Якорь медленно погружался в воды озера. Штатные двигатели ориентации и трансляции на сжатом газе были непригодны для работы в таких условиях. Но Лена и Мпуди, с некоторой помощью землян, смогли закустарить из запчастей и предоставленной землянами проволоки рулевые электромоторы. На дисплеи гермошлемов передавалась картинка: темнеющий зеленоватый сумрак и данные на скорую руку изготовленного барометрического глубиномера. Калибровали глубиномер весьма приблизительно, но рыбацкий сонар, вроде бы, подтверждал показания.

На глубине тридцать метров тьма сгустилась настолько, что Лена включила прожектор. Командир боялся, что возникнет "световой экран", когда отражающийся от взвешенной в воде мути свет не позволит рассмотреть что-нибудь на расстоянии. Но вода была удивительно чиста и прозрачна. Впрочем, дно разглядеть все еще не удавалось. По показаниям сонара, до него было еще около двадцати метров.

Якорь продолжал погружение. Вскоре появилось дно. Командиру оно показалось похожим на поверхность ядра кометы: потрескавшиеся скалы и валуны, торчащие из реголитового склона со следами многочисленных осыпей и оползней. Впечатление портили только пышные развевающиеся пряди водорослей и слизистые наросты губок.

Для закрепления выбрали большой участок реголита ("песка", поправил себя с раздражением капитан) вдали от крупных скал, в надежде, что глубина рыхлого слоя тут будет побольше. Бур вошел в поверхность довольно легко. Песок, конечно, был плотнее кометного грунта, зато он был взвешен в воде. Но на глубине около полутора метров он уперся во что-то непроходимое, наверное в скалу или крупный валун. Лена не рискнула сверлить дальше, чтобы не взрыхлять грунт. Она попробовала выпустить анкеры и проверить прочность закрепления тензодатчиками на лапах. Вроде бы, получалось, что якорь держит.

Один за другим, с катера сбросили все четыре якоря, и бортмеханик с командиром закрепили их на дне в нескольких десятках метров друг от друга. Потом началась буксировка. Три рыбацких катера впряглись в корабль. Одновременно заработали якорные лебедки. Массивная на вид чечевицеобразная туша сопротивлялась недолго. Как только тросы натянулись, корабль покачнулся и пошел вслед за буксирами. Судя по датчикам, якоря слегка покачнулись в грунте, но выдержали.

Чем больше корабль приближался к якорям, тем меньшее горизонтальное усилие получалось передавать через их тросы. Вскоре корабль двигался уже под действием одних только катеров, лебедки только выбирали слабину тросов. Компьютерная модель движения корабля была весьма приблизительной, но на малой скорости работала неплохо, скорость движения совпадала с расчетной. Модель показывала, что скоро придется переходить к торможению. Средний катер отцепил буксир, а два "пристяжных" разошлись в стороны и пошли назад.

Маневр удался не совсем точно. Катера выбрали слабину не одновременно, корабль слегка развернуло, а один из катеров — как раз тот, что опоздал — опасно накренился и чуть не зачерпнул бортом воду. Но все обошлось. Корабль остановился не совсем в расчетной точке, да и не полностью, но это уже можно было компенсировать якорями.

"Пристяжные" катера и их команды теперь уже ничем помочь не могли. Они отцепили буксирные тросы, прокричали Александру слова прощания, завели моторы и быстро исчезли вдали.

Началась подготовка к самому рискованному этапу: погружению. Конечно, лучше всего было бы сделать продуваемые балластные цистерны, как на подводных лодках. Или сбрасываемый внешний балласт, как у батискафов. Но ресурсов на такое не было: ни баллонов высокого давления, ни грузоподъемности катеров для перевозки балласта к кораблю.

В итоге, решили залить в трюмы такой объем воды, чтобы остаточная плавучесть составляла около тонны, и притянуть корабль ко дну якорями. Командир с бортмехаником наблюдали за процессом с катера, глазами и через телеметрию.

Рыбаки взобрались на носовую (теперь верхнюю) часть корабля, протащили шланги и мотопомпу к носовому стыковочному узлу и присоединили их к заранее проложенным внутренним трубопроводам. Конечно, не хотелось доверять эту операцию чужим людям, но космонавты еще не могли стоять на ногах. поэтому затопление пришлось поручить землянам.

Затарахтел мотор. Командиру казалось, что он уже привык к выхлопу катеров и дыму костра, но сизый выхлоп этого мотора пах как-то иначе, и на командира снова стал накатывать приступ иррациональной паники.

Производительность помпы была невелика, так что прошло больше трех килосекунд, пока самая широкая часть корабля не скрылась под водой. После этого дело пошло быстрее, и еще через полторы килосекунды вода начала подбираться уже к самому стыковочному аппарату.

Лена скомандовала остановить помпу. Рыбаки отсоединили шланги, задраили люк, и Лена включила еще один насос, питавшийся от батарей корабля, и создававший внутри повышенное давление. Накачав полбара, она остановилась, внимательно глядя на телеметрию на стекле своего гермошлема. Нигде не сифонило. Она снова включила насосы и продолжила наддув до двух бар. Дальше повышать давление было опасно, они уже подошли к расчетному пределу прочности гермообъемов. Лена включила лебедки.

Корабль покачнулся и быстро исчез под водой полностью. На поверхности остался только прикрепленный к поплавку оголовок бронированного шланга. Через него и поступал воздух для дальнейшего наддува.

Сечение шланга было небольшим, поэтому на глубине десять метров пришлось сделать остановку, чтобы набрать дополнительное давление. Потом погружение продолжилось медленнее. Потом обнаружилась проблема: корпус под водой быстро остывал, и пар из воздуха начал конденсироваться на стенах внешних отсеков, снижая давление. К тому же, эта вода могла привести к коррозии или вызвать ложную сработку датчиков протечек, поэтому пришлось включить кондиционеры на осушение.

Солнце уже клонилось к вечеру, когда, судя по телеметрии и эхолоту, корабль достиг расчетной глубины. Пора было затапливать воздушный шланг.

Командир снова почувствовал страх, на этот раз вполне рациональный. Он понял, что чувствовали пионеры космонавтики. Когда ракета отделяется от стартового стола, ничего исправить уже нельзя, даже самую мельчайшую ошибку в циклограмме. Если они где-то ошиблись, корвет не поднимет зонд и не выйдет на связь, и ничего нельзя будет сделать — космические скафандры для работы под водой не годятся, а добыть водолазное снаряжение на Земле вряд ли получится. Александр говорил, что нигде в Прибайкалье нет оборудования, пригодного для работы на глубинах больше десяти метров.

Командир раньше неоднократно запускал беспилотные зонды, не говоря уж о ракетах. Но их-то он воспринимал как расходный материал. А теперь он отправлял в длительный автоном целый корабль. Ну, пусть не совсем целый, не вполне ориентированный, но коммуникабельный, даже с атмосферой. Да еще в совершенно чуждой этому кораблю среде. Пусть даже это был не его корабль, а захваченный у врага приз, но все равно, командир привык относиться к пилотируемым кораблям почти как к живым.

Земляне, похоже, поняли чувства командира. А может быть, для них, привычных к водоплавающим судам, затопление плотнее ассоциировалось с гибелью. Тем не менее, командир уверенно поднял руку, дав сигнал обрезать леску, удерживавшую шланг возле поплавка. Лена отдала кораблю последнюю команду, оголовок шланга с плеском ушел в воду и исчез. Триста секунд прошли в томительном ожидании. Таймер уже дошел до нуля и начал отсчитывать время в минус, но ничего не происходило.

Командир начал уже репетировать интонацию, с которой он скажет бортмеханику: "Я теперь тебе больше не начальник". Но тут рыбаки закричали. Со своего ложемента командир не мог разглядеть происходившее под водой, мешали блики на волнах. Но стоящие у борта земляне, похоже, видели поплавок. И действительно, через несколько секунд из-под воды выскочил, подлетел на полметра в воздух и плюхнулся обратно кусок пенопласта, обмотанного проклеенной тканью.

Лена быстро набрала команду на встроенном в рукав скафандра пульте, и почти сразу же подняла руки с обоими большими пальцами вверх. Корабль был коммуникабелен и готов откликнуться на команды. Бортмеханик запросила телеметрию. По показаниям, все было нормально. Якоря держали, барометрические глубиномеры показывали расчетную глубину, датчики воды в машинном отделении молчали.

Лена приказала кораблю разрывать соединение и опускать зонд. Видно было, как натянулся под водой трос, и поплавок исчез под водой.

Здесь больше нечего было делать. Александр спросил: "ну чё, айда?". Командир со вздохом согласился. Застучал дизель, рулевой заложил штурвал влево, катер круто развернулся и пошел вдоль берега к югу.

Разговор про Минкин космонавты начали почти с самого прибытия, очень осторожно. Я сперва вообще не понял, что это такое. Командир объяснил, что они привыкли произносить это название в двойной транскрипции, с пиньинь на русский. А транскрипция по системе Палладия будет Миньцинь.

Я понял, что это где-то в Китае, но не понял больше почти ничего. Я поискал по карте и, действительно, нашел город с таким названием на довоенной территории КНР, в бывшей провинции Ганьсу. Сейчас он относится к тюркоязычной губернии протектората.

Вся Азия "на север от Гималаев и на запад от Урала", как писали в наших школьных учебниках, считается Северо-Азиатским протекторатом ООН. Эта территория порезана на три губернии: "русскоязычную", которая включает российский Дальний Восток, Сибирь и Северный Казахстан, "тюркоязычную" (Бурятия, Внешняя и Внутренняя Монголия, Тува, Алтай, Синцзян, Уйгурия, Южный Казахстан и остальная Средняя Азия) и "синоязычную" (Корейский полуостров и большая часть довоенной территории КНР).

Я к этим линиям на карте привык, и они у меня не вызывали никаких вопросов. Но космонавты, поглядев на карту, стали очень веселиться, а штурман сказал, что границы эти ваши папуасы рисовали довольно-таки от балды.

Таможен между губерниями нет, и на всей территории протектората ходит одна и та же валюта: доллары МВФ. Впрочем, каждая губерния печатает свои банкноты, с надписями на титульном языке и с рисунками в соответствии с национальной спецификой. Банкноты вызвали у космонавтов еще больше веселья, чем карта.

На русскоязычных полтинниках напечатаны ушанка (вполне аутентичная тщательно вырисованная чебурашковая ушанка рядового советской армии, даже с советской кокардой), балалайка и бутылка водки "Столичная".

Тюркоязычным повезло еще меньше. На их полтиннике нарисована войлочная шапка, немного похожая на разные казахские и монгольские традиционные шапки, но ни на какую из них конкретно, мандолина (нам в школе говорили, что это домбра, но штурман, разглядев купюру с лупой, утверждал, что это совершенно однозначно итальянская мандолина, на что указывает и расположение колков, и количество ладов и струн) и бутылка без этикетки с белой жидкостью, которая, видимо, должна была изображать кумыс.

Синоязычные купюры мы космонавтам до отъезда показать не смогли. Впрочем, уже из Минкина мы захватили несколько образцов. Там изображены коническая соломенная шляпа, китайская лютня пипа и высокий трехгранный штоф с этикеткой. Иероглифы штурману не удалось разобрать даже с лупой.

И деревня Усть-Баргузин, и полуостров Святой Нос, и Миньцинь относились к одной губернии, но при планировании путешествия это никак не могло ни помочь, ни помешать. Как я уже говорил, таможен на границах губерний нету. Но все передвижения по всей территории протектората контролируются довольно тщательно. Нельзя купить билет на поезд, даже на пригородный, не предъявив смарткарту. А у нас, у деревенских, постоянных смарткарт вообще нету. Если мы хотим куда-то ехать, надо пойти в управу, написать и получить там персональное разрешение и временную карту, подорожную, которая действительна только на определенную область.

Ну, на рыбацкой шхуне можно уйти довольно далеко. Доступен весь Байкал, Ангара до самого Иркутска, Баргузин до верховий и даже Селенга. Теоретически, по Селенге и ее притокам можно подняться до Улан-Батора. Но по реке, с ее мелями и перекатами (а на Селенге есть и настоящие пороги) идти не так-то просто. Из наших мало кто это умеет.

А главное, на берегах рек живут люди. Нарвешься на инспектора или полицай, посмотрят на регистрационный номер, увидят, что далеко от дома. Начнут задавать вопросы, а не ответишь — и шхуну отберут, и самого арестуют.

Прятаться от людей на реке можно, но тоже непросто. Двигатель шумный, поэтому тихо пройти город или деревню ночью невозможно. А бак у шхуны маленький, и против течения топлива она жрет много. Без дозаправок далеко не уйти. Вблизи родной деревни, где все знакомые, можно слить дизеля за бабки, а где незнакомые — кто знает, на кого нарвешься. Если идти вверх по Селенге дальше Верхнеудинска, без подорожной это практически невозможно.

А самое главное, Улан-Батора — это меньше, чем полпути. От него до Минкина 1100 километров по прямой. Один и один мегаметр, как говорят космонавты. И реками это расстояние не пройти, там лежит пустыня Гоби. Так что все равно надо искать наземный транспорт.

Космонавты думали о самолете. Но самолет никто из них водить не умел. Я слышал, как они обсуждали, что пираты они или где, и не лучше ли им захватить самолет вместе с пилотом. Но они все-таки решили, что угон самолета привлечет слишком много внимания, и самолет легко отследить радарами. А они не знали, сколько времени им придется провести в Минкине.

Командир говорил мне, что там есть нечто, построенное еще до войны, и что оно позволит им улететь с Земли. Но чем меньше народу будет знать про это и даже про само название Минкин или Миньцинь, тем лучше. Особенно осторожничать он стал после истории со шпагой.

В счет помощи за спасение, космонавты предложили нам взять запчасти, каким мы могли найти применение, а также разные мелочи. Например, оружие десантников "Мэйфлая", которое им так и не пригодилось при абордаже. Кто-то из кумовьев или сватов Семеныча отвез десантную шпагу в Листвянку и продал там какому-то любителю холодного оружия. Как он на этого любителя вышел и что там вообще было, мне понять толком не удалось. Но через неделю в Листвянке появились люди в котеках, которые спрашивали, не было ли тут каких-нибудь незнакомцев. А кто-то даже обмолвился про людей со звезд.

Семеныч объяснял космонавтам, что ничего особо страшного не произошло. Тот любитель того свата лично не знал, а Усть-Баргузин вообще в другой провинции протектората, поэтому розыски в Листвянке могли зайти в тупик. А спецслужбы не любят висячие дела, их за это наказывают. Как мне казалось, космонавты его объяснениям не совсем верили, но сделать по этому поводу ничего не могли.

Притопленный корабль ставил космонавтам жесткое ограничение по времени. Им надо было добраться до Минкина, все там сделать и подготовить, а потом забрать корабль вместе с командой и грузом с Байкала прежде, чем озеро замерзнет. Я, по-моему, уже говорил, что это обычно происходит в начале января, но вблизи от берегов лед встает чуть раньше, еще в декабре

123

↓ Содержание ↓