще, пожалуй, гул крови в голове.
Да, за все четыреста лет я ни разу не пожаловался — даже самому себе — на плохое самочувствие. А вот теперь, похоже, давление начинает скакать... Не пора ли тебе завязывать с экзорцизмом и реинкарнациями, а, Наоэ Нобуцуна?
Легкая ирония в голосе — больше горечи, чем насмешки. А все вы, Кагетора-сама, вы.
Я помню, как вы сидели напротив меня в кафе, нас разделял лишь один столик, ваши губы привычно кривились на лице Оги Такаи, собираясь в упрямую, обиженную ниточку. Ваши брови, Кагетора-сама, раздраженно искривлялись на этом прекрасном молодом лице, на этой странной, вроде бы насмешливой маске, собирая складку меж них.
Иногда мне казалось, что все дело именно в этой маске — вроде бы маске, хотя, на самом деле это и есть истинное ваше лицо — и ваше тоже.
Хотя, на самом деле, в последнее время я все чаще ловлю себя на мысли, что говорю уже не с Такаей, который является лишь вашей неполной реинкарнацией, но с вами, Кагетора-сама. Это именно ваши эмоции проскальзывают в его взгляде, именно ваши словечки в его речи, именно ваши небрежно-утонченные жесты — поправить волосы, ожесточенные рукоплескания.
Кагетора-сама... Я любил вас с самого начала, хотя, возможно, тогда эта любовь была ненавистью. А сейчас просто поменялись названия.
Мне даже забавно об этом думать — названия. Просто слова, если сказать честно. Любовь и ненависть — эмоции такой силы, что за четыреста лет они не притупились, но стали лишь отчетливей, резче.
Округлые углы сих чувств как будто оказались ненужными и отпали, остались только яростные стрелы.
Однако, и у этих чувств есть своя подоплека. Иногда мне кажется, что эмоции продиктованы лишь нашей текущей жизнью, но не тем, что было тогда — четыреста лет назад.
Может быть, уже после первого переселения все настоящее стерлось и осталось лишь то, что мы внушили себе, основываясь на субъективных воспоминаниях?
Неужели в нас не осталось ничего настоящего?
Вы стали циником, Кагетора-сама. Циником, иначе я бы увидел в Такае еще один ваш жест — совершенно неосознанный, такой, который можно заметить, только точно зная о нем.
Это было очень давно, когда я впервые заметил за вами такую привычку; этакий жест удовольствия — слегка облизывать нижнюю губу кончиком языка, если вы вдруг решите согласиться с каким-либо предложением кого-либо из нашей компании.
Призрачная армия Уесуги...
Еще одно, стоявшее между нами. Этот долг... мой долг не перед вами, даже не перед собственной совестью — долг для искупления собственной души.
Даже не так — долг ради забвения.
Мне бы очень хотелось иногда повернуть время вспять, когда-то не сделать одну глупость, за которой последовала череда других... Но это уже невозможно.
Я бы все равно любил-ненавидел вас, Кагетора-сама.
И мне действительно страшно пока осознать, но сейчас я уже начинаю ненавидеть вас больше — потому что чувствую, что мог бы любить Такаю, даже если бы он не был вами. Даже если бы у него не было ваших привычек, вашего высокомерия, ваших жестов.
Такая был... есть — нечто совершенно противоположное вам, Кагетора-сама. Полностью противоположное... именно то, что мне и нужно.
Желание... любовь... ненависть...
Нет.
Есть другое, более точное слово.
Это одержимость.
Это одержимость, заставляющая забыть все, окружающее тебя.
Это чувства, сковывающие меня. Это чувства, которые я уже не в силах преодолеть — даже запереть их не могу, я не могу избрать легкую смерть, хотя... иногда мне кажется, что это куда лучший выход.
Моя смерть будет освобождением для нас обоих.
Но вы, Кагетора-сама, никогда не отпустите меня от вас дальше, чем на несколько метров. Куда там время и пространство!..
Вы любите ощущать свое превосходство надо мной, свою силу, подчиняющую меня.
Вы любите ощущать мою слабость, мою жизнь, разбивающуюся миллионами осколков в ваших руках...
Это осколки. Это капли крови. Это слезы.
Это — моя жизнь, смешанная с моим отчаянием.
Вы получите все...
Вы получите все то, что будет вам необходимо. Просто потому, что я не смогу вам отказать. Просто потому, что я — ваш верный пес.
Пес... просто пес...
Когда-то это оскорбляло меня, но теперь я уже привык к этому. Это даже не привычка — скорее какое-то внутреннее согласие с этим утверждением.
А вы, Кагетора-сама, никогда и не спорили.
Что ж.
Сейчас я поднимусь с края кровати, задерну шторы, поправлю галстук, надену пиджак, спущусь в холл гостиницы, сяду за руль автомобиля и поеду через горы на пристань — туда, где оставил Такаю. И вас.
И вот уже потом будет это неловкое молчание, эти скромные взгляды, сдержанные эмоции. Но это уже не в первый раз, мы оба знаем.
Простите, Кагетора-сама. Похоже, сейчас я уже начинаю забывать все то, что было между нами...
Однако, не могу не тешить себя надеждой, что вы, как и всегда — в самый подходящий момент мне напомните.
*Из перевода "Призрачное пламя 9" Каны (лежит тут: http://zhurnal.lib.ru/k/kana/ ).
