Сон президента. Часть первая — необычная.
Кошмар захватил спящего человека крепко и никак не хотел выпускать из своих объятий. Невидимый Морфей развалился в кресле у роскошной кровати и внимательно глядел сквозь стены куда-то в невидимую даль. Танатос, вместе с меняющим свои обличья Гипносом, подошёл к шикарной кровати. Бог с железным сердцем стал у изголовья, а брат устроился у ног венценосного помазанника.
— Давно Пора и пусть. Ему полезно, — лаконично высказался мыслью бог сновидений и замер на своём месте, распахнув у колена светящуюся изнутри тунику. Гипнос перелетел через всю комнату и плавно опустился на мягкий шведский диван обитый бархатом. Марево пространства окружающего черного брата сына мрака и темноты поплыло и засверкало красками живых, но не настоящих объектов.
Танатос беспощадно давил тяжёлыми и осязаемыми образами попытки спящего вынырнуть из жути развернувшихся событий. Железное сердце бога безжалостно, но с угольным юмором создавало, ваяло и окунало сознание человека в страх перед показываемым будущим. Тот, кто лежал с закрытыми глазами содрогался, ворочался, порывался что-то или кого-то достать, стонал, хрипел, кричал, просил, умолял и разговаривал во сне, но его мучения никого из присутствующих не волновали. Не осязаемой Пытке, казалось, не будет конца. Второй близнец лениво растянул время, как необъятную и бесконечную резину закольцевав континуум вокруг кровати в коллапс и предоставляя братцу неограниченный простор для сгущающегося в явь воображения.
В президентском сне над Кремлём и Красной площадью развевался звёздно-полосатый стяг Соединённых Штатов Америки. На ваганьковском хоронили усопшего от разрыва сердца, после присоединения России к США русского еврея Жириновского. За гробом покойного установленного на лафете пушки могла идти лощёная толпа депутатов, их помощников, приспешников и охранников, но их не было. Похороны самого ярого националиста русофила совпали с торжественной встречей Президента США, куда Россия была радушно принята в качестве пятьдесят второго штата длительного развития. Поэтому все друзья и коллеги Владимирыча были там, на торжестве демократии. Военный оркестр жалобно стонал, испуская дух через инструменты нотами великих композиторов. Почётный караул недовольно ждал окончания церемонии. Родные и близкие покойного в одиночестве торчали тёмными фигурами на пустующем кладбище. А повседневная жизнь как будто даже и не изменилась вовсе. Впечатление такое будто ничего такого сверх не тривиального и не случилось вовсе в Москве и вокруг её. Реальность происходящего вскипала адреналином внутри спящего организма и заставляла сердце ошалело биться в небывалом напряжении. А сон расширялся, заставляя трепетать интеллект, взятый в плен могущественной силой сразу трёх властителей сущего.
А в Андреевском зале Кремля черный и блистающий улыбкой араб американского происхождения Хусейн Обама принимал поздравления и заверения чиновников с политиками в беззаветной любви и преданности — в Шереметьево высаживался Натовский десант. Своих сил, чтоб поработить безграничные просторы Российской империи Америке не доставало. Пришлось, скрежеща зубами, просить помощи у люто ненавидимой союзницы с собственной евровалютой. Жирик перевернулся в гробу, деревянный ящик содрогнулся от несущихся с того света проклятий и родня у могилы попадала в обморок. Солдат бундесвера оступился на берегу полуострова Ямал и, пробив корку берегового льда ногой в цифровом камуфляже, омыл свои высокоголенищные бутсы в водах Северного Ледовитого океана.
— Пап, может, хватит, а то ещё помрёт? — указал на трясущееся в эпилептическом припадке тело Морфей, жалея того, кто не мог отказаться от яви сновидений. Танатос насмешливо глянул на брата и племянника и послал следующую череду образов в мозг Президента. По лицу спящего главы Российской государственности потекли беззвучные слёзы. Во сне, в этот момент, Его счета сдавали цеэрушникам собственные референты из службы охраны, со всеми реквизитами, паролями, номерами, ячейками и содержимым. Нажитое непосильным трудом объявлялось временно реквизированным до окончания судебного разбирательства. Из Вашингтона в Москву срочно вылетал член Верховного суда, заместитель прокурора страны и свора следователей. Новый американский штат — Роуссия нуждался в немедленном укреплении демократии. Дочери президента России и жена усаживались в личный борт номер один защитника веры Пиндосии, чтоб отбыть по грин-карте в страну вечно цветущей справедливости ведущей экономики мира.
Фигура спящего выгнулась дугой, сопротивляясь абсолютно правдоподобному видению, в которое ввергал его черный брат Гипноса. В этом видении президент стоял на Красной Площади перед Мавзолеем, лицом к ГУМу. Над стенами Кремля по— прежнему развевался ненавистный штандарт янкесов. С обеих сторон исторического музея на брусчатку главной площади страны вступали две воинские колонны и сливались в одну. Резало глаз, что одетые единообразно люди в шеренгах шли не в ногу. Так ходят на войне, а не по брусчатке перед Лобным местом. Бойцы двигались целеустремлённо и неумолимо, как извергнувшийся из жерла вулкана поток смертоносной и огнедышащей лавы. Вот сейчас доберётся этот вал до подножия, сожжёт всё и испепелит на своём пути, тогда и застынет каменной золой базальта, как надгробные плиты на погосте. Глянув на сплочённую змеистость военных и разглядев детали их облика, прохожие спешили затеряться в улочках, примыкающих к главному символу государства. Даже Кремль содрогнулся, когда из-за красного здания появилась молчаливая и суровая колонна.
— Что это? — слова вырвались и отбились эхом от облаков. Небо нахмурилось тучами, укрыв обеденное солнце.
— Мертвецы, — безразлично проскрипел угрюмый близнец Гипноса, и глава государства почувствовал, как всесильный бог запретил закрывать глаза и удерживал голову в направлении сливающихся в одну жутких колонн, — не бойся это не твои. Это его, — раздался в мозгу ответ, и тот, кто спрашивал, почуял, как невидимый собеседник кивнул вправо, направляя внимание. Из Спасских ворот Кремля пять телохранителей волокли к ступеням мраморной усыпальницы большого человека со знакомыми чертами, фигурой и отсутствующими пальцами на одной из рук. Ельцин был жив, нормально пьян и испуган. Но лицо пытался держать. Белая рубашка и тёмный галстук поднятого со своего места покойника неуместно контрастировали с повседневной и отнюдь не парадной одеждой ранее подвластных ему людей. Танатос сохранил розовощёкую сытость кожи, румянец и безукоризненную причёску Первого президента.
Пустые глазницы призраков пришедших за тем, кто послал их завоёвывать Чечню, собственный парламент, и власть в нищей стране уперлись, после остановки и поворота на право, точно в заплывшие глазёнки ожившего главнокомандующего. Молчание войска, выстроившегося рядами, зловеще пугало непредсказуемостью поступков. В строю стояли и те кого вывозили, не считая, в закрытых грузовиках после чистки столицы от скверны восставшего парламента. Президентское око бывшего ФСБэшника тут же отметило отсутствие, как минимум ещё трёх категорий одолживших свои жизни на плаху российской государственности.
— РРавняяйсь! Смирно! РРавнение нааа сре -дину!— прогрохотали громом над площадью привычные команды. Бориска облегчённо вздохнул — парад. Просто парад мертвецов с того света наяву. 'Они мне ничего не сделают' — опрометчиво подумал он. Телохранители среагировали на вздох своего босса мгновенно. В руке Бориса Первого оказалась полусотграммовая рюмка абсолюта, содержимое которую он, не раздумывая опрокинул внутрь организма на виду сотен покупателей Гума снимавших происходящее на видеопотоки своих мобильников, через стёкла торгового комплекса главного магазина страны.
Капитан, отдававший команды не оглядывался. Строй тут и там состоял из безруких, безногих, потерявших полчерепа или пол грудной клетки солдат офицеров, прапорщиков. В рваном полусгоревшем камуфляже, черных комбезах танкистов, окровавленных пятнах простого хэбэшного обмундирования, выстроилась армия, которую он послал умирать. Но команды младшего офицера призрачные солдаты, офицеры и прапорщики выполняли чётко, слажено и неумолимо.
Второго президента затрясло. Казалось, что сам дьявол ставил представление на площади и сейчас ухмылялся за церковью Василия Блаженного своей выдумке. А капитан без правой половины лица продолжал командовать.
— Первая шеренга — к бою! Вторая с колена! Третья стоя — Заряжай! — раз — два — три: раз — широкий шаг левой, два — опустился и перенос тела на плечо, три на бок и автомат зажат в левой ладони за деревянную накладку ствола. Как на учебном стрельбище движения первой линии выверены, и передовая шеренга выполняет следующие предусмотренные уставом команды — четыре: магазин — счёлк присоединён. Пять — швак : предохранитель АК -74 снят и поставлен на автоматический огонь. Шесть: клац — шварк: отведён и отпущен назад затвор самого надёжного автомата в мире. А потом, переворот на живот, приклад в плечо и доклад многотысячного хора.
— Рядовой, ефрейтор, сержант(этих больше всего) ... прапорщик, лейтенант, капитан, полковник, генерал — этих меньше, но тоже много, — к бою готов! — закончили свой ответ на команду все бойцы одинаково. Заполошено метнулись вдоль стены телохранители алкоголика, сверкнули в беге хромачи и лезвия штыков часовых улепётывающих мимо усопших к спасительному углу ворот Спасской башни.
— По изменнику Родины, предателю и трусу... Прицел постоянный! Метод ведения огня выбирать персонально! Огонь! — шёпотом выдохнул капитан и поднял штатный ПээМ на уровень глаз, которые отсутствовали в ополовиненном войной черепе. Сухо щёлкнули спущенные с пружин тысячи ударников, вбивая бойки в пустующие казённики вскинутого и направленного в цель оружия. Ельцин упал у подножия Мавзолея скошенный страхом беспатронного залпа своих вечных кредиторов. Но Танатос на этом не остановился. Прибежали врачи. Подняли качающегося живого мертвеца на ноги, повернули лицом к строю, вкололи какую-то гадость прямо сквозь дорогой костюм и прислонили к чёрному мрамору безвольную фигуру.
— Заряжай! — мстительно шепнул капитан и тряхнул половиной, не сгнившей причёски на белой кости черепа.
— Хватит! — потребовал действующий президент у капитана, но офицер даже не шевельнулся в сторону главнокомандующего вооружёнными силами всея Руси. Страшная расстрельная команда в полной тишине поменяла магазины в своём оружии. Жуткое клацание металла о металл прорезали редкие крики и стук тел падающих в обморок женщин у окон магазина.
На этот раз стреляли холостыми патронами. Пространство между ГУМом и стеной Кремля заволокло дымом от сгоревшего в стволах пороха. Умереть после залпа снова не дали. Подняли и поставили к стенке в третий раз. Над площадью тревожно взметнулись, вспугнутые внезапным грохотом , стаи прикормленных московскими обывателями голубей.
Последний, третий залп, настоящими патронами разнёс Бориса Николаевича в мелкие брызги плоти и лоскуты костюма, размазав неуклюжую фигуру по чёрному мрамору Мавзолея. Досталось и мерцающему блёстками мрамору, вмиг получившему удар сосредоточенного огня из такого количества стволов. На черной стенке Мавзолея отчетливо выделился тясячами отметок от стальных шмелей выщербленный горячим металлом силуэт того, кто секунду назад получил в исполнение заслуженный приговор собственных подчинённых.
А Молчаливое войско с небес, повинуясь неслышной команде капитана, повернулось на лево, подравнялось в шеренгах, сверкнуло оскалом вечных улыбок в окна ГУМа и тронулось с площади огибая собор куда-то к себе, в неведомые дали бевременья.
Тишину, стоящую колом, на площади после последнего оглушительного залпа нарушали только звуки уходящего строя и скрежетания железа о камень. Два таджика обслуги деловито отскребали жижу у мавзолея и собирали её в пластиковый контейнер с выдавленной надписью на боку: 'Сделано в США'.
— Гляди, смертный! Гляди! — прохрипел Танатос одиноко стоящему посреди площади высшему чиновнику государства, — сейчас твои кредиторы придут.
Реальность происходящего была настолько осязаема, что тот к кому обращался черный брат Гипноса сам и без принуждения, повернул голову в сторону Исторического Музея. Из-за чистенького и ухоженного здания, к брусчатому плацу площади приближалась чёрно-золотая парадная офицерская 'коробка' под военно-морским Андреевским флагом.
— Левое плечо — вперёд! — строй моряков игнорировал главную площадь страны, главнокомандующего, Мавзолей и государственные погосты. И, шурша подошвами ботинок и полуботинок — повернул к вечной могиле дедов и прадедов. Вышколенные часовые по обе стороны пылающего пламени северного газа, не посмели сдвинуться с мест. Моряки без команды, в полной тишине замершего безмолвия разомкнулись фронтом и в глубину шеренг к огню. Встали на одно колено, приклонив флаг и головы. Извинялись за настоящее перед предками, достойными настоящего более чем они считали для себя. Постовые сами взяли карабины "Нааа: Кра-Ул!"
Вроде и рта никто не открывал, а понятно без слов. И эхом по небу и мыслям, и между кирпичных кладок, и бетону со стеклом... как зубовный скрежет расплющенным краем головки бронебойной пули по стеклу бытия.
Колдовство реальности потустороннего зашкаливало за любые границы сущего.
— Ты что-нибудь понял, смертный? — с жалостью, презрением и надеждой поинтересовалось у сгустка протоплазмы железное сердце Танотоса, — Или зря, мы — крошили время на серость сознания? — угрожающе рявкнул бог, предвещая наказание за недалёкость или глупость спящего.
— У-у-у-у-ууууу, — завыл содрагаясь в рыданиях, воспоминаниях и предугадывая вероятный поворот мышления бессмертных испытуемый.
— Если не хочешь, чтоб тебя отскребали от ступеней вечности — Думай о живых! И помни! ОНИ — твои кредиторы, навсегда с тобой. А уж на том свете и подавно. Так ты уловил сущность происшедшего? Или будешь мычать, как скот перед закланием? — взорвался яростью гнев божий из уст черного брата Гипноса излишним пафосом.
— Пы-Пыпы — п-п-поооо — няал, — будто поклялся, как перед смертью живой и лежащий на ложе. Еле шевельнул посиневшими губами выдыхая звук. Танатос удовлетворённо кивнул, одобряя правильный и единственно разрешённый выбор.
— Ну, мы пошли!? — милостиво поставил в известность властитель ночи, — А Ты — отдохни. Поспи пока. Поразмысли. Сил наберись. Олимпиада скоро. Украина косячит. Грузины хулиганят. Европа выёживается, наверно дровами топить хочет, — пошутили, довели решение до тела, постановили диагноз пробуждения и выписали рецепт на выздоровление три незваных гостя, — А Нам ещё в Вашингтон заглянуть надо, на Потомак, к Бараку. И его дедулю-знахаря из Африки прихватить по дороге. Так доходчивее будет. У них как раз ночь начинается на Западном побережье. В самый сон заявимся. Ты, тёзке по должности — Президенту США — передать ничего не хочешь? — немой и слепой, беспомощный перед жителями Олимпа человек шевельнул во сне левой рукой, вытягивая указательный палец в сторону огромного трёхцветного, красно-бело-синего полотнища, что невпопад украшало боковую стену спальни Верховного главы государства.
— Аааа. Значит с ума не сошёл! — констатировал бог, — Шутник! Вот за это-то вас, славян, там — на "Олимпе" и любят! Вроде в самой жопе, по самое не могу в дерьме, о душе думать надо, а поди ж ты — смехуёчки смертельные для врагов откалываете и к их заднице пристраиваете, — похвалил и иронически усмехнулся Танатос, заразил саркастической усмешкой Гипноса и Морфея. И ответил на жест спящего, — Само собой. Не переживай. Хуссейну — мало не покажется... а если что, так мы вернёмся и зайдём ещё, напомнить кое-чего и кое с кем, — пообещал Танотос. И его брат, и племянник — синхронно кивнули, подтверждая вердикт предсказания и лёгкую изменчивость беспомощности судьбы очередного венценосного подопечного перед ликами святых и погибших, так, что тело спящего содрогнулось в страхе и ужасе вероятного завихрения будущего...
