Юлия Р. Белова
ЭТОТ ПРЕКРАСНЫЙ СВОБОДНЫЙ МИР...
(роман-антиутопия)
Глава 72
За более чем двадцатилетний срок работы в Службе адаптации и особенно за те восемь лет, что он возглавлял ее, Томас Лонгвуд сделал несколько важных выводов. Первый заключался в том, что проблемы никогда не ходят в одиночку. Второй — что за свободными опекунами стоит присматривать. По наблюдениям его Службы получалось, что не менее трети проблем с питомцами были вызваны не дурными наклонностями последних, а действиями или бездействием тех, кто по своему положению обязан был заботиться о младших родичах. Впрочем, и тут проблемы крайне редко приключались из-за злого умысла опекунов, хотя и это случалось. Дело Причарда по-прежнему камнем висело на шее Службы адаптации, но при этом не продвинулось ни на шаг. Следственный отдел уже дважды подавал заявку на беседу с потерпевшим питомцем, но психологи стояли насмерть, обосновывая свою позицию тем, что данная беседа будет не просто нежелательным, но и опасным "флэшбеком".
В силу своего опыта Лонгвуд понимал и тех, и других, но его понимание не могло продвинуть дело вперед, а прослушивание питомцев Причарда ранга А-Плюс не дало ожидаемых результатов. Жалоб на свободного не было. Его специалисты жили и трудились вполне благополучно, и в активе Службы адаптации не было ничего, кроме информации Лоренса Паркера о пострадавшем питомце. Не густо.
Впрочем, вынужден был признать Лонгвуд, большая часть проблем с опекунами возникала все же от недомыслия и недостатка квалификации свободных. Недавнее заявление трех сенаторов, а потом и решение консула Томпсона в очередной раз подтвердили мнение директора. Дело бойца Волка было возмутительно, и Лонгвуд распорядился от души пропесочить его бывшего опекуна, снизить ему уровень ответственности и обязательно направить на курсы воспитания питомцев. Беда заключалась в том, что у директора не было уверенности, что такой Волк на Арене один. Инспекция могла бы решить проблему, но, к сожалению, доступ на Арену был для Лонгвуда закрыт. Зато право законодательной инициативы позволяло сделать все, чтобы исключить в будущем подобные инциденты. Законодательный отдел Службы был загружен работой, невзирая на праздники, и Лонгвуд мог бы успокоиться, если бы не одно обстоятельно. Все же он был прав, утверждая, что проблемы не ходят в одиночестве. Директор готов был держать пари, что к делу Волка приложил руку его самый знаменитый субъект — питомец Роберт, он же Лаки, он же Грин, Бобби и Зверь. Это было настолько очевидно, что Лонгвуду одновременно хотелось похвалить парня за еще одну вскрытую проблему и швырнуть что-нибудь об стену. В голове крутились собственные, сказанные пару лет назад слова: "Это не человек, это ходячая тест-система нашего общества", но сейчас этот вывод радовал еще меньше, чем прежде. Субъект Роберт оказывал на людей самое сильное воздействие, но теперь выяснилось, что это воздействие распространяется не только на Лоренса Паркера или Милфорда с Ривзом, но даже на сенаторов!
Бывший опекун, бывший начальник, неоднократно заявлявший, что желает усыновить питомца, нынешняя... Лонгвуд в смущении остановился. Даже мысленно он не желал повторять то, о чем уже открыто болтали в Сенате. К Элис Дженкинс он обратился в надежде разобраться в ситуации с сорванным экспериментом, но даже в страшном сне не предполагал, что она может увлечься недавним питомцем. И причина этого была очевидна. Сейчас, глядя на копии рекламных плакатов, украшавших столицу, Лонгвуд вынужден был признать, что субъект на редкость хорош собой. Раньше это не было заметно. В пижаме на апгрейде, в униформе питомца, даже в деловом костюме домашнего любимца субъект казался самым обычным человеком, зато сейчас благодаря неуемному старанию фотографа выглядел на редкость привлекательно.
Ум, талант, внешность — Лонгвуд чувствовал, что это сочетание ему ужасно не нравится, более того — вызывает раздражение. Досада, да и любое чувство в отношении субъекта, было свидетельством вопиющего непрофессионализма, но Лонгвуд ничего не мог с собой поделать. Собрание всех этих качеств оказывало на женщин самое сильное воздействие и вносило в любое дело хаос, а хаос в делах законодателей был недопустим. Не хватало еще, чтобы субъект спровоцировал гендерный кризис сенатора, размышлял Лонгвуд.
Несколько раз пройдя по кабинету, постояв у окна и пролистав на планшете раздел новостей, директор вернул себе ясность мысли. Элис Дженкинс была не похожа на Бэль Эллендер и вполне способна была держать себя в руках, и все же не спешила делиться с ним информацией, а это означало, что ему придется вернуться к запасному варианту, так удачно предложенному Лоренсом. Хотя Лонгвуд предпочел бы держать Паркера подальше от проблемного питомца, ситуация требовала разрешения, да и Лоренс не был маленьким мальчиком, чтобы вторично попасть под влияние субъекта. Возможно, в решении и присутствовал некоторый риск, но другого выхода все равно не было. Эксперимент необходимо было довести до логического конца.
* * *
"Мир может катиться к черту!" — в последние дни Роберт как никогда понимал деда. От волшебных слов "Я победил" Роберта распирало ликование. Впервые он одержал верх над системой, использовав ее саму, а не отыскивая обходные пути, как это приходилось делать прежде. И хотя Роберт понимал, что до победы в войне далеко, а пока это была не победа в сражении, а только первая выигранная стычка, радость возвышала душу и наполняла ее надеждой.
Даже вывихнутый мир можно привести в норму, особенно когда рядом находятся близкие люди: Элис, Макфарлен и даже трудяга Тернер... Это было удивительно, но после объявления новостей парень сиял, не хуже его самого, а вот Волк... Впрочем, уже не Волк, — с удовольствием поправил себя Роберт. Когда первое потрясение после объявления решения консула прошло, и Волк, наконец, утер слезы, бывший боец повернулся к Роберту и сбивчиво произнес:
— Я... Остин Марлоу...
— Де Стейт-Марлоу, — поправил Кавендиш и, сочтя, что теперь его присутствие излишне, доброжелательно кивнул недавнему бойцу и вышел из комнаты.
Два гладиатора с минуту смотрели ему вслед, а потом Роберт тоже представился:
— Роберт Шеннон.
Их руки встретились в рукопожатии, а потом бойцы по-братски обнялись.
— Думаешь, я смогу?.. — нерешительно проговорил Остин-Волк, но Роберт понял недосказанный вопрос:
— Раз спрашиваешь, значит, сможешь, — уверенно ответил он. — Только не бросай свой блог, ладно? И расскажи людям про ту ромашку с запахом шоколада...
— Это не ромашка, это черная космея, — поправил Волк.
— Я не силен в ботанике, — с улыбкой признал Роберт. — Но вот что людям это будет интересно — не сомневаюсь. И... — Роберт вспомнил старое больничное пожелание: — Удачи!
— Ты не думай... Я буду приходить, — торопливо ответил Волк. — Тебе же надо тренироваться...
— Я справлюсь, — успокоил Роберт и хлопнул бывшего бойца по плечу. — Лучше сделай в той школе сад, договорились?
Остин де Стейт-Марлоу кивнул и отправился в мир — навстречу новой жизни и свободе. А Роберт погрузился в свою жизнь — с тренировками, звонками Элис, вечными надеждами и боями. Остальные бойцы освобождение Волка встретили по большей части равнодушно. Только Бык порадовался, что избавился от самого опасного конкурента и остался единственной звездой Арены — Роберт решил, что с таким настроением громила вряд ли долго протянет — а еще один малознакомый волосатик принялся осаждать Кавендиша требованиями отдать обе машины Волка ему.
Охотника до машин Кавендиш грубо выставил вон, пообещав на будущее отходить парня ремнем за навязчивость, а изумленный Роберт неожиданно обнаружил себя владельцем лучшего автомобиля Волка. Как пояснил менеджер бойцов, на таком решении настоял свободный алиен де Стейт-Марлоу.
— Радуйся, Зверь. У тебя появился первый поклонник и первый подарок, — не без ехидства заметил он. — С Арены, знаешь ли, ничего унести нельзя. Учти на будущее.
Роберт рассеянно кивнул, менее всего беспокоясь о деньгах и подарках. С руками и головой заработать можно было всегда, главное, было отвоевать право распоряжаться своей жизнью. Кавендиш рассуждал о подарках, деньгах и фотосессиях, а Роберт думал об Остине и Билле. И если дальнейшая судьба Волка виделась ему более или менее благополучной, сказать то же самое о Билле было нельзя. С того дня в госпитале бывший товарищ ни разу не навещал Роберта, но пару раз боец краем глаза замечал его в коридорах Арены. Однако стоило Роберту сделать хотя бы шаг к Биллу или просто повернуть в его сторону голову, как водитель испуганно шарахался прочь и старался как можно скорее скрыться. После третьего раза Роберт перестал демонстрировать Биллу внимание, боясь спугнуть парня, но мысленно желал обоим его опекунам чего-нибудь крайне неприятного в здешнем стиле — вроде просветляющей порки или вдохновляющих на подвиги колодок. К сожалению, его пожелания так и оставались бессмысленными мечтами, а зашуганный облик Билла менялся слишком медленно, чтобы Роберт хоть немного смягчился.
— ... таким образом, второго состоится твоей первый в новом году бой, — заключил Кавендиш, и Роберт понял, что за размышлениями пропустил большую часть речи менеджера.
— Это в новый-то год? — отозвался попаданец. — Извращенцы...
— Занятно слышать это именно от тебя, — усмехнулся менеджер бойцов. — Чего дома-то не сиделось?
— Да то, что это был не мой дом, — немедленно парировал Роберт.
— Не хочешь говорить — не говори, — пожал плечами администратор. — Только не смущай Дайсона. Он уже не знает, что о тебе и думать.
О том, что думают о нем многие, Роберт убедился еще через день. Явление Джо Тейлора заставило его нахмурить брови, но когда из-за его спины вышел Лоренс Паркер, Роберт лишь вопросительно склонил голову к плечу.
— Здравствуй, Роберт, — проговорил психолог. — Ты... как?
Гладиатор с минуту рассматривал сотрудника Службы адаптации.
— Государство дало мне кличку Зверь, — наконец, проговорил он, но, заметив, как вытянулось лицо Паркера, смягчился: — Впрочем, я не возражаю, если ты будешь называть меня Робертом. Судя по всему, ты хочешь задать какие-то вопросы?
Лоренс смутился. Все оказалось гораздо проще, чем он полагал, и при этом гораздо труднее. Прямота Роберта сбивала с толку и вызывала в Паркере странную неуверенность в себе.
Роберт гостеприимно указал на стул:
— Располагайся.
Психолог сел, а Джо Тейлор растерянно топтался на месте, пытаясь отыскать взглядом еще один стул или табурет — что-нибудь, куда можно было бы сесть. Впервые за время работы на Арене инженер чувствовал себя покинутым и никому не нужным. Наконец, он пару раз кашлянул, стараясь привлечь к себе внимание, но когда Роберт оглянулся на звук, Джо невольно сделал шаг назад. Взгляд бывшего питомца был холоден и отчужден, словно он смотрел на постороннего человека, который по непонятной причине был ему неприятен.
— Вы можете идти, свободный Тейлор, — тон Роберт был под стать его взгляду. — Я вас не задерживаю.
Инженер открыл было рот, чтобы объясниться, но боец так же холодно и спокойно продолжил:
— Потрудитесь вернуться на рабочее место, — и отвернулся.
Джо смутился, покраснел, беспомощно оглянулся на друга, и на какой-то миг Ларри даже стало его жаль. И все-таки дело не могло ждать, и потому психолог только слабо улыбнулся и пробормотал, что заглянет к Джо позже.
Инженер сгорбился и вышел за дверь. Роберт не повернул головы.
— Так что ты хотел узнать, Ларри? — повторил он вопрос, непринужденно расположившись в кресле.
Психолог уставился на бывшего подопечного, забыв даже про вопрос.
Этого человека он не знал, и дело было не в его ремесле, необычной одежде или отрастающих волосах. Незнакомец был заметен, он просто приковывал к себе взгляд, что никак не могло случиться с питомцем. Роберт не походил на расстроенного подопечного сенатора Данкана. Не напоминал старательного сиделку на апгрейде. Даже ученик Стейтонвиля и победитель сенатского конкурса казался слабой тенью нынешнего Роберта. Он стал ярче, словно вышел из тени на солнечный свет. Он не так сидел, смотрел, слушал и говорил. Он выглядел на удивление... Ларри задумался, подыскивая подходящее слово, но потом осознал, что это было слово "свободный". Роберт выглядел свободным. Это было странно, но это было так.
Субъект повторил вопрос, и Лоренс пришел в себя.
— Зачем ты сделал это? — прямо спросил он, решив брать быка за рога.
— Чтобы получить свободу. По законам Арены и с полными гражданскими правами.
Ларри потрясенно выдохнул.
— Но есть же другие способы, — заторопился он. — Бонусы, частные билли, решение консулов, в конце-то концов!
— Для меня все эти способы закончились, вот в чем проблема, — боец развел руками, и этот жест почему-то окончательно добил Паркера. Роберт не лгал, он действительно верил в то, что говорил, и от этого становилось особенно горько. — К тому же ваши законы не оставили мне времени, чтобы дождаться всех этих замечательных вещей, — добавил Роберт. — Новый закон о репродукции, — пояснил он, заметив недоумение во взгляде бывшего куратора. — Я был в программе.
— Но...
— Я не собираюсь плодить рабов, — перебил Роберт. — От того, что у меня нет детей, это не значит, что я не способен их любить.
Ларри вновь хотел возразить, но жест бойца был таким выразительным, что психолог закрыл рот.
— Не надо мне говорить о заботе, я не Билл, — внушительно продолжал Роберт. — С критикой у меня все в порядке. Вот тот слизняк, что сейчас вышел из комнаты, без зазрения совести продал свою семью. Это к вопросу о заботе, — добавил боец.
При слове "слизняк" Ларри попытался запротестовать, но, наткнувшись на прямой взгляд Роберта, замолчал. Возразить было нечего. Паркер только удивлялся, почему Роберт ни слова не сказал о себе.
— А другой не менее заботливый человек превратил Билла в механическую куклу. Держу пари, ему даже пальчиком не погрозили — вам ведь нравится подобная дрессура, разве нет?
— Все не так! — протестующе воскликнул Ларри. — Специальное воспитание — это только для тех, у кого выявлены дурные наклонности, — с горячностью принялся доказывать он.
По губам Роберта скользнула ироничная усмешка:
— Ты хотя бы себе, Ларри, не лги, — с укором проговорил он. — Какие у Билла дурные наклонности? Привычка ворчать? Это основание для ломки?
Лоренс отвел взгляд.
— Мы стараемся не допускать такого, — наконец-то выговорил он. — Но что мы можем сделать? На Причарда нет жалоб, — признал психолог.
— Еще бы...
— У нас на него вообще ничего нет! — с досадой бросил Ларри.
— У вас есть Билл.
Паркер негодующе вскинулся.
— Просто удивительно, — негромко заметил Роберт и сокрушенно покачал головой, — вы наворотили кучу дел, ставите опыты на людях, но при этом не можете решить простейшую задачу.
— Мы не можем допрашивать Билла, — твердо и размеренно ответил психолог и впервые взглянул Роберту прямо в глаза. — Он и так с трудом приходит в себя. И я не позволю причинить ему вред!
— Да кто же говорит о допросе? — почти с жалостью спросил попаданец. — Билл — это юридическое основание начать против того мерзавца следственные действия, — объяснил он. — В оставленном мире вашему Причарду подсунули бы питомца, а потом слушали бы через ошейник и собрали бы все необходимые данные.
Ларри задумался, уставившись прямо перед собой. Упрямо сжал губы.
— Тебе чай или кофе? — на правах хозяина поинтересовался Роберт, прерывая размышления психолога.
— А?.. Нет, не надо, просто воду, — машинально ответил Паркер, а потом, возвращаясь к своим мыслям, покачал головой: — Нет, Роберт, мы не можем рисковать питомцами. Никакая информация не стоит...
— Паркер, голову-то включи, — нетерпеливо перебил попаданец. — А если не получается, то хотя бы посмотри детективы оставленного мира. Ни за что не поверю, будто у вас их нет.
С этими словами Роберт поднялся и поставил перед Лоренсом бутылку минеральной воды.
— Я говорил о свободном, который будет изображать питомца, — после паузы пояснил боец, — и, кстати, ты подходишь на эту роль лучше всех. Во всяком случае, лучше всех, с кем я сталкивался в Службе адаптации, — уточнил Роберт.
— Почему?
— Во-первых, ты психолог, — напомнил боец. — А раз так, у тебя есть все возможности сохранить личность.
Закончив фразу, он вновь откинулся на спинку кресла и окинул гостя таким оценивающим взглядом, что Ларри почудилось, будто он неожиданно оказался на помосте аукциона. Ощущение было странным и на редкость неуютным.
— Во-вторых, ты не столичный житель, ты из Гамильтона... — продолжал Роберт.
— Да не из Гамильтона я! — с досадой возразил Ларри, которому за последний год несколько поднадоели постоянные напоминания о тесных связях с родным городом Джо Тейлора. — Я только в школу ходил в Гамильтоне, а так у нас ферма в пятнадцати километрах от города.
— Это еще лучше, — ничуть не смутился Роберт. Ларри даже показалось, будто он вообще не обратил внимания на его вспышку. — Ты не столичный житель, ты не успел примелькаться перед здешними обитателями, — размеренно говорил боец, словно размышлял вслух, — и, значит, шанс, что тебя опознают, ничтожен. Ну, а в худшем случае бритая голова и униформа сделают тебя практически невидимым, — заключил Роберт. — И, наконец, у тебя есть подходящая специальность — простая, но нужная.
Ларри недоуменно уставился на Роберта.
— Ты же водишь машину, — напомнил боец. — И я никогда не поверю, будто парень с фермы не умеет ее ремонтировать, — добавил он. — Уверен, ты и грузовик водишь, и что еще там у вас на ферме? — Роберт оперся локтем на подлокотник кресла и вопросительно взглянул на психолога, слово собирался отыскать ответ у него на лбу. — В общем, с обязанностями водителя-механика ты справишься, — объявил он. — На категорию "С" наверняка, а, возможно, и на "В" — большего-то и не нужно.
— Роберт, — Ларри, наконец, вышел из оцепенения, — слушать через ошейник можно только питомцев А-Плюс и больше никого!
Попаданец усмехнулся.
— Глупости, — отмахнулся он. — Добавить в стандартный ошейник еще одно устройство — не проблема. Нет, правда, что тебя смущает? — Роберт вопросительно уставился на гостя. — Как подсунуть тебя мерзавцу? Ничего, поднапряжетесь и придумаете, — заметил он. — Или... ты просто боишься? — догадался Роберт.
— Чего мне бояться! — ответ прозвучал так напряженно, что боец изучающе уставился на психолога.
— Вот и я тоже думаю — чего? — проговорил Роберт. — Ну, побреют тебя — переживешь. Ошейник наденут, проведут личный досмотр... — принялся перечислять попаданец. — Неприятно, признаю, но ты и сам проводил личные досмотры и ничего. Если уж на то пошло, это обязательный этап при любом изменении в жизни питомца, — заметил боец. — Форма тоже чепуха. Конечно, тебя могут наказать, строго говоря, тебя обязательно за что-нибудь накажут, — задумчиво проговорил Роберт, — иначе с чего Билл стал таким? Но вообще-то, разрядник, колодки и порку выносят даже женщины, так что справишься...
— Ну, знаешь, — возмутился Паркер и недовольным жестом отодвинул бутылку с минералкой. — Женщин пороть запрещено!
Роберт хмыкнул:
— Тебе надо познакомиться с моим нынешним куратором, — заметил он. — Вы обязательно найдете общий язык — он такой же энтузиаст и идеалист, так же верит в безупречность вашего мира и служение обществу.
Шокированной насмешкой, Паркер сдвинул брови, и Роберт с сожалением покачал головой.
— Послушай, Ларри, да мало ли что запрещают, — уже другим, сочувственным, тоном проговорил он. — Убивать тоже запрещено, но Акула стал убийцей еще за пределами Арены. И я лично видел, как пороли женщину, да еще публично. Это только в Стейтонвиле наказывают в кабинках, а у частников порют при всех, — сообщил он. — Понимаю, не самая приятная перспектива, но посмотри на это с другой стороны, — Роберт наклонился вперед и заговорил с той убедительностью, с которой выступал на прецепториях большого питомника и на защите своего проекта. — Если ты решишься изобразить питомца, то получишь полную информацию из первых рук. А еще поймешь, почему я не желаю выполнять закон о репродукции. Ты ведь хочешь это понять, правда?
Паркер молчал, решив не повторять очевидное.
— Что ж, у тебя появится такая возможность, — заключил Роберт. — А, главное, ты сможешь остановить мерзавца.
Ларри вновь кивнул, а потом резко сменил тему:
— Скажи, зачем ты лгал Таненбауму?
Психолог надеялся, что Роберт возмутится, примется доказывать, что всегда был честен. Вместо этого субъект серьезно взглянул ему в глаза и задал встречный вопрос:
— А почему я должен был говорить ему правду?
Лоренс ошеломленно смотрел на бывшего подопечного.
— Нет, правда, Ларри, с чего я должен был доверять ему, Райту, тебе?
— Но ведь я...
— Я помню, — перебил Роберт. — И я благодарен тебе за энциклопедию и ролик. Именно поэтому я сейчас с тобой и разговариваю. Но причем тут Таненбаум?
Паркер с минуту помолчал, осмысливая сказанное.
— А сейчас...
— А сейчас мне больше нечего терять, — объявил Роберт и улыбнулся. — Разве что жизнь, но в вашем мире это не самая страшная потеря. Хуже потерять себя. Постарайся не потерять себя, Ларри.
* * *
Томас Лонгвуд и Джеймс Торнтон слушали Паркера в молчании, ни разу не прервав его вопросами или какими-либо замечаниями. Зато когда психолог завершил отчет, директор Службы адаптации почти обреченно кивнул и проговорил, как будто про себя:
— Так и знал... Потрясающий человек! Ходячий тестер системы... И, кстати, он прав, его идея с Причардом может сработать.
— Я должен буду...
— Не вы! — одновременно оборвали подчиненного Лонгвуд и Торнтон. С некоторым недоумением переглянулись, а потом директор заговорил уже более мирно: — Нет, Лоренс, у вас другие обязанности, но, вполне возможно, именно вы будете готовить людей для подобной работы.
— Но как я буду готовить других, если у меня самого нет нужного опыта? — запротестовал Паркер.
Торнтон обеспокоенно нахмурился. Лонгвуд бросил на него предостерегающий взгляд.
— Послушайте, Лоренс, вы прекрасный психолог и вполне можете просчитать ситуацию на перспективу, — заговорил директор спокойным, почти безразличным тоном. — К тому же в данном случае нет никакой необходимости отправлять к свободному Причарду агента — достаточно будет подменить пару-тройку ошейников на его питомцах, и мы получим полную информацию без какого-либо риска.
— Простите, шеф, но я считаю, что такая мера не даст результатов, — возразил Ларри.
— Обоснуйте, — распорядился директор.
Психолог на мгновение задумался, а потом медленно проговорил:
— Если в доме свободного Причарда сложилась ситуация, о которой мы подозреваем, то его питомцы давно адаптировались к ней, исправно выполняют правила, и, следовательно, при простом прослушивании ситуация будет казаться неотличимой от нормы. Оценить истинное положение дел возможно только при отслеживании реакции свободного Причарда на новичка. А это возвращает нас к необходимости отправить к подозреваемому агента. Полагаю, у меня есть все шансы успешно справиться с работой, — заключил он.
Лонгвуд и Торнтон вновь переглянулись. Торнтон помрачнел.
— Хорошо, Лоренс, я обдумаю ваше предложение, — директор отвечал Паркеру, но смотрел на Торнтона. Волнение подчиненного за ученика было естественным и вызывало сочувствие. И все же отрицать правоту молодого специалиста было бессмысленно. — Вы можете идти.
— Но...
— Идите, Лоренс, такие дела не решаются в один день.
Когда молодой психолог покинул кабинет, Лонгвуд встал из-за стола и подошел к окну.
— Идея хороша, — проговорил, наконец, он. — И Паркер действительно удачная кандидатура.
— Это рискованно, — Торнтон присоединился к шефу, обозревая давно изученный и смертельно надоевший городской пейзаж за окном.
— Ну, какие в нашем обществе могут быть риски для питомца, — неискренне проговорил директор и сразу же оборвал себя: — Вы правы, Джеймс, риск есть, но, во-первых, Паркер будет под наблюдением, во-вторых, если ситуация начнет выходить из-под контроля, парня немедленно эвакуируют. А в третьих, проблему необходимо решать и, желательно, поскорей.
— Я полагал, Лоренс будет проводить исследования. Он талант.
— Да, — согласился Лонгвуд, — он и будет их проводить, но в другой области.
Директор отвернулся от окна и посмотрел в лицо подчиненного:
— Сожалею, Джеймс, я знаю, как вы относитесь к ученикам, но мне придется забрать Лоренса. Необходимо создавать новую группу. А еще мне придется забрать Милфорда...
— А Райт? — напомнил Торнтон.
— Ну, что вы, — губы Лонгвуда на мгновение исказила ироничная усмешка, — Райт пойдет на повышение и даже в столице, — директор и глава экспериментальной группы обменялись понимающими взглядами, а затем Лонгвуд продолжил свою мысль: — Полагаю, он даже станет звездой. Прекрасный пример нумера, который смог вырасти в свободного гражданина. Его история будет хорошо смотреться в новостях и наилучшим образом рекламировать нашу Службу.
Почти с одинаковыми улыбками собеседники вновь повернулись к окну, несколько минут любовались панорамой столицы, а потом Торнтон проговорил:
— Никогда не думал, что скажу это, но субъект... он мог бы работать у нас...
— Вряд ли, — возразил директор. — Но в любом случае, теперь слишком поздно. Хотя... — Лонгвуд задумался, как поточнее выразить свою мысль. — Если он не может работать у нас, пусть, по крайней мере, работает на нас. У него это неплохо получается и уже который раз.
Торнтон согласно кивнул.
— Райт совершил ошибку, — с сожалением признал он.
— Не он один, — возразил директор. — Мы тоже дали маху, а теперь ошибки множатся, и Бог знает к чему могут привести.
Лонгвуд нахмурился и скрестил руки на груди.
— Продолжайте наблюдения за остальными субъектами и начните проверку эксперимента с самого начала, — распорядился он, и Торнтон понял, что распоряжение было естественным продолжением размышлений шефа. — А что до нашего героя, — Лонгвуд остановился, прежде чем высказать свою мысль: — Было бы лучше забрать его с Арены.
— Мой родственник не пойдет против Томпсона, — неловко сообщил глава экспериментальной группы.
— Даже не сомневаюсь, — директор Службы адаптации был мрачен.
— Но...если нам удастся благополучно решить дело Причарда... — вновь заговорил Торнтон.
— ...то нас осыплют похвалами и назовут спасителями общества, — подхватил директор. — И это будет не так уж и далеко от истины, — заметил он. — Только после дела Причарда возникнет дело Патерсона, или какого-нибудь другого безумца. А, бросьте, Джеймс, — уже другим, бодрым тоном проговорил Лонгвуд. — Не беспокойтесь за Паркера. Возможно, в будущем нам достаточно будет пустить слух, что в любой закупке питомцев может оказаться наш человек, как безответственные опекуны возьмутся за ум, и нам не придется рисковать людьми.
Оставшись один, Лонгвуд несколько раз прошелся по кабинету, постоял у окна, переворошил копии рекламных плакатов с субъектом. Его одноклассник пристально смотрел в объектив, так что казалось, будто он смотрит прямо в глаза сопитомнику, и от этого взгляда Лонгвуду сделалось неуютно.
