Он появился рано утром, когда с травы только начинала исчезать роса. Всадник на сером скакуне, скрывающий лицо под капюшоном плаща. При нём не было никакого оружия, даже правый сапог, куда одинокие путники часто прятали нож, пустовал; серый плащ, дырявый в нескольких местах, походил на плащ оборванца; сапоги явно повидали лучшие годы. Однако один лишь образ человека носил пугающий вид, и всякий раз по его сюда прибытии в деревне раздавались тревожные причитания женщин, лай собак, плач детей.
Всякий раз, кроме этого.
Лошадь чуть слышно фыркнула, когда обутая в потёртый сапог нога сильнее опёрлась на стремя, позволяя седоку спуститься на землю. От тракта в село вела узкая замшелая тропинка, но неизвестный шёл её краем, не желая портить виднеющиеся на буром грунте следы, и сапоги медленно темнели от мокрой растительности. Плащу это не грозило — ветер подхватил его и принялся играть, словно с парусом. Такая погода была привычна для здешних мест. Оставленное сушиться белье могло обнаружиться среди полей подсолнуха на юге долины, в зарослях смородины на опушке леса, или даже в реке, в месте, где лента воды сужалась и коряги вылавливали мусор. Обыкновенным состоянием флюгеров, исполненных в форме дракончиков, было кружение и дрожание на манер перепуганного кролика. А главной проблемой детей, играющих на улице, являлась пыль, поднимающаяся столбом и норовящая забраться в глаза.
Этим утром ветер лишь сдувал пепел с почерневших от гари бревенчатых обломков — того, что осталось от крестьянских домов, сожжённых дотла. От них в небо взвивались косые столбики серого дыма, постепенно растворяющиеся в воздухе. Земля почернела от копоти и сажи. Кое-где уцелела трава, мокрая от росы. И крови.
Человек в плаще медленно шагал между стройными рядами двориков, разделённых друг с другом погоревшими заборчиками, у каждого из которых в центре имелся пепельный бугор. Бугров было немного, некто остановился у того, который был заметно меньше других. Из безобразного крошева золы и досок торчала рука, серая и скрюченная предсмертной болью. Неизвестный присел рядом с ней на корточки, позволив себе разглядеть вывихнутые костяшки пальцев. Он знал этого человека. Не настолько хорошо, чтобы называть другом, но достаточно, чтобы считать его хорошим человеком.
Вернувшись к коню, некто в плаще отвязал от седла сложенное узелком дырявое полотнище, в котором бренчали инструменты. Он торопился. На небе уже собрались чёрные птицы, сбиваясь в стаи, шелестя крыльями и крича. Они только учуяли запах и пока не заметили трупов. Неизвестный хотел похоронить мёртвых прежде, чем это произойдёт.
Затем он отправится по следам, которые поджигатели неразумно оставили после себя на широком тракте. Будет идти, пока не даст чёрным птицам наесться телами тех, кто оставил эти следы. Люди звали его Бродягой, потому что большую часть жизни он бродил по миру, без цели и смысла. Но теперь у него есть цель.
Пролог
Почувствовав, как на руках и на напряжённом от езды животе появляются мурашки, Партегон спустил засученные рукава к запястьям, плотнее сдвинул друг с другом края плаща, подтянул капюшон. До наступления ночи оставалось около получаса, однако уже успело похолодать. Под тонкой тканью штанин чувствовалась мелкая дрожь, говорящая о том, что лошадь тоже начала мёрзнуть. Ничего удивительного. Как только волшебник спустился с пологой стороны линии холмов, означающей границу Лесдриада, воздух заметно посуровел, а ноздри жеребца заклубили пар. Родные земли словно прогоняли его назад: "Прочь, ты здесь отныне чужой!"
Граница предлеска, изуродованного буреломами и сухими колючками, встретила волшебника ещё менее приветливо. Крепче повеяло прохладой, с вершин крон задул ветер, насвистывая мелодии в дуплах и полых пеньках. Деревья были совершенно голыми, они умерли сотню лет назад, но до сих пор в большинстве своём стояли крепко, вцепившись в безродную почву длинными пястями корней.
Партегон ехал медленно, чтобы ветер не сильно жёг кожу. Сквозь борозды в плотном сплетении ветвей вскоре показались первые звёзды, извещая о наступлении ночи. Одна из них была столь крупной, что волшебник невольно загляделся на неё и вскоре понял, что смотрит вовсе не на звезду, а на то, что по всем правилам не могло вызвать у него удивление. Он смотрел на зажжённый фонарь на верхушке дозорной башни, принадлежавшей замку. Фонарь должен светить каждую ночь, но на деле это правило интересовало только самого Партегона. Когда же он уезжал из крепости, что было не редким случаем, о фонаре забывали. Ещё никогда волшебник не видел этот свет со стороны, по возвращению в замок. Никогда, до сегодняшней ночи.
"Либо проснулась чья-то совесть, — подумал он, — либо что-то случилось".
Первый вариант казался сомнительным, но маг отчего-то не хотел раздумывать над вторым и успокоил себя мыслью, что это простая случайность. Плотнее закутался в плащ, спрятал в нём руки, позволил своему телу ритмично покачиваться в седле.
Ехал по обозначенной дороге, широкой прогалине в плотном построении стволов, пересекаемой тонкой чертой тропинки. Смотрел только вперёд, на мигающий свет фонаря или на дорогу, не глядя по сторонам и не обращая внимание на хрустящие кроны, на россыпь сушняка, которую ветер перебрасывал через дорогу. На луну, загоревшуюся так же ярко, как фонарь, и на звёзды, коих уже стало не меньше, чем деревьев. Не замечал гомона птиц и зверей. Мёртвый лес был пуст, вместе с листвой он лишился всякой живности, а оттого был тих. Но именно эта тишь позволяла услышать звуки из лесов, расположенных на западе, за холмами. Вой волков, щебетание куниц, уханье филинов, свист, визг козодоев. Ветер не заглушал эти звуки, а только усиливал, вторил им и как будто выстраивал в мелодию.
Так, под несмолкаемый гвалт, доносящийся с запада, маг медленно ехал домой, и мысли его витали вокруг чего угодно, фонаря, замка, дела, которое он нерешённым оставил в Лесдриаде, вокруг тёплого чая с печеньями, ждущего его дома, в уютном кабинете с горящим камином. Вокруг всего, кроме природного гомона, к которому волшебник успел привыкнуть, пока проводил в этом лесу половину молодости. Всякий раз, проезжая здесь, он относился ко всем этим звукам совершенно равнодушно, как к само собой разумеющемуся явлению.
Так же было бы и этой ночью, если бы среди гомона не раздался один единственный звук. Звук, к которому маг не был привычен.
Он резко схватил поводья, затормозил лошадь, которая, перепуганная, недовольно зафырчала, опёрся рукой о её шею и оглянулся, через левое плечо. Одним целым и одним мёртвым, пересечённым шрамом глазами маг уставился на ворону, сидящую на голой ветви, приоткрывшую клюв и нагло наклонившую голову набок. Она покрутила глазом, будто разглядывая его, моргнула пару раз и каркнула снова. С клюва сошёл пар.
Первым игру в гляделки бросил Партегон. Он выровнялся в седле, вслушался в серенаду звуков. И только тогда услышал. Вороньи крики раздавались во множестве, не только с запада, но и со стороны замка.
Ещё раз взглянув на огонёк фонаря, он ударил пятками серые, в яблоках, бока жеребца, и тот, перепуганный донельзя — второй раз за минувшие полминуты, понёсся галопом по обозначенной рядками деревьев дороге. Капюшон слетел с головы мага, плащ зареял за спиной, дыры рукавов вздулись, как и ноздри коня. Ветер ударил в лицо, обжёг кожу.
По приближению к замку крики становились отчётливее. Ворон, сидевших на ветвях, становилось больше. Время от времени они поднимали галдёж, от которого закладывало уши. Выбравшись из леса и подняв голову, маг увидел кружащие по небу стаи. Вскоре группки чёрных фигурок уже встречались на дороге. Они сидели, заслоняя проезд, и взлетали, стоило всаднику оказаться достаточно близко. Не оборачиваясь, Партегон понимал, что они садятся обратно за его спиной.
Способный весь день скакать галопом жеребец был столь усерден в этот раз, что начал уставать спустя несколько минут. Наездник и не думал его замедлять. Притормозил он лишь у кромки обрыва, окружающего крепость. Под храп переводящего дыхание коня, стал искать глазами линзу на другой стороне. Слава Богам, фонарь в этот раз светил ярко, и маг увидел отсвет (а раньше стоял перед обрывом по полчаса), вскинул руку, применяя на линзе магию. Половина моста, которую держали цепи, оторвалась от стены и опустилась на место. Волшебник тронул коня и, когда оказался с другой стороны рва, не стал останавливаться и поднимать мост обратно. Этим пусть займётся кто-нибудь другой утром.
Взору его предстал ночной замок, застланный пеленой теней от стен и башен и запятнанный лунным светом, добирающимся лишь до отдельных редких участков. Волшебник стал на землю, подвёл усталого коня под кровлю, привязал на скорую руку. Потом заторопился к дверям крепости. Между спицами решёток, на перетянутых цепях, стволах подпорок и зубцах стен сидели птицы, отпускающие ему вслед настырные крики. Маг на них не смотрел.
За дверьми оказалось так же холодно, как и на улице. Воздух проникал в щели, пробоины в стенах и бойницы, а обогревать огромное помещение было попросту нечем. Но в присутствии Партегона в прихожем зале на ночь хотя бы прикрывали самые крупные дыры. Стараясь не обращать внимание на холод, он пересёк зал и оказался на развилке. Слева виднелся спуск в его кабинет с камином, печеньями и всеми ингредиентами для чая; справа была лестница, ведущая на вершину башни с фонарём. Не раздумывая, волшебник свернул направо.
Лестница тянулась ввысь, теряясь под куполом башни. За долгие годы Партегон так и не привык по ней подниматься. Чередуя медленный темп подъёма и быстрый, с перескакиванием через ступеньку, он следил за дыханием.
В окне слева мелькнула тень. Партегон успел расслышать сварливый вороний крик, прежде чем одна из ступенек хрустнула и обвалилась прямо под его сапогом. Нога повисла над пустотой в высоту добрых пять человеческих ростов. Подключив всю свою ловкость, какая была, маг удержался. Второй ногой он продолжал стоять на целой ступени, предшествующей обвалу, руками упёрся в последующие. Вынув ногу из получившейся щели, поставил её на твёрдую поверхность, а затем и всё тело перенёс на участок, подальше от обвала. Глянул в окно. Ворона, загородившая пейзаж ночного неба, отпустила ещё один крик, после чего повернулась к магу хвостом и сорвалась вниз.
Весь оставшийся путь наверх он был осторожен, как заяц.
На вершине его ждал Алон. Парнишка облокачивался спиной о единственный более-менее целый зубец, внимая птичьему гомону, смотрел в небо и словно чего-то ожидал. Его силуэт был на половину освещён луной, а на другую скрыт темнотой. Когда Партегон поднялся, Алон повернул к нему голову.
— Магистр! — завопил он, отрывая спину от зубца. — Вы вернулись!
Несмотря на повязку, заслонявшую ему всё, что ниже глаз, волшебник отлично помнил его лицо. Такие повязки, скрывающие не только лица, но и то, что они выражают, были нужны всем молодым магам.
— Хорошо же ты стоишь на страже, если проглазел, как я въезжал во двор! — Партегон сказал это не строго и даже с усмешкой, потому что знал, какие последуют оправдания:
— Простите меня, магистр. Ворон нынче столько много! Они постоянно мелькают перед глазами, всюду движение. Я бы не заметил армию Лесдриадцев, если бы они спятили до того, чтобы решить захватить наш полуразвалившийся замок. Не то что одного человека. А от постоянного галдежа я, видно, не расслышал, как вы открывали ворота.
— Я понимаю, — сказал Партегон, тем не менее ощущая обиду на ученика. Какой толк в этих дежурствах, если любой, кто захочет, может проникнуть внутрь незамеченным?
— Вы только с дороги, — сообразил Алон. — Зайдите к себе в кабинет, вам наверняка хочется есть и спать.
— Я постою на дежурстве вместе с тобой, — возразил магистр. Закутавшись в плащ, он прошёл к той части башни, у которой отсутствовала обочина с зубцами.
— Осторожнее! — выкрикнул молодой волшебник. — Вы можете свалиться с края. В последнее время... с тех пор, как тут появились вороны, происходит какая-то ерунда. Всё постоянно обваливается. Только за эту неделю те, кто дежурил здесь, трижды едва не сорвались вниз, и дважды мне на голову чуть не свалился камень.
— Догадываюсь, — спокойно ответил Партегон, протянув руку к фонарю и с помощью магии повернув его огромную линзу вниз. Свет упал на дворик крепости и поймал с десяток птичьих фигурок, которые уже спустя секунду разлетелись в стороны. — Когда я поднимался сюда, одна из ступенек обвалилась под моей ногой. Ворона в это время спокойно сидела в окне.
— Странно.
— Ты ведь слишком умён, чтобы думать, что это совпадения, — Партегон на секунду обернулся к юноше.
— Что толку с моего ума? Магистры не объясняют нам ничего, что это за вороны, откуда они взялись, как связаны с всеми этими неудачами. На все наши вопросы они бурчат что-то непонятное, а потом заставляют нас светить ночью фонарём и поджигать надоедливых птиц. Но сколько мы их не поджигаем, они всё прилетают и прилетают. На всех нам магии не хватит. У меня даже была мысль...
— Договаривай.
— Была мысль, что они сами толком ничего не знают. Магистры. Вот и не говорят нам.
— Молодец, — без тени ехидства сказал Партегон. — Ты сделал почти правильные выводы. Для тебя не секрет, что я не очень хорошо отношусь к другим магистрам здесь. Теперь ты понимаешь, почему?
Алон тактично не ответил.
— Что думаешь сам? — спросил его волшебник.
— Ну... если б этот лес вокруг замка был бы живой.., — стоя спиной к ученику, Партегон услышал, как тот поправляет повязку, мешающую говорить, — ...то я бы подумал, что они просто куда-то перелетают, от чего-то бегут, а остановились здесь на какое-то время.
— Однако лес вокруг мёртвый. А обычные вороны не появлялись и в окраине этого замка, наверное, со времён сотворения мира. Ни галки, ни сороки, ни грачи, никакие. Потому что это умные птицы.
— Если это не обычные вороны, то какие тогда?
Партегон повернулся к юноше, вскинул голову, понимая, что его мертвый глаз в лунном свете выглядит вдвойне мерзко, почесал острый подбородок и бородку, ещё больше его заостряющую.
— Даже не важно то, что это за вороны, сколь важно само их появление.
— Ну вот, — Алон уставился себе в ноги. — Вы тоже начинаете говорить непонятно, как и другие магистры. Может, вы тоже ничего не знаете?
Палтанон усмехнулся.
— Я всего лишь хочу, чтобы ты сам всё понял. Спустись в библиотеку и принеси свитки, лежащие на верхушке того шкафа, который упал в прошлом году.
— Магистр?
— Давай же. Я пока постою и покручу фонарь. Только будь осторожен на спуске. Вместо одной из ступенек отныне зияет пустота.
Немного помедлив, ученик заторопился к отверстию лестницы и вскоре погрузился в него, словно в бочку. Глядя на вороньи стаи, мелькающие на фоне луны, Партегон вспоминал, как сильно привязался к парнишке. Он был смышлёным и — о Боги! — адекватным, наверное, единственным в замке, кроме самого Партегона.
Пропадал Алон недолго. Вскоре всплыл из-за потолка ниши так же скоро и плавно, как и погружался. В руках нёс бумагу, свёрнутую в трубку и перевязанную лентой. Подойдя к магистру, он сказал:
— Нет смысла спрашивать, что это такое. Вы ведь сами догадались, что я заглянул туда, пока шёл.
— Верно, нет, — подавив улыбку, кивнул тот. — Ты слышал о нём раньше?
— О пророчестве Кхаёли? Совсем немного. Только то, что предсказания из него сбываются крайне выборочно. Примерно одно из десятка. Так же, если бы пророчество составил я и угадал в паре случаев.
— Дело в том, — проговорил маг, поглядывая на луну, — что Кхаёля расставляла даты достаточно приблизительно, основываясь на домыслах и наблюдениях из своих видений. Согласись, было бы странно, когда в твоём видении будущего чей-то голос свыше шепнул чуть слышно: "это тысяча двести девяносто шестой год". Из этих предсказаний сбывается куда больше, чем это замечают люди.
— Тогда, — замялся юноша. — Это всё правда? Но в таком случае мы можем знать, что случится в будущем! И попытаться предотвратить то, что покажется нам неблагоприятным!
— Как всё просто! Точно так же, как казалось мне, когда я так же впервые услышал о пророчестве. Во-первых, я не сказал, что всё это правда. Сбываются некоторые предсказания, а не все. Во-вторых, предсказания обрываются. Разверни свиток и найди последний абзац. Он датируется нынешним годом.
Молодой маг выполнил поручение и начал читать:
— "Реки и озёра на юге закипят от крови. Гиблонтский лес будет гореть, и гореть вместе с ним будут его хозяева. Тысячами будут считаться корабли, что поплывут с востока на запад через великое море. С неба явится дракон и обрушит своё пламя на замок в большой пустыне, разделяющей юг и север Колорида. Королеву он украдёт в своё логово, что в глубине гор. Придёт королева иная, демон с человеческой плотью, носящий отпечаток Коргама. В тот же месяц на землю сойдёт Лая, богиня, олицетворяющая красоту. В Пустую Землю..." — Алон смолк.
— Ты всё прочитал правильно, — сказал ему Партегон.
— "...В Пустую Землю явятся вороны..." — тем не менее докончил юноша. — Как это возможно?
— Продолжай думать, — ответил магистр, поворачиваясь ко двору сам и поворачивая в его сторону фонарь. — И вскоре ты всё поймёшь.
* * *
"Год 1313:
Реки и озёра на юге закипят от крови. Гиблонтский лес будет гореть, и гореть вместе с ним будут его хозяева. Тысячами будут считаться корабли, что поплывут с востока на запад через великое море. С неба явится дракон и обрушит своё пламя на замок в большой пустыне, разделяющей юг и север Колорида. Королеву он украдёт в своё логово, что в глубине гор. Придёт королева иная, демон с человеческой плотью, носящий отпечаток Коргама. В тот же месяц на землю сойдёт Лая, богиня, олицетворяющая красоту. В Пустую Землю явятся вороны. Немного пройдёт времени, прежде чем двое старых противников по разные стороны Вестора вновь сойдутся в поединке. Человек-беда, борец за добро и творец зла, найдёт себя и своё место. Лавина спадёт с гор Брайа. Рухнет тонкая скорлупа, отделяющая людей от Солнца Драконов. Люди перейдут туман"
