Норма НАЙТ
СВОБОДА
Второе издание. Исправленное и дополненное
Часть 1
2 0 0 7
Пролог
СЁСТРЫ
В этом равнинном селении было немного жителей. Из перебивавшихся с хлеба на воду земледельцев выделялся богатством единственный ремесленник — Гесион. Жил в добротном доме, трудились на него четверо работников и две служанки-рабыни. Жена Гесиона, красавица Хлоя, умерла при родах пятнадцать лет тому. Их первенец, Фрина, появилась на свет двадцать лет назад, в давнюю пору бедности. Потом, два года спустя, Элос — вторая дочь. И третьим ребёнком, к огорчению отца, тоже оказалась девочка...
После смерти матери самым родным человеком для сестёр стала их бабушка — мать Хлои, но вскоре она тяжело заболела и тоже покинула мир, а вот Гесион начал стремительно богатеть. В мастерской появились помощники, в доме стала трудиться купленная в городе рабыня. Отец вовсе не стремился жениться снова, хотя многие девушки в селении мечтали об этом замужестве. Сорокалетний Гесион был чудовищно толст и совершенно лыс, но в представлении полунищих односельчанок его богатство легко перевешивало физические недостатки.
Посуда из мастерской резво раскупалась в городе, раз в неделю хозяин и трое работников отправлялись туда продавать горшки и тарелки. Иногда отец брал с собой кого-нибудь из дочерей, это было счастьем для девчонок. Сёстры росли в самом лучшем доме, практически ничего не делали по хозяйству, всю работу тащила на себе невольница. Девицы просто изнывали от скуки. Может быть именно поэтому младшая, названная в честь матери, Хлоя, росла ещё более вздорной и своенравной, чем её старшие сёстры. Они привыкли считать себя лучшими и красивейшими среди сверстниц. В детстве отец запрещал дочерям играть с другими детьми, называя их "грязной деревенщиной". А когда сёстры подросли, чванство отца расцвело пышным цветом и в них. Если девочки и говорили когда-нибудь со сверстниками, то таким же тоном, как с домашней рабыней.
Однажды отец вместе с посудой увёз в город рабыню и вернулся с двумя, более молодыми. Первой было около тридцати, а двоим новым на вид не больше семнадцати. Этим же вечером Хлоя заметила, как одна из них зашла в комнату отца. Через щель младшая из сестёр видела, как рабыня целовала и ласкала своего хозяина и, что её особенно возмутило, сам отец ласкал тело рабыни!
Весь следующий день сёстры не давали этой девушке покоя. Они заставляли её выполнять бессмысленную работу и переделывать всё по несколько раз, не давали ни минуты отдыха, донимали придирками и изводили пощёчинами. Следующим утром отец заметил дочерям, что рабыня — такое же семейное имущество, как, например, скот и портить его просто из-за плохого настроения неразумно.
Это не остановило ревности девиц. Заносчивая и крикливая Фрина, считавшаяся уже в селении старой девой, завидовала молодой рабыне, имевшей мужчину. Издевательства продолжались, младшие сёстры не отставали в изобретении злых и жестоких шуток.
Так прошло примерно два месяца, а потом случилась беда.
Как обычно, в конце недели отец с работниками отправился в город. Товара было много, и дочери остались дома.
Не прошло и двух часов с тех пор, как они попрощались с отцом. Несчастная рабыня, под окрики сестёр, ещё только во второй раз начала мыть каменные плиты двора, а по улицам селения помчались всадники... Женщины прятали детей и закрывались в домах, мужчины хватали оружие.
Заросшие чернобородые чужаки замелькали по улицам. Звучали крики раненых, треск взламываемых запоров, над высушенными солнцем крышами домов появились дымы, потом языки пламени. Горцы сгоняли детей и женщин на площадь. Взрослые мужчины или погибли в бою, или были ранены, а потом безжалостно добиты напавшими. Старики и младенцы зарублены в том самом месте, где их настигли враги. Дети постарше, подростки и взрослые женщины стояли сейчас на площади, оплакивали убитых и тряслись от страха.
Добычу внимательно осмотрели, заставив будущих рабов снять с себя всю одежду. Трёх женщин, показавшихся работорговцам старыми, на глазах у всех хладнокровно убили. Их нагие тела с нелепо вывернутыми в агонии конечностями валялись в пыли. Жирные мухи уже садились на широко раскрытые незрячие глаза, на блестевшие под солнцем внутренности, выпавшие из распоротых животов.
Через какое-то время пленникам разрешили одеться. Детей и нескольких беременных женщин посадили на взятые в селении повозки, а остальным связали руки верёвками по несколько человек вместе. Колонна рабов, погоняемая пинками и криками, двинулась из селения. Они уходили навсегда.
Привязанные грязной верёвкой к тем, с которыми вчера и не поздоровались бы, брели, оглушенные ужасом, Фрина, Элос и Хлоя. Всё произошло так быстро, что они не успели ничего понять. Сначала, визжащие от ужаса, очутились в лапах бородачей. Пинками их погнали на площадь, потом эта жуткая сцена с убийством женщин...
И вот, верёвки, впивающиеся в запястья и пыльная дорога.
Часа через два, когда женщины выбились из сил, работорговцы посадили на повозки самых слабых, а детей и беременных заставили идти пешком. Так, меняя их местами, горцы пригнали пленников к стенам какого-то города. За ворота стражники никого не впустили.
Темнело.
Измученным многочасовым переходом селянам пришлось ночевать прямо на песке. Пленников взяли в круг, хозяева всю ночь жгли костры и не спускали глаз со сбившихся в кучу людей. Сёстрам никогда в жизни не доводилось ночевать под открытым небом, им было холодно в лёгкой домашней одежде, девушки прижимались друг к другу, безуспешно пытаясь согреться.
Посреди ночи один из горцев развязал четырёх молодых рабынь и повёл к кострам. Довольно долго они просто танцевали, потом началась оргия...
Взошло солнце.
Из ворот города выехал высокий человек в сопровождении вооружённой до зубов стражи. Старший среди горцев сделал знак своим людям, чтобы подняли пленников. Пока он беседовал с горожанином, бородачи строили людей. Отдельно мальчиков и девочек, отдельно подростков, отдельно взрослых женщин. И отдельно молодых девушек.
Тем временем, богатый горожанин и горский старшина принялись громко торговаться. Мальчиков и девочек примерно до десяти лет пересчитали, и горожанин что-то записал. Здесь о цене речь не шла, видимо, она была одинакова. Потом оценивали девочек постарше, всех придирчиво осматривали и ощупывали, словно покупали скот. Горожанин велел приседать, ходить, наклоняться. Несчастные долго стояли возле кучек своего тряпья на утреннем холоде, многие плакали от страха. Здесь цена каждой оговаривалась уже отдельно. Аналогичным образом оценивали женщин, снова горожанин осматривал всех, называл цену.
Наконец, настала очередь девушек. Здесь осмотр был наиболее тщательным, торг самым ожесточённым. Когда горожанин называл свою цену, горец начинал размахивать руками, тыкать пальцами в те или иные, по его мнению, достойные части тела девушки и требовал повысить ставку. В ответ на это перекупщик принимался указывать на недостатки "товара" и наводил такую критику, что бедная девушка заливалась краской от звучавших сравнений. Оцененные перегонялись к общей толпе, а в меньшинстве оставались самые робкие, прятавшиеся за спины. Среди них были и дочери Гесиона. В конце концов, они остались в одиночестве.
-А ну, раздевайтесь! — проорал один из бородачей.
Вцепившиеся друг в друга сёстры не шелохнулись.
-Эй, воины, раздеть их! — скомандовал старший горцев.
Девушки попытались сопротивляться, и в результате на них просто разодрали одежду в клочья. Работорговец начал осмотр, но они сопротивлялись, не давая себя ощупывать.
-Да что это за девки, в конце концов?!
-В богатом доме взяли. Недотроги, — захохотал бородач. -Придержите-ка им руки!
Горцы схватили девиц, и горожанин с видимым наслаждением, намного дольше обычного ощупывал тело первой из сестёр. Потом настала очередь Фрины и Хлои.
Всё это происходило на глазах жителей селения, хорошо знавших чванливый нрав дочерей Гесиона и получивших, несомненно, великое удовольствие от созерцания живописной сцены.
Девушкам разрешили одеваться, да только сёстрам было нечего надеть — одежда их превратилась в тряпки. Они оглядывались на селянок, держа в руках лоскуты, и горько плакали.
Та самая молодая рабыня, что ходила в спальню к их отцу, громко и злорадно произнесла:
-А нечего было из себя благородных строить!
Несколько селянок засмеялись. Горожанин торговался с горцем из-за повозок, потом велел своим людям надевать на купленных рабов цепи. Детей снова погрузили в повозки, остальных приковывали друг к другу. Сестёр, по-видимому, умышленно, сковали вместе с двумя молодыми деревенскими парнями. Те непристойно хохотали и грубо лапали своих соседок.
— -Ну дайте же нам что-нибудь! — крикнула торговцу Элос.
Мужчина даже не повернул головы, отсчитывая деньги горцу. Повозки, а вместе с ними и колонна рабов, тронулись к городским воротам. Заливаясь слезами, сёстры шли в одних сандалиях из хорошей кожи... Впереди шагала их бывшая рабыня. Она часто оборачивалась поглядеть на бывших хозяек и показывала им розовый узкий язык. Другая рабыня была где-то впереди.
Колонна втянулась в ворота и двинулась по улицам. Город был другой, меньше того, куда возил их отец. Вслед побежали городские мальчишки, бросая комья грязи и крича что-то неприлично-оскорбительное. Сёстры заливались слезами, их лица опухли, они видели перед собой только нагло высовывающую язык рабыню.
Наконец, колонна прибыла во двор работорговца. Всех освободили от цепей и загнали в большущую клетку, возвышавшуюся в середине двора. Двери женской и мужской половин закрылись. Постепенно селяне расселись на землю, и только три дрожащие девушки стояли в углу клетки, не в силах заставить себя сесть в грязь. Они простояли, наверное, часа четыре, пока брезгливость не уступила усталости.
Так прошёл день.
Вечером слуги торговца стали кормить рабов, швыряя в клетку какие-то объедки. Невольники хватали еду, старшие вырывали у младших и торопливо глотали доставшиеся куски. Досталось по огрызку черствого хлеба и сёстрам. Потом в корыто, стоящее в углу, слуги вылили три ведра воды, словно для животных.
Вторая ночь в рабстве стала для сестёр кошмаром — ночью в клетку вошли слуги и, приставив к груди ножи, сняли с сестёр дорогие сандалии. Попытка закричать дорого обошлась Фрине. Зажав девушке рот, слуги по очереди жестоко надругались над нею, правда, формально сохранив невинность — ведь иначе она упала бы в цене!
Когда Фрину, наконец, оставили в покое, девушка рухнула на грязный пол клетки, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Сёстры утешали её, как могли, но всё было бесполезно.
Наутро рабов погнали на невольничий рынок. На таком торжище сёстры ещё ни разу не были. Сотни нагих невольников и невольниц переминались с ноги на ногу на помостах, бряцая цепями, отчего над этим мрачным местом плыл беспрерывный негромкий звон.
Вновь прибывшим тоже велели раздеться и загнали на помост.
Начался первый день. Покупателей было значительно меньше, чем товара. Рабов то и дело осматривали, велели показать зубы, присесть, наклониться, ощупывали и торговались, торговались, торговались...
К завершению торгов стали собственностью новых хозяев четыре девушки, десять женщин и две маленьких девочки. Когда изнуренных многочасовым стоянием на солнце невольниц погнали назад, довольный посредник весело покрикивал:
— -Живей, живей, твари! А то жратвы не дам!
Сёстры, целый день простоявшие на помосте, шли, уже безразличные к своей наготе. Чувствовали только, будто тела испачканы десятками прикосновений потных мужских лап. Торговец просил за сестёр дорого и их никто не купил, хотя приценялись многие.
А ночью в клетку снова пришли. И хотя снять с сестёр было уже нечего, точно таким же образом, как накануне Фрина, теперь была изнасилована слугами Элос.
Назавтра пытка невольничьим рынком повторилась. Снова девушки подвергались ощупываниям и снова их никто не купил. Хлоя весь день молилась, чтобы её купили — она понимала, что ночью мучители придут за ней.
Молитва не помогла, на третью ночь стала жертвой младшая. Хлоя молила пощадить, ползая на коленях, но всё было напрасно. Под конец оргии девушка лишилась чувств, и лишь тогда слуги испугались, бросив на полу бесчувственное тело.
Утром рабыни стали издеваться над сёстрами. Соседки только притворялись спящими, а на самом деле пристально наблюдали за ночными сценами. Грязные шутки сыпались со всех сторон, и последующие ночи превратились в невыносимую пытку. Мало того, что сёстрам каждую ночь не давали спать слуги, истязая их, к физическим мучениям добавлялись моральные: вечером вокруг девушек специально ложились желавшие насладиться зрелищем.
Только на пятый день, когда некогда белая кожа сестёр покрылась солнечными ожогами и облезла, на рынке появился невзрачный мужчина в тёмной одежде. Покупатель тщательно выбирал молодых, стройных девушек. Добрался и до трёх совершенно измученных сестёр. Фрину и Элос он решил купить сразу. Тщетно Хлоя умоляла не разлучать её с сёстрами и взять тоже. Покупатель, проведя ладонью по тем местам, где желал увидеть пышную грудь, категорично покачал головой. Крича и рыдая, Хлоя обнимала сестёр, пока торговец, подобострастно кланяясь, считал полученные деньги.
Новый хозяин кивнул слугам, те мгновенно оторвали Фрину и Элос от безутешной сестры. Так же, как и своего родного селения, они никогда больше не видели Хлою.
Мужчина для чего-то купил ещё несколько похожих по возрасту и сложению девушек. Необычным было и то, что хозяин запрещал своим новым рабыням одеваться и вообще брать одежду. На ногах у одной, светловолосой и белокожей, были сандалии. Ей приказали снять обувь и идти босой.
Небольшая колонна направилась к берегу моря. В числе множества лодок и кораблей у причала покачивалось небольшое парусное судно. По узкому трапу девушки поднялись на палубу, матросы погнали их в трюм.
Было темно, ступни скользили на чём-то липком. Как только последняя невольница спустилась по лестнице, люк с грохотом захлопнулся. Буквально через несколько минут судёнышко вышло в море. Погодка была свежа, качало.
Уже через полчаса болтанки в кромешной тьме кому-то стало плохо, и без того спёртый воздух в маленьком трюме стал невыносим. Послышались стоны, ругательства. Фрина протиснулась к лестнице, поднялась и застучала по доскам. Вскоре люк открылся.
-Кому нехорошо, красавицы? — прокричал весёлый мужской голос.
Не успев ответить ни слова, вытащенная за руки Фрина исчезла наверху, только мелькнули в люке ступни. Крышка снова захлопнулась, наверху грянул дружный хохот. Потом девушки услышали жалобные крики. Эти звуки доносились с палубы, наверное, не меньше двух часов.
Через щели между досками Элос увидела, как на плечи обмякшей сестры надели верёвочную петлю, подтащили девушку к борту и жестоким ударом ноги сбросили в море. Элос вскрикнула, в ужасе кусая губы.
