Потерявший имя

Потерявший имя.

Этого никогда не было...

Но, если будет...

Часть первая

Пронзительно синее небо.

Белые облака.

Вялые, словно корки съеденного на прошлой неделе арбуза, мысли.

Где-то, возможно, идет дождь.

Удары сердца отдаются в ушах и, кажется, что ходит ходуном земля.

Кровь приливает к мозгу, затем к ногам и все тело горит, словно в огне.

Ноют мускулы, в глазах иногда темнеет, но сердце упорно колотится: стук-стук, словно заставляя умирающий мозг додумать какую-то, очень нужную, мысль.

Тихий ветер, желтый песок, темно-зеленая вода, нежно ласкающая подошвы грубых, армейских сапог с высокими голенищами на шнуровке.

Тяжелый вздох и легкие обжигает горячий воздух...

Что-то подсказывает мне, что лежать на пляже, в это время, в одежде — не дело, но встать, раздеться...

Может, просто чуть-чуть сползти?

И тогда, набежавшая волна зальет ноги, перекатится через грудь и животворным ручьем омоет разгоряченное лицо...

Нет. Это тоже не выход...

Чуть-чуть приоткрыв глаза наблюдаю за небом: там, высоко, белые громады облаков плывут по своим незатейливым делам. Им до меня нет никакого дела. Да и мне — тоже...

Сколько может лежать под палящим солнцем человек? Час? Два? Двадцать минут?

Закрыв глаза, мрачно думаю о том, что-же будет дальше...

...Капли дождя упали на лицо и, словно живая вода, вернули...

Откуда?

Из сна?

Провала?

Или — тривиального обморока?

Жадно ловлю губами капельки дождя и смеюсь.

Нет, не смеюсь — Хохочу!

Хохочу от удивительного чувства жизни вокруг...

Раскат грома веселит меня еще больше; налетевший порыв ветра срывает пенные верхушки волн, бросает к ногам и, легко оттолкнувшись, я парю над песком, заливаемым приливом и дождем.

Кувыркнувшись, для пробы, устремляюсь вверх, к тучам, изрыгающим дождь и красивейшие зигзаги молний, а затем вниз, к бушующему морю...

Задеваю, нечаянно, камень и тот вдруг взрывается миллиардами разноцветных осколков, которые, замерев на мгновение, наперекор всем законам, взлетают вверх и висят, освещая море над камнем, частью которого они были...

Ну, вот и всё...

* * *

*

Огромный, на полстены, экран, сверкал яркими красками.

— Ну-с, начнем, пожалуй? — Монтажер глупо ухмыльнулся.

... За окном уже давно висит ночь и в тихом шелесте снега слышится музыка, далекая и нежная.

Экран наполнен бесконечной вереницей кадров — студия в работе:

— Нет! Не этот, следующий... Ага...

— Сколько еще?

— Хватит и повеситься, и замотаться...

— Прекратить балаган! — Это режиссер.

"Зверь-баба, ну да ничего — к утру спечётся, а там мы все сделаем по моему!"

Монтажер, с темными кругами под глазами тянется к сигаретам.

— Ну ты и задал задачку... А ведь, черт побери, красиво получается!

— Ага. Слушай, а если без "компрессии"?

— А если без советов? — Монтажер злобно вбил сигарету в пепельницу. — Тащи еще кофе. Будем дальше делать...

Внезапно студию залил яркий свет.

Журналист и монтажер зажмурились и тихо, сквозь зубы, выматерились: "настраивай теперь этот чертов экран, по новой!"

— А, вот Вы чем здесь занимаетесь... Ну, извините, что помешал! — Продюсер студии, мило улыбаясь, выключил свет и закрыл за собой дверь.

Выждав пять минут, оба потянулись за сигаретами.

— Можно подумать, этот... Не знает, что завтра...

— Сегодня.

— ... Сегодня, в 22.00 — эфир!

— Он знает. Потому и волнуется. Это первая передача, такого типа...А ее еще копировать, цифровать...

Журналист в ответ только вздохнул. Яркие огоньки сигарет описывали грациозные дуги, то угасая, то разгораясь.

— Хотелось бы мне знать, где он шунгОвый экран раздобыл?

— Мама, на Рождество, подарила. — Предположил монтажер и внимательно посмотрел на кресло у стены, в котором, откинув голову на высокую спинку, спал режиссер.

— Всё. Спеклась. — Констатировал факт журналист и загасив окурок, встал с тихо скрипнувшего стула. — Надо цвет вернуть...

Монтажер потянулся, что-то переключая на пульте.

— Минут семь делать по новой?

— Нет. Секунд сорок. Повезло: ждал, что ты за кофе пойдешь, закрепил...

— Слушай... Ты настраивай, а я, эту... В "КО" откачу. А то, сопит, отвлекает...

— Давай, — согласился монтажер.

— И, кофе, не забудь! — Шепотом крикнул он вдогонку.

Через минуту дверь тихо скрипнула, журналист рыбкой-угрем скользнул внутрь и торжественно водрузил кофейник на заляпанную столешницу, рядом с двумя кружками, мельком глянул на часы и устало опустился на стул.

— Минус сорок секунд, со слов "Хорошо ли это..." — Монтажер поправил растрепанную, взмокшую прическу и махнул рукой, давая отмашку.

— ... Хорошо ли это? Плохо ли? Решать не нам. Каждый делает то, что умеет лучше всего. Люди, о которых мы Вам рассказываем — разные. Но, объединяет их одно — Жажда Жить, стремление жить так, как живут здоровые люди, жить среди людей... Давайте вспомним "Повесть о Настоящем Человеке" и поклонимся низко тем, кто имеет огромную волю к победе...

— ...Отлично... Нам с тобой, за эту передачу, отвалят кучу "комплиментов"!

— Брось, Витя... Тебе, может быть — да. Мне — вломят по первое число, за то, что мало рекламных пауз... Или еще за что-нибудь...

— Зато: три месяца по командировкам! Заграничным!

— Ага. Из ЮАР в Корею, которая Северная. Из Кореи — в Германию и так почти тридцать стран. — Журналист устало потер виски. — И почти три года подготовки. Три года полунищего существования...

— И, как результат — двух часовая передача, в прайм-тайм, по всему миру! Во всех часовых поясах! На всех языках!

— И седые волосы, когда выходишь из госпиталя или больницы, для детей-сирот... Нашей долбанной стране крупно повезло, что Наступающий год, провозгласили "Годом Человека"! Иначе, не было бы этой передачи в прай-тайм, по всем каналам...

— Эк ты раскис... Ничего, доделаем — напьешься... Враз соберешься!

— Уже собрался. Даже билеты взял, на самолет до островов. До тех самых, где эта передача показываться не будет. Стоп-стоп! Далеко замотал... Назад, до нуля сорока трех.

— Это что — Германия?

— Швеция. Последняя четырехминутка.

— Сколько там?

— Без пяти восемь. Все, Витя. Теперь этот "кусок моря" и — "ключи на старт"!

— А ты знаешь... Передача-то не веселая...

— "Тихая печаль наполняет комнату.

В голове туман и приходит боль.

Осень отшумевшая, золотой листвой." — Тихо продекламировал журналист.

— Ага. "Тупой и гнутый нож,

Пирог, исчезнувший в ночи.

Вокруг тебя обман и ложь,

Поди, хоть что-то разбери..."

Дружный взрыв хохота был прерван внезапно открывшейся дверью:

— А! Сволочи! Кто из Вас догадался устроить меня в а-а-а-апчхи, апчхи, в аппаратной?! Там же дубак!

Громкий хохот потряс стены "монтажки".

Разгневанная подобным обращением, режиссер схватила кофейник и обнаружив, что он пуст, злобно выскочила в коридор.

— Тыбыдын, тыбыдын... — Грустно, сквозь смех, сказал монтажер, отбивая пальцами такт.

— Тыбыдец! — Весело закончил журналист и в этот момент, в коридоре раздался грохот.

— Хорошо хоть кофейник железный! — Плача от смеха и сползая со стула, добавил он.

— Пойди, глянь, цела она там? — Внезапно обеспокоился Витя.

С "нежной" улыбкой на устах, журналист вышел из студии, и, сделав буквально пять шагов, наткнулся на валяющийся стул. Зашипев от боли, он нащупал выключатель и включил свет: режиссера не было, только в углу, возле решетки, темнела кучка кофейной гущи.

"Ну, хоть не убилась и то ладно..." — Решил он про себя и поспешил вернуться в "монтажку".

— Слушай... А ты где снимал этот берег?

— А я его не снимал. Мне подарил его один человек... Ему очень понравилась идея, и он попросил закончить передачу этими кадрами.

— С душой снято. — Мечтательно сказал Витя. — Оператор — редкий "Стервь"!

Прищурившись, журналист внимательно всматривался в вид, на экране:

Пронзительно синее небо, горячий песок и бездонно-зеленое море. Видимо, именно так и выглядела Земля много лет назад.

— ... Человек — как Океан. Хорошее или плохое настроение — Прилив и Отлив. Ревность — Шторм. Любовь — тихий плеск волн у ног. Человек, как Океан, в силе своей не имеет границ...

За спиной раздались тихие хлопки.

— Прекрасные слова. Витя, все готово?

Погасший экран был ответом продюсеру.

Когда он включил свет, то просто потерял дар речи: шунговый экран был украшен черным силуэтом человеческой фигуры.

Виктор так и никому не сказал, что он видел перед тем, как вырубился свет...

Черная фигура журналиста, лежащего на золотом песке...

* * *

*

Мокрая куртка противно липнет к телу и, в тоже время, какое-то непонятное чувство бродит по нервным окончаниям. Непонятное, но не неприятное.

Гроза пронеслась над берегом и умчалась в глубь материка, оставив после себя долгожданную прохладу, мокрый лес, в полукилометре от берега, и, "о, черт возьми, какой аромат!" — запах жареного мяса...

Все, решено — иду на запах!

Лес, омытый дождем, капли воды, падающие с листьев — непередаваемое чувство свободы. Даже небо, освободившееся от облаков — прекрасно, как танцующая дева!

Однако, это уже бред.

Температура явно перевалила за мои критические 37 и 9.

Вот тебе и прекрасная прогулка под дождем!

Подхватить простуду — это привычка моей судьбы.

Дать мне капельку счастья, а затем, хорошенько вытереть об меня же, ноги!

Да... Сейчас уже не до мяса — придется разводить костер, обсыхать...

И, все-таки, это здорово!

Костер получился не большой, дымный, но горячий. Растянув на ветках куртку и рубашку, просто наслаждаюсь его теплом, изредка чихая, от хитрых колечек дыма, попадающих в нос.

Скоротать бы еще часика два, а там и рассвет. И снова, иди, куда хочешь...

Минут через сорок, рубашка и куртка, подсохли и я, с блаженством, натягиваю их, обнаруживая во внутреннем кармане две пачки сигарет — открытую и запечатанную.

"Золотой Pall Mall" — единственные сигареты, которые у нас — пока! — не подделывают.

Закурив, провожу ревизию в карманах: швейцарский нож — подарок от фирмы-производителя; две зажигалки — китайская и "SubMariner's" — такая в городе только одна, у меня; две пачки "полленого молла"; три ручки, два карандаша; записная книжка; деревянная расческа-гребешок "From Siberia with Love"; фонарик "Varta", под квадратную батарейку; связка ключей; кусочек можжевельника и часы "Слава", с металлическим браслетом.

Если эти часики сжать в кулаке, получается отличный кастет, вы уж мне поверьте, проверено — ни одна челюсть не выдерживает, выпуская зубы наружу!

Сизый дымок сигареты смешивается с дымом костра и тает в вышине, над головой. Небо сереет и очень скоро, над поляной встает солнце.

Тушу костер, тщательно затаптывая все угольки, цепляю на нос очки и с грустью прощаюсь с приютившей меня на недолгую ночь, поляной.

— Что день грядущий мне готовит? — Спрашиваю у тихо шелестящего листвой дерева и иду, куда глаза глядят.

Солнце уже давно перевалило за полдень, а лесу конца-краю нет.

У маленького ручья утоляю жажду — хорошая вода, холодная и кристально чистая.

На другом берегу — отчетливая тропинка, может быть, даже не звериная...

"Эх ты, стежка-дорожка!"

* * *

*

— ... Да Вы что, с ума посходили?! Как пропал?! Так найдите, мать Вашу! У меня тут пять жирных задов сидит, пять продюсеров! Где хотите! — Трубка, с громким "бздынь", шмякнулась мимо аппарата.

— Займи иносранцев, минут на двадцать! — Приказал директор, секретарше.

— А... Как?! — Растерялась та.

— А — как хочешь! Хоть танец живота показывай, лишь бы они на 20 минут заткнулись! — Грубо ответил он и вышел из приемной.

* * *

*

— ...Ох, нет! Это слишком... Что бы быть правдой! — Невольно вырывается у меня, когда сквозь ветви деревьев, показываются стены какого-то то ли замка, то ли — крепости.

Продираясь сквозь густой подлесок, пытаюсь прикинуть размеры, но мало что, получается — проваливаюсь по колено в ледяную воду.

Со вздохом, выбираюсь на берег: "Ну, вот нафига мне, такое счастье, а?!"

Не люблю я грязную и мокрую обувь.

Хуже нее только нестиранные носки.

Или трусы.

Речушка не большая, почти заросшая кустами и заваленная обломанными ветками. Пока не болото, но приятного мало. В сапоге хлюпает, мышцы подергиваются в судороге.

Примерившись, перепрыгиваю на другой берег.

Через секунду, чувствую — не рассчитал!

Быстро выбираюсь на полувлажный берег, раздвигаю руками ветки и выхожу из леса.

Метрах в трехстах, высится громада замка.

"А время то, уже обеденное!" — Напоминает мне мой животик, издавая громкое бурчание.

Быстрым шагом направляюсь к воротам, виднеющимся в стене, прямо напротив меня.

Вот только, не видно в них людей.

Ни стражи, ни крестьян.

По умирали они, что-ли?!

От быстрой ходьбы нога согревается, но теперь, мокрый сапог начинает шоркать ногу, гарантированно обещая мозоль.

В довершение праздника, запинаюсь обо что-то и падаю на колено.

С шипением встаю, потом быстро сажусь: в двух шагах от меня, в пышной траве, весело скалится белый череп. А запнулся я, об обломок меча, ржавый и иззубренный.

Хорошо хоть обувь у меня не китайский ширпотреп, а то остался бы, к чертовой матери, и без обуви, и без ноги, за компанию!

Прихрамывая, добираюсь до полуоткрытых ворот и вхожу.

Никого.

Тишина.

Запустение.

Левый бастион обвалился внутрь, придавив какую-то хозпостройку. Одна из сторожевых башен покосилась, словно пьяный над унитазом, того и гляди, извергнет пару тонн камня.

— Бр-р-р-р!

Ладно, пожрать мне тут явно не светит. А жаль! Весьма и весьма, жаль!

Поднявшись по широкому крыльцу, вхожу в сам замок, не плохо сохранившийся, на первый взгляд.

Четкая цепочка следов в пыли за мной, пустые комнаты, потемневшие от времени картины.

Что-то не похоже, что крепость взяли с бою.

Скорее всего, отсюда драпали, чего-то испугавшись — вон, валяются на полу истлевшие тряпки и черепки битой посуды, хрустят под ногами.

"Чего-то испугавшись..." — Я замер. — "Надеюсь, не сибирской язвы!"

Пустые коридоры, запах плесени.

Интересно, сколько лет сюда никто не заходил?

Следующий поворот привел меня в тронный зал. Огромный зеленый трон — явно из малахита или нефрита?! — покрыт причудливым узором. На стене — герб, весь в пыли и паутине и оттого непонятный; несколько грустно болтающихся флагов.

Закрыв глаза, представляю себе, как выглядел этот зал давным давно, когда люди оживляли его своей суетой...

... Герцог задумчиво поглаживал дорогие ножны меча, разглядывая шумное застолье. Сегодня, приперлись соседи и шустрые поварята тащат на стол все новые и новые закуски и подливают гостям в кубки, новый и новые порции хмельного питья... Аромат жарящегося на вертеле кабана защекотал ноздри...