Глава 4
Господи, ну как же я не хотел просыпаться! Но такая паскудная сущность у всех телефонов служебной линии: звонят очень редко, но так, что поднимут и мертвого. Сквозь тонкую щель под броняшкой иллюминатора, пробивался солнечный луч. Наверное, давно уже день. А я все равно не встану. Вот не встану и все!
Да только в покое меня не оставили. Кто-то прошел через палубный тамбур, посопел, потоптался у двери. Наверное, боцман. Точно боцман, голос его:
— Капитан велел передать: если ты через десять минут не выйдешь — буду ломать дверь.
Вот так. Не хотелось, а надо. Придется нырять в свои старые тапки. А в сердце аукались отголоски дивного сна. Я заново прожил главную ночь своей жизни. Видел деда, как наяву, разговаривал с ним. А еще мне приснилось, что я во сне спал. Кому рассказать — ни за что не поверят!
Спотыкаясь, я поплелся в каюту. Поплескался над умывальником. Хотел было покурить, но судовой репродуктор все решил за меня. Он захрипел, прокашлялся и произнес голосом капитана:
— Начальнику радиостанции срочно подняться на мостик!
Как же, иду!
На душе было солнечно и светло. От вчерашней хандры не осталось и облачка. Ах, горы, горы! Они и в Исландии молодые и глупые. Я взбежал по ступеням, потянул на себя железную дверь.
На мостике было тихо и чисто. Так чисто, как будто бы это не мостик, а приемная поликлиники. Я так удивился, что тщательно вытер тапочки о влажную тряпку. И вообще, наш, вечно чумазый, "рыбачок" с иномарками на борту, выглядел очень солидно. Ни дать ни взять — белоснежный круизный паром, место которому в людном Ла-Манше. Настолько все вымыто, вычищено и выкрашено. Даже неистребимый рыбный дух отдавал теперь свежестью краски, хозяйственного мыла и каустической соды.
Безжизненно повисли ваера. На полувздохе застыл рыбопоисковый прибор. И только локатор, уже зацепившись за сопки залива, зажигал на зеленом экране белую кромку берега.
Я бережно открыл крышку "Саргана", убрал перо самописца с бумажного поля, и только потом поздоровался со всеми присутствующими.
— Одно слово, радист, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес вахтенный штурман. — Белая кость! Выше метра не залезать, больше пивной кружки не поднимать.
Матрос-рулевой подобострастно хихикнул.
— Не думал я, что физический труд напрочь сшибает с катушек столь впечатлительные натуры! — якобы продолжая начатый разговор, ехидно вещал "сэконд".
Я оставил этот пассаж без внимания — не то настроение.
Капитан сидел на высоком лоцманском кресле. Вел беседу по УКВ с кем-то из встречных судов и сдавал наше рыбное место в обмен на свежие новости. Выглядел он весьма непривычно в новом спортивном костюме и заграничных кроссовках. Побрился никак? Точно, бородку смахнул! Вот ведь, мода какая у рыбаков: с выходом в море всем экипажем стригутся налысо и прекращают бриться, а уже перед самым Мурманском начинают наводить марафет. Гадай теперь, кто есть кто?
— Ты где пропадал? Сейчас почту ловить будем, — обронил Сергей Павлович в одну из коротких пауз, давая понять, что я им замечен, но весь разговор впереди — Тут дело какое-то мутное, тебя напрямую касается...
Я хотел уточнить, но не успел. Мачитадзе переключился на телефонную трубку:
— Именно так и действуй, — поучал он какого-то олуха. — Прямо на развороте начинай поднимать трал, иначе порвешь крыло. Там судно лежит на грунте, еще со времен войны.
С той стороны эфира понимающе хрюкнули.
— Ну, давай! Если почта готова — забегаю в корму.
На палубе суетился боцман Гаврилович. Он койлал поудобнее выброску — длинный линек с присобаченной на конце грушей из плотной резины. А по волнам уже прыгала объемная гроздь надутых воздухом полиэтиленовых пакетов, несущая в своих недрах полезный груз.
— Ты тут, Володя, без меня покомандуй, — распорядился Сергей Павлович, обращаясь ко второму помощнику. — Мы с Антоном пойдем, погуляем, по рюмочке хряпнем.
— Что там еще за беда? — напрямую спросил я, когда мы спустились в его каюту.
— Не знаю, с чего и начать. У тебя все в порядке?
На такие вопросы нужно отвечать соответственно:
— По сравнению с кем? Ты давай, не крути, карты на стол!
— Я, вообще, беспокоюсь о работе твоей. Залеты, проколы, напряженные отношения с групповым инженером и прочим начальством? Ну, как на духу: было?
Пораскинув мозгами, я произнес:
— Случались у Селиверстовича претензии по мелочам. Судно приходит в порт, навигационная камера сидит без работы, а у меня ничего не ломается. Еще группового коробило, что классность моя повыше, чем у него.
— Нет, это не то!
— Слушай, с каких это пор ты начал интересоваться внутренней кухней радиослужбы?
— Ладно, не заводись! — Сергей Павлович почесал переносицу. — Тебе развести, или как?
— Или как. Но сначала о деле.
— У "Инты" шифровка для нас! — выдохнул Мачитадзе.
— ???
— С капитаном Крапивиным только что общался на УКВ. Он мне что, значит, шумнул? Ему в Мурманске строго-настрого наказали передать эту бумагу лично мне, из рук в руки, минуя открытый эфир. Вот я и распорядился, чтобы упаковали ее вместе с письмами и газетами. Если что, мы эту почту можем запросто не поймать? Ушла под воду и все?
— Ни хрена себе! — возмутился я. — При живом-то начальнике радиостанции такие секреты и сложности? Я, между прочим, подписку давал!
— Вот я и спрашиваю. Может, ты перед рейсом чего натворил? Милиция там, вытрезвитель?
— Кто из нас ничего не творил?
Я подвел под ответ философский фундамент, поскольку еще не знал, что это аукнулось далекое прошлое, которое так хотелось забыть.
На мой утонченный вкус и, особенно аппетит, закуска была убогой: кусочек вяленого ерша да горсточка соленой креветки. Спирт капитан хранил в бутылке из-под шампанского. Каждый налил соразмерно своим возможностям. Я, молча, проглотил свою порцию и закусил рыбкой. Желудок проснулся и потребовал полноценной жратвы. Экий нетерпеливый! Погоди, сейчас накормлю.
Мимо открытой двери, вразвалочку шлепал боцман с "уловом" в руках. Он глянул на нас с нескрываемой завистью и надеждой.
— Бог подаст! — отрезал Сергей Павлович. — Давай сюда почту и чеши по делам. Кое-кому сегодня еще швартоваться.
Ситуация мне напомнила анекдот времен Великой Отечественной. Его мне когда-то рассказывал капитан Жуков. Прорвался в Архангельск американский лайнер из конвоя "PQ". На палубе музыка, смех. Пахнет выпивкой, жареным мясом. И прёт по фарватеру чумазый буксир с голодными русскими моряками:
— Эй, на лайнере, супчику не осталось?
— Пошел на ...!
— Полный вперед!
Байка пришлась, как нельзя, кстати. Гаврилович засмеялся, Мачитадзе задумался. Ну, как тут не вступиться за боцмана?
— Что ты держишь мужика в черном теле? — сказал я Сергею Павловичу. — Это ж твой напарник по игре в "домино". Если приспичит, все равно ведь найдет.
— Ну, ладно! Доставай, что ты там наловил, — сказал капитан примирительным тоном.
Вместе с тонкой пачкой свежих газет и сентябрьским номером "Агитатора" в запечатанном сургучами пакете было еще два письма. Одно из них мне — измятый конверт с, плохо читаемым, адресом. Почерк был мне неизвестен. Но это неважно. Целый ряд особых примет, незаметных для постороннего глаза, говорили о том, что это письмо побывало в руках человека, на помощь которого я всегда и во всем рассчитывал. За исключением одного случая.
Давненько ты мне не писал, отец!
Второе послание, судя по внешнему виду, содержало в себе шифровку. Конверт был весь в сургучных печатях и четко проштампованным штемпелем на лицевой стороне: "Совершенно секретно".
Шкерочный нож нашелся на поясе у Гавриловича. Мачитадзе извлек послание и присвистнул. "Портянка" была в два с половиной листа машинописного текста. На каждой ее стороне теснились колонки цифр. Без бутылки не разберешься!
По инструкции, капитан должен сейчас выгнать всех из каюты и закрыться на ключ. Есть у него в сейфе несколько трафаретов. Он выберет нужный, выпишет на листок все, что ему выпало, и будет превращать цифры в слова. Работа дурная и муторная, как минимум, на пару часов. Потом он обязан спалить все бумаги в пепельнице. В остатке — чистая информация у него в голове.
Все капитаны старой формации истово ненавидят шифровки. Такой вот, у них условный рефлекс. Во времена, когда не было телетайпов, такие портянки принимались из эфира на слух. Оператор радиоцентра заранее предупреждал: "SA"! Это значит, бланки радиограмм побоку, вставляй, де, в машинку рулон бумаги, ибо текста немеряно. А где его взять? Наша промышленность может, такие и выпускала, но не про нас. Вот радисты и выходили из положения. Сушили рулон электрохимической бумаги от факсимильного аппарата и распиливали ножовкой по размеру машинки. Отколотишь свое, оторвешь от рулона метра два готового текста и к капитану: получите и распишитесь!
Уединятся они с замполитом. Один другого боится, от инструкции ни на шаг.
Из чего состоит "ЭХБ-4" я точно не знаю. В основе — рисовая бумага с химическими добавками. Но тлеет она как вата, а воняет — словами не передать! К каюте не подходи — так и прёт из щелей! А внутри каково? Выползают хранители государственных тайн на свет божий, глаза у обоих рачьи, на ногах не стоят, с радистом потом неделю не разговаривают.
— Ну, что? — сказал я Сергею Павловичу, — понял теперь, почему эту шифровку пропустили мимо эфира? Легкие твои пожалели! Если есть мощь в голове, разгадывай свой кроссворд. Я, лично, ждать не намерен, когда ты меня начнешь выгонять пинками. Пойду, ознакомлюсь с последними новостями. Потом как-нибудь расскажешь: что, как и зачем. Гаврилыч, за мной! Здесь больше не наливают.
Боцман вздохнул и поплелся к пяти углам. Я по-гусарски сдвинул задники стоптанных тапок, сделал ручкой приветственный жест:
— Виват, мой капитан!
— Ничего я разгадывать не собираюсь, — сказал Мачитадзе моей спине. — Времени нет. Кто будет идти по заливу, третий штурман? После обеда в Мурманске будем. Если в шифровке действительно что-то важное, разыщут меня, вызовут куда надо и все объяснят на словах.
Письмо жгло карман. Но я все равно спустился на камбуз, взял у повара две банки "собачьих" сосисок и кусок хлеба. Эти сосиски мы получили в Исландии в качестве благотворительной помощи. Ну, заграничный товар! Не банка — конфетка с яркой и броской надписью "Hot dog". Общество порешило, что это корм для собак.
Запив содержимое баночкой слабоалкогольного пива, я, наконец, вскрыл конверт. Письмо было не мне, а какому-то тезке. Судя по тексту — шалопаю холостяку. Его доставала какая-то двоечница на предмет нерастраченных чувств.
Скрытый текст был написан методом водяного давления. (Чем проще уловка — тем надежней она срабатывает) Я набрал теплой воды в раковину умывальника, окунул исписанный лист. Вопреки ожиданиям, проявились всего три цифры: семьсот девятнадцать. Ничего нового. Это значит, тайник с информацией ждет меня в прежнем месте. Но отец и так знает, что я его периодически проверяю. К чему эти сложности? Ладно, зайдем с другой стороны. Я включил настольную лампу, прилепил письмо на плафон. Почти сразу же стали проявляться слова.
"Здравствуй, Антон! Скорее всего, меня уже нет. Ничего не выходит, даже попрощаться по-человечески. По всем признакам нашу страну ожидает тихий переворот, а я вынужден ставить не на ту лошадь. Будут бить по хвостам. По моим — в первую очередь. Архив я зачистил, но остаются люди. Ты понял о ком это я и знаешь, как следует поступить. Забудь о нашей размолвке. Прощения не прошу. Если бы все повторилось, я поступил бы так же. Ухожу с мыслями о тебе и Наталье. Позаботься о ней. Больше просить некого. Удачи тебе, сын!"
У меня перехватило дыхание. Выбрасывая письмо, я чуть было не отправил за борт и смятый конверт, но вовремя спохватился, отдернул руку. Осторожно разгладив его, я впился глазами в дату на смазанном штемпеле. Письмо поступило на почту ровно шесть дней назад.
Может, успею на помощь? Да нет, вряд ли. Успеешь тут! — судно резко замедлило ход, отработало полный назад и шарахнулось в сторону. По правому борту поднималась из глубины черная громада подводной лодки.
Я пулей взлетел на мостик.
— Ты че, гондон?! — орал Мачитадзе в стационарный мегафон — "колокол", характеризуя, видимо, фигуру в прорезиненном черном реглане на борту АПЛ. — Ты че, гондон, картуз с крабом на башку нацепил? Думаешь, твоих ослиных ушей под картузом видно не будет?!
"Гондон", весь окутанный клубами пара, указательными пальцами показывал на свои ослиные уши и мотал головой, давая понять, что совсем ничего не слышит.
— Пятнадцать девяносто второй! — зычно донеслось из поднебесья. — Вы случайно не в Мурманск следуете? Застопорьте, пожалуйста, ход. Мы вышлем к вам катер.
От такой беспросветной наглости Сергей Павлович онемел. Повисшая пауза черной грозовой тучей клубилась над его головой.
— И как я успел отвернуть? — ломая спички и сигареты, прохрипел второй штурман. — Вот уж действительно: "Бойся в море рыбака и вояку-дурака!"
Горячая грузинская кровь с новой силою забурлила в жилах нашего капитана.
— "Вы, случайно, не в Мурманск следуете?" — он довольно похоже спародировал голос с подводной лодки. — Нет, падла! Из Мурманска! Везем вон, на палубе партию "Запорожцев" в океане топить. Чтобы вы, педерасты, в гости друг к другу почаще ездили.
— Проект девятьсот сорок один "Акула", — по-хозяйски оглядывая подводный ракетоносец, пояснил второй штурман. — Когда-то служил на таком. Судя по внешнему виду и хамскому поведению командира, из автономки домой возвращается.
— Сколько же в нем регистровых тонн? — с подозрением спросил капитан.
— Почти пятьдесят тысяч.
— Представляешь, с такой дурой поцеловаться?
— Да он бы и не заметил.
Катер с вояками на борту подходил с правого борта. Боцман готовил штормтрап.
— Рыбы им надо, что ли? — предположил капитан, обращаясь ко всем, кто в данный момент находился на мостике. — Так нет ничего. Все в Исландии сдали. Что там у нас с приловом?
— Килограммов триста ерша, да полтонны зубатки, — отозвался второй штурман.
— Спирт вроде везут, — подал вдруг голос только что заступивший на вахту матрос-рулевой Коля Хопта. Он всегда говорил только по существу.
— Пусть попробуют не привезти, — прорычал Сергей Павлович. — Хрен им тогда, а не прилов!
По голосу было видно, что он почти отошел.
Гаврилович принимал незваных гостей. Их было четверо. Оставшийся на катере мичман, передавал наверх чемоданы и канистры со спиртом. Хопта насчитал восемь штук.
— Богато живут защитники Родины, не смотря на Указ, — вырвалось у меня. — Это ж упиться можно!
— Известное дело, отпускники, — подобрел второй штурман. — Если б не мы, чесать бы им на лодке до Североморска. Там не попьянствуешь. Начальство кругом, патрули. Не ровен час, загремишь на губу. Билеты на Мурманск тоже не враз возьмешь — сегодня как раз пятница. А так... прямо сейчас и начнут причащаться.
Подводники шумной толпой направились к мостику. Боцман подобострастно семенил впереди. Судя по морде, где-то успел добавить.
Атмосфера на мостике становилась предпраздничной. Я этих восторгов не разделял и ушел по-английски, потихоньку прикрыв за собой железную дверь. На душе было погано. Все мысли об этом проклятом письме. С момента его получения, я так и не смог ничего до конца осмыслить. Такой прессинг со всех сторон!
С гостями столкнулся на середине трапа, в небольшом закутке между радиорубкой и трансляционной. По привычке вскинул глаза. Встретил ответные взгляды. Равнодушно проскочил вниз, мысленно проявляя увиденное. Запоминать лица — это довольно просто. Есть проверенный способ. Особенно, если впоследствии требуется кого-либо опознать, описать или составить на него фоторобот. С первого взгляда нужно определить: на кого человек больше всего похож. А уже со второго — что мешает полнейшему сходству. Вот и вся, понимаешь, наука.
Может, это лишь показалось, но меня тоже запомнили и оценили.
У пяти углов курила толпа. Увидев меня, все замолчали. Было жарко — работала баня. Я пристроился в уголочке и призадумался.
Из головы не шел утренний сон. Каждый раз, когда я его вижу, что-то в моей судьбе идет на излом. Измена, развод, ссора с отцом, увольнение из пароходства по тридцать третьей статье. Теперь вот, письмо от него. Снится одно и то же! Я успеваю побыть полноценным Последним Хранителем и к утру это все потерять. Ничего, мы еще повоюем! Предчувствие мне подсказывало, что отец еще жив. Все остальное неважно. Нужно срочно срываться, лететь в Москву. Может, успею?
Наверху хлопнула дверь. Зазвучали шаги. По трапу кто-то спускался. Это мешало сосредоточиться.
— Тур-р-ристы! — в сердцах произнес чей-то простуженный голос.
Мимо нас просквозил худощавый молодой офицер в черной кожаной куртке. У выхода в палубный тамбур задержался, бросил через плечо:
— С возвращением, братцы! Тоже наверно хлебнуть довелось...
Судя по голосу, это был тот самый "Гондон". Я плюнул на свой окурок, бросил его в ведро и поплелся в каюту.
— Сурмава, заводи двигатель! — донеслось с правого борта.
* * *
Вопрос номер один: деньги, — думал я, открывая баночку пива. — Они, безусловно, нужны. Есть вариант дождаться второго штурмана. Через час-полтора после прихода, он принесет ведомость и аванс. Даже если касса закрыта, нужная сумма будет лежать в диспетчерской. Я, лично, заказывал штуку. Растаможка, туда, сюда... с учетом вновь открывшихся обстоятельств, этого будет мало. Вся надежда на тайничок. Оставляя для меня информацию, отец частенько прикладывал от себя энную сумму в валюте. Но сколько ж на это дело нужно потратить времени! А очередь за билетами на самолет?! Как ни крути, а по всем прикидкам я успеваю лишь на последний рейс. Черт бы побрал этих вояк! Как минимум, часа полтора они у меня украли.
Я выглянул из каюты. Подводники в сопровождении капитана пробирались в его апартаменты. Это почти рядом, по другую сторону перехода на мостик. Туда же, с подносом в руке, поднимался наш горемычный повар Валентин Ковшиков.
— Зайдешь? — Сергей Павлович заметил меня и пояснил подводникам, — это и есть начальник радиостанции.
Незваные гости смотрели с нескрываемым любопытством. Столь пристальное внимание к моей скромной персоне слегка покоробило. Вот как? Обо мне говорили?
— Не могу, — громко соврал я. — Связь пора закрывать. Только что занял очередь.
Ложь должна быть очень похожа на правду. И действительно, наш СРТ только что возобновил движение. Широкая океанская зыбь постепенно мельчала до легковесных барашков Кольского залива. Или, как говорят вояки, "пункта Кака Земля".
Я снова вернулся в каюту, потихоньку прикрыл дверь. Связь подождет. Как минимум, полчаса в запасе имеется. Есть дела поважней.
"Будут бить по хвостам", — предупреждал отец. — А если уже? Не по мою ли душу пришли эти подводники?
Я мысленно проявил все три фотографии. Да нет, ничего особенного. Разве что еле заметный шрам у виска на лице капитана третьего ранга. Скорее всего, пулевое, касательное ранение. Как можно его получить, служа на подводной лодке? Да и староват мужичок для столь незавидного звания. Ему уже где-то под сорок. Давно бы пора щеголять в погонах с тремя звездами.
Да нет, все объяснимо, — возразил я себе самому. — Откуда шрам? — ну, баловался пацаном с самопалом. С кем не бывало? А что староват — так в училище поступил после армии. И вообще... фортуна, как и любая баба для любви выбирает уродов.
А сон?! — не сдавался во мне скептически настроенный оппонент. — Ты намерен игнорировать сон? Неужели уроки прошлого так и не пошли тебе впрок? "Помни, — не раз говорил отец, — ешь, спишь, гуляешь по улице — помни! На тебя никогда не прекратится охота. Нужно подозревать всех!" Неужели так трудно немного себя настроить и снова читать мысли?
Я вздохнул и подошел к зеркалу. Глянул в свои встревоженные глаза.
— Нет, — сказал я своему отражению. — Для меня это не трудно. Но дело в другом. Я привык быть таким, как все. И мне это нравится. Понимаешь? Не хочется ворошить прошлое. Не хочется. Но придется.
В радиорубке подпрыгивал телефон.
— Зайди, — сказал капитан, — дело есть.
— Разве только минут через двадцать, — ответил я озабоченным голосом.
Знаем мы эти дела: наливай да пей.
— Гости просят по телеграмме родным отправить, чтобы готовились к встрече.
— Пусть пишут.
— Мне, что ли, занести?
— Ноги отвалятся или боишься, сопрут что-нибудь?
— Ладно, жди.
Ну вот, — почему-то подумал я. — Еще двадцать минут отвоевано у неизбежности. Можно перекурить. Внезапно нахлынуло прошлое. Отец... мы ведь с ним почти поругались. Ну, как это обычно бывает между родителями и самостоятельными детьми. Он позвонил из Москвы и тоном, не терпящим возражений, сказал:
— Ты доложен вернуться в семью!
Я сидел в неуютном номере захолустной гостиницы и считал медяки. Не хватало даже на хлеб. За окнами серость и слякоть. Никаких перспектив. Я ушел от жены, в чем был. Не взял ни денег, ни запасных трусов, ни рубашки на смену. И такое меня зло разобрало. И тут разыскал! Впрочем, для него это никогда не составляло труда.
— Остынь, — говорю, — я всем, кому должен, прощаю.
Он чуть трубкой не подавился. Но сдержался, не нагрубил. Прочел мне скучную лекцию о браке, семье и личной моей ответственности.
— Подумай о дочке, — сказал напоследок. — Куда это годится, ребенку расти без отца?
Я ударил его словами. Не жалея, наотмашь. Все припомнил, что скопилось за годы разлуки.
— А ты обо мне много думал? До восемнадцати лет жил сиротой при живых родителях. Если б не дед, неизвестно вообще, что бы из меня выросло.
Он осекся. Наверное, побледнел. И сказал после длительной паузы:
— Чувствую, в таком состоянии с тобой разговаривать бесполезно. Все равно не поймешь. Но запомни: пока не одумаешься — я тебе не помощник.
— Это еще неизвестно, кто кому больше нужен! — отпарировал я мстительно и тоже повесил трубку.
...Реальность опять стерла воспоминания. Пришел Сергей Павлович. Брызжущей энергией массой, вломился в радиорубку:
— Пойдем, вмажем!
Я взял у него три листочка, согнутых вчетверо (надо же, какая секретность!), проставил на них исходящие номера, стал подсчитывать количество слов.
— Что молчишь?
— Не хочу! — огрызнулся я. — Неприятности у меня. Домашние огорчения.
— Я разве тебя призываю нажраться? — возразил капитан. — Посидишь, поддержишь компанию. А то перед вояками неудобно. Они тебя от чистой души приглашали. Ты ведь к их просьбе отнесся с пониманием, по-людски. Кстати, а что случилось?
— "Кстати", отец заболел. И очень серьезно.
— Ну, ты это... не придирайся к словам. Вижу, лететь собираешься. Как сам считаешь, надолго? Хоть бы предупредил. — Мачиталзе задумался. — Вот только в отделе кадров ни тебя, ни меня не поймут.
— Думаю обернуться в три дня, — сказал я, как можно уверенней. В кадрах скажи, что я улетел по заверенной врачом телеграмме.
— Это мысль. А где ее взять?
— Сейчас нарисую. Есть у меня образец.
— Надеюсь, с печатью? — усмехнулся Сергей Павлович.
— Печать по эфиру не передается, — пояснил я. Наличие таковой заверяется начальником смены радиоцентра. Если хочешь, сделаю для тебя копию. Мне не жалко.
— Что значит, "не жалко"? Должен же я иметь на руках подтверждающий документ? Тебе что? — сел да полетел! А я?! Ты хоть представляешь, сколько у меня будет лишних головных болей? С машиной твоей что делать? Выгрузить на причал и оставить в порту?
— Надо же! — вырвалось из меня. — Я об этом даже не думал!
— Думать надо всегда! — Капитан едва не вонзил в потолок указательный палец. Хотел, наверное, выдать какую-нибудь остроту, но во время спохватился.
— Даже когда нечем, — закончил я за него, лихорадочно соображая, как поступить.
— Ладно. Казнить — так казнить, — ухмыльнулся Сергей Павлович. Настроение у него было на ять, не чета моему. — Помогу я тебе с машиной. Поставлю у себя в гараже.
— Нужно же еще растаможить, техпаспорт получить, номера...
— Напишешь доверенность — сделаю. Только и ты постарайся. Разберись со своими проблемами до нашего отхода из Мурманска. Замену тебе просить не хочу. Сработались как-никак. Да и скучно без тебя будет.
— Сейчас напишу! — Я не верил своему счастью.
— И еще, — капитан затоптался в дверях, — гости у меня не простые. Трудно мне одному. Сижу между ними как у попа на исповеди. Ты уж как-нибудь поскорей, а?
