Разбуди Лихо!

Разбуди Лихо!

1.

— Черт!

Я вздрогнула, так, как это бывает, когда вот-вот заснешь, а мозг, с перепуга за организм, не подающий признаков жизни, посылает импульс для проверки. Ну, послал, ну, проверил, ну, жива и уже очнулась. Чего ж сердце так бешено колотится, в горле пересохло, а глаза чешутся от невыплаканных слез?

Посмотрела на предметы, которые удерживаю в руках, синюю коробочку с оберегом и подушку, вспомнила — я же Нардо жду в его спальне! Наверное, из-за страшного сна очнулась. Неужели, приняв притягательную позу, так и отключилась, не дождавшись черта для исполнения супружеских обязанностей?

Перевернулась на спину, смотрю на каменный потолок, с которого ко мне опускается здоровенный паучище, и улыбаюсь. Паучище тоже решило улыбнуться, ну так я не брезгливая, с ходу его подушкой к противоположной стене припечатала. Затем, решив, что береженного Бог бережет, надела на себя оберег от Шпунько и принялась рассматривать побрякушку. На тонкой цепочке с изящным плетением висит кулончик с синим полупрозрачным камешком в серебристой оправе, словно бы состоящей из птичьих когтей, которые образовали плотное кольцо. Краем глаз заметила подозрительное движение, вскидываю голову, а там опять паук.

— Вот, черт! — этот паук улетел к стене на синей коробочке и задел какой-то магический атрибут интерьера. Предмет покачнулся и упал, а комната, озарившись тусклым кроваво-красным светом, показала свою старинную рухлядь, плотно завешенную паутиной.

— Ой, мамочки! — я встала в кровати на ноги, оглядывая бардак, тот самый, в котором мне предстоит встретить мужа. — Что этот, ирод, сделал со своим домом за каких-то пятнадцать минут?!

— Его зовут не Ирод, — ответил кто-то тихо. — И со своим домом он ничего не делал вот уже три столетия.

Надо мной опять паук завис, и на этот раз я устроила ему полет собственноручно — собственной рукой. И очень удивилась, когда он к ладони прилип.

— И кто выступает в роли защитника этого неряхи? — зло стряхнула прилипчивое насекомое с руки и прицельно отбила ногой в дальний угол.

В ответ молчание:

— Ага, стыдно! Ну, а раз стыдно, то и защищать нечего. — Неуклюже плюхнулась на кровать, и от нее поднялось омерзительно плотное облако серой пыли. — Да, ну нафиг! Я отказываюсь здесь жить! Я не буду спать в этом свинарнике ни с ним, ни сама! Пусть что угодно делает...

— Жить с ним Вас никто не приглашал, как, в общем-то, и спать, — учтиво ответили мне, не скрыв тонкого сарказма.

— Чего? Это как понимать? — я обернулась в сторону звука, но никого не увидела, кроме паука на светильнике справа.

И вот тут жуткие когтистые руки неприятного пепельного оттенка, сжали мои плечи, и сверху прозвучало:

— Очень просто, я еще не предлагал.

Странное дело, только сейчас я вспомнила, что переместилась от любимого к этому...

К кому, черт его подери!? Лапищи Нардо не принадлежат, как собственно и сдавленный голос, и эти запылившиеся апартаменты и вот этот наглый паук, с почтением поглядывающий за мою спину. Меня резко развернуло к обладателю глухого голоса и сковало льдом от всепоглощающего ужаса. Страх страхом, а защитная реакция включилась, и я начала болтать.

— Это радует. Я бы не согласилась. — Поднимаю вверх руку с заветным колечком на пальчике и нагло сообщаю. — Я замужем.

Хозяин раскуроченного логова — здоровый, жилистый и жутко неухоженный, зло прищурился:

— Это не проблема.

— Еще какая, — стремительно вывернулась из его лапищ. — И вообще, у тебя вот красные глаза игрового наркомана и тройные мешки под ними. Прямо-таки знак качественно проводимых ночей за игрой в танчики. К ним в довесок идут впалые щеки и потрескавшиеся губы. Что, не ел давно?

— Не пил... очень давно.

— Значит, и за здоровьем своим не следишь, — тут же сделала я вывод. — А еще в твоей максимально осыпавшейся шевелюре ни одной нормальной волосинки. Их на черепушке всего десять сотен и все торчат, куда им заблагорассудится — беспартийники, одним словом.

Хозяин логова удивленно потянулся к своим волосятам, чтобы пригладить.

— Не поможет. Даже не пытайся, так просто их в порядок не привести. — небрежно отмахнулась и продолжила озвучивать претензии к его внешности. — Плюс, серая ороговевшая кожа с крупными чешуйками. Они еще не решили: отлипнуть от тебя или еще немного подержаться. А теперь одежда. Ну, это вообще отдельная песня. Видок такой, словно похоронили в шестнадцатом веке, а проснулся только сейчас.

Вздохнула:

— Ты вообще откуда?

— Из склепа, — честно ответил хозяин логова. — И не с шестнадцатого века лежу, а с двадцать четвертого.

И я от удивления села на пыльную кровать:

— Где я?

— Не дома, — осклабился серокожий и многообещающе добавил, — но это поправимо.

— В смысле, ты меня отправишь обратно?! — воспряла духом и даже поднялась ему навстречу.

— Нет.

— Как нет? — уперла руки в боки. — В каком смысле тогда "поправимо"?

— Сейчас мы проведем обряд Обмена энергией, — плотоядно ухмыльнулся он. — Затем проведем инициацию, — облупившимся указательным пальцем он скользнул от моего подбородка к груди, я судорожно сглотнула. Каков нахал, все-то он сделает и без спроса. А как же тут относятся к такой прекрасной формулировке как: "Свобода выбора, свобода выражения, свобода передвижения?"

— А потом, — продолжил хозяин логова, по-барски скользя рукой вдоль моих "просторов", — я пополню свои силы тобой.

Не умолчала, тут же выдала свое мнение на его счет:

— Лихо!

— Он самый, — серокожий довольно и клыкасто улыбнулся.

— Я в смысле — шустро ты все решил... без меня. Это сделаем, то сделаем, и никуда не денешься. То есть я никуда не денусь. — Отодрав его длань от себя, сложила руки на груди. — А не слишком ли большие планы на меня маленькую? И вообще, что за претензии на пустом месте?

— Будить нечего было.

— А я и не будила! Сидела здесь и...

— Возмущалась, — завершил он за меня. — Громко возмущалась, я слышал.

— Это что еще за хрень!? Возмущалась? — от моего голоса его чуток перекосило.

— Перестань... кричать.

— Я возмущалась? Это я сейчас тихо возмущаюсь! Чтоб ты понял, что к чему, для сравнения. А ты вообще мог сидеть и прислушиваться, как какой-то ненормальный ву-ву-вуайерист. — С трудом вспомнила слово, но вспомнила, и гневно взглянула на этого... как его... Лихо, который спит тихо.

— Престань, — скривился он, потирая уши. — Я спал, как все нормальные вурдалаки.

— Ага, как младенец, повернувшись к стенке и прогрызая дыру к соседу!

— Я сплю один.

— Так тебе и надо!

Но мгновенная словесная реакция и колкость ответа тут меня не спасла. Вурдалак, как он сам признался, истерить не дал, да и испугаться по-нормальному тоже, прикоснулся к моей шее, и этот мир вначале погас, а затем и оглох, кажется. Последнее, что я услышала от серокожего, было: "Приготовь ее к ритуалу. Быстро".

И покорный ответ неизвестного тихого голоса: "Да, господин".

Вот теперь меня еще куда-то вовлекут, и прощай, Галя, было приятно познакомиться! Нужно было рассказать, что я из четвертого мира. Вдруг тут у моих "соотечественников" есть хоть какие-то привилегии? Неприкосновенность, например, или неубиваемость, суперсила или невидимость. Тяжело вздохнула, посылая себя далеко... в объятия черта: "Нардо, где ты?"

И вдруг чувствую, как маленькие тонкие иголочки бегут по руке, потом по спине, кто-то в волосах, на груди, на ногах, как... Пауки! И ведь точно они, я же парочку огромных в комнате прибила.

Аааааа! Мысленно уже прыгаю и дергаюсь, как главный герой в фильме "Нечего терять", а в физическом плане сдвинуться не в силах. И даже мизинцем пошевелить не могу. Это что за беспредел?! Уж если издеваться над девушкой и проводить странные обряды, то хоть бы сознание вырубил, а лучше бы просто убил. Так бы я попала к Люцу, а там... Так, стоп! Мне ясно было сказано, что чельдекаться и дьяколиться я буду лишь в мирах, подвластных Темному Повелителю, а во всех остальных у меня та же свобода слова, что и дома. Но я-то не дома, наверное,... или дома? Где у нас на вурдалаков грешили? В Румынии... нет, там просто психоз и отклонение, вроде бы. А, к черту! Одно ясно, куда я попаду после кончины — неизвестно. А потому личное самоуничтожение отменяется, до выяснения последствий.

Вот на этом мой мысленный процесс был прерван, ощущение паучьих лапок исчезло, а в пространстве захламленной спальни что-то, запиликав, начало двигаться. И то ли пол опустился, то ли я воспарила, но из-за движения воздуха не разобрать. А через минуту слышу:

— Все сделано, господин.

— Приготовь спальню, — приказал серокожий.

И вот тут подо мной возник пол. Затем вернулось зрение и возможность двигаться. Открываю глаза, а перед ними круги красные яркие и желтые блеклые, но более всего раздражают слепящие сизые, я опять зажмурилась:

— Твою мать!

— Ее на церемонии не будет, — последовал сухой ответ от рядом стоящего.

Никогда плохого чужим родителям не желала, но этого спокойного уникума просто захотела задеть:

— Померла?

— Если бы... — хмыкнул. — Спит.

Ага, не одна я здесь кровожадная. Вновь попыталась открыть глаза, а сизые круги стали еще агрессивнее:

— Во имя Отца, черт подери, и его сына..., когда это закончится?!

— Закончится скоро. Отца на церемонии тоже не будет. А брат присутствовать не может.

— Спит?

— Нет. Сидит.

— В нужнике? — не сдержалась, потирая глаза обеими руками. — Да уж, если вы столько времени лежите, проблем со здоровьем не избежать.

— Нет. Он в четвертом мирке. А сравнение выбрано подходящее. — Грубиян взял меня за руки, и в глазах все стало более или менее проясняться.

— Слушай, нечего гнать на этот мир. Он нормальный.

— Так ты из тормозного четвертого?

— Ну как бы..., — вспомнила о своем решении выведать информацию и принялась за расспросы: — А если да, то это что-то значит?

Оглядываюсь, а вокруг никого, надо мною свет из круглого оконца, предо мной каменная кладка с массивной полкой, торчащей из стены, и огромный портрет на ней. Изображение не разобрать, но явно что-то кровавое.

Судорожно сглотнула:

— То есть, у меня есть привилегии тут, в твоем мире?

— Никаких.

В это мгновение в жуткой живописи напротив возникло движение, размытые пятна стали четче, линии агрессивнее, цвета холоднее, в итоге на меня воззрился красивый худой Лихо-два, явно его отец или дед или... еще неизвестно кто, но ему и с кожей, и с волосами повезло больше.

— Но мы здесь любим людей, — возвестило это чудо художественное.

Что-то не нравится мне его интонация. Надеюсь все, что придумано у нас о вурдалаках — это сказки. Пожалуйста, пусть это будут сказки!

— Сколько тебе лет, дитя? — вкрадчиво поинтересовался портрет.

— Двадцать три, — вспомнила, что для обитателей Океании я была древнейшей старушенцией. А тут, выходит, все иначе?

— Мы очень любим молодых людей, — решил порадовать меня сородич серокожего.

— Зашибись!

— Зашибать не будем, мы ценим людей живыми и невредимыми. Ты девушка?

Хм... что тут сказать? Не мужик точно, а все остальное не его ума дело.

— Ответь мне, — елейным голосом попросил портрет.

— По половым признакам — да, мысленно — давно нет...

— А в действительности?

— А в действительности ни один любитель проверок в живых не остался, — и радостно улыбаюсь от уха до уха. Убивать я их тоже буду с улыбкой, дожить бы до этого момента.

— Что это значит? — вопросил серокожий, так и не объявившись на свету.

— Она точно из четвертого мира и она подходит, — вынес вердикт прототип портрета "Дориана Грея" и начал, чернея, покрываться трещинками.

Затем свет из оконца приобрел слепящий бирюзовый окрас и по насыщенности многократно усилился. Снизу повеяло холодом, судя по запаху, могильным, что-то загрохотало, и над нами стали произноситься слова, жуткие рычаще-шипящие, и очень громко.

— Куда подхожу? — обхватила себя руками и повторила вопрос.

— Под определение, — последовал тихий ответ от серокожего:

— А что за определение?

В поднявшемся ветре и грохоте еле-еле расслышала: "Съедобная" и временно выпала в осадок. Тут монолог на непонятном языке перебил не менее насыщенный монолог на русском. Из всего сказанного выходило, что я кому-то что-то должна на постоянной основе отдавать, а мне никто никогда и ничего.

— Чего? — не поняла я.

Зачитка слов бредового обряда Обмена энергией повторилась. Из монолога на русском стало понятно, что сторону, отдающую всю себя, возглавляю я, а вот получающую все от меня — достопочтимый Лихо Лишерс Миро.

— Чего должна?

— Ты должна сказать: "Да!" — подсказал довольный "получающий".

— Да пошел ты!

— Принимается? — поинтересовался этот хитрюга у портрета.

— Нет.

Монолог повторился в третий раз, вновь рассказал, как серокожий будет мной пользоваться, а я безмолвно подчиняться. После чего был задан важный вопрос, согласна избранница или нет. Грохот начал набирать силу, ветер так вообще ледяной, но я стою на своем.

— Нет!

Обитатель масленой живописи вспылил:

— Слушай ты, человечишка, ты должна...!

— Я Галя Гаря и тебе, урод, ничего не должна!

Ветер унялся, грохот стих, почернение с портрета слетело, как не бывало, и морда Лиховского сородича с удивлением на меня воззрилась:

— Галя из четвертого мира? Та самая Галя, которая посетила Аид, Дарлогрию и Океанию Гарвиро?

— Она самая, — настороженно ответила я. Уж слишком много затаившихся эмоций было в этом голосе и красном взгляде прожигающем меня.

— Мой дорогой пра-пра-правнук, — протянул старший сородич клыкастого, — в твою обитель угодила лучшая из жертвенниц Темнейшего из Светлейших! Мои поздравления, Лихо, ты всегда делал лучший выбор источника.

И не успела я удивиться восторженному тону и блеску в глазах "жуткой живописи", как портретюга отдал приказ, с презрением глядя на меня.

— Срочно сделай своей или уничтожь.

Вот тебе и плюсы бесценного знакомства с дьяволом. Чертовски интересно, за что же его так любят, а? В сравнении с Ганом, Люц очень даже неплох, периодами самая настоящая рогатая душка. Но его не любят, а вместе с ним и меня. Несправедливо!

Захотелось провалиться под землю, только бы не видеть этих налитых кровью глаз. Собственно, через мгновение я так и сделала, провалилась. Потому что невидимая рука, затянутая в перчатку, то есть пустая, но объемная перчатка прикоснулась к полу. Тот задрожал, а камни подо мной с неприятным звуком "хлоп!" осыпались вниз. И я поневоле составила им компанию. Летим, вокруг плотный туман, темное пятно земли и оно становится все ближе и все больше. Желания кричать нет, ругаться и проклинать также. Что мне уготовано, понятно: с первым не согласна, а со вторым выбора уже нет — лечу вниз, причем весьма быстро. И такая апатия напала, что когда вблизи появились две пустые перчатки, я послала их обладателя далеко и надолго. А потом с зевком спросила, когда уже земля.