Няня ушла. Закрылась дверь, исчезла единственная полоска света, и тьма окутала детскую. Билли Головорез натянул на себя одеяло. Под одеялом было не так страшно. Под одеялом он чувствовал себя храбрым, как настоящий пират. Или хотя бы, в относительной безопасности.
В гулкой темноте, где мерцающими пятнами плыли шкаф (днем он был бежевым с желтым жирафом), силуэт окна (синий, отсветы его лежали на полу детской), Билли чувствовал, что, кажется, зря не сходил в туалет еще раз. Писать хотелось так, что он сжал колени.
Да, можно было встать и пойти — мимо игрушек, разбросанных по ковру, мимо шкафа и игрушечной парты, открыть дверь и через коридор, минуя лестницу (там внизу мелькали голубые огни, и громкие голоса бубнили "привет, детка", "Кто заставил вас убить своего мужа, миссис Холл?". Няня, Долорес Романо, наверняка дремлет) в туалет. Там яркий свет, белый кафель, там безопасно. Возможно, там, свернувшись на коврике, он и уснет.
Потому что здесь, в темноте, — Билли прислушался — могут водиться чудовища.
Точнее... Они тут точно есть.
Когда няня рассказывала истории перед сном, он чувствовал себя ироничным, взрослым и храбрым. Восемь лет, это вам не шутки. Это он уговорил Долорес, двадцатишестилетнюю пуэрториканку, рассказать страшную историю. Няня не хотела, но он пообещал два дня слушаться и не рассказывать маме, что Долорес потеряла его красную бейсболку. Долорес болтала по телефону, круглолицая, крепкая, красивая — и ее лицо вмиг постарело. Кажется, это был ее парень. Билли в свои восемь уже прекрасно понимал, что такое "моя девушка" и "ее парень". В тот миг, когда лицо Долорес постарело, "ее парень" исчез, испарился как дым от барбекю.
Только запах гари остался, въевшийся в рубашку.
Долорес после этого иногда запиралась в туалете и плакала. Он слышал сдавленные булькающие звуки, которые издавал кто-то, не очень похожий на Долорес, а после звук спускаемой воды в унитазе. Но это была она.
С тех пор она смотрела за ним спустя рукава. Нет, она "держалась", как говорит мама о соседке через два дома, у которой умер муж. Но теперь Билли мог не поужинать, а наестся хлопьев из коробки, а Долорес равнодушно сидела рядом, не шевелясь, словно кукла из витрины супермаркета.
Кажется, она была не здесь. Билли теперь не чистил зубы, просто мочил щетку и выдавливал пасту в сток раковины — из предосторожности. Но, похоже, это было лишнее. Долорес перестала проверять, влажная ли щетка, как делала раньше.
Няню сейчас волновало далеко не все происходящее в этом доме.
Но сегодня Билли попытался ее растормошить. Он испугался, что еще немного — и родная, привычная Долорес исчезнет, мама уволит ее, как уволила садовника, забывавшего подстригать розы. Кто заменит Долорес? Билли видел фильмы и знал, что няни бывают Совершенно Ужасные. Долорес была ничего. Ему нравилась Долорес.
И даже половина Долорес была лучше, чем пустота.
Временами с ней было действительно здорово. Как сегодня, когда он убедил няню рассказать историю. На пару минут ее лицо ожило, стало прежним — и Билли радовался, видя это, хотя предчувствовал, что если няня вернется до конца, он опять будет каждый день чистить зубы и завидовать друзьям, у которых няни засыпали под телек и болтали часами, позволяя делать, что душе угодно.
Эх. Прежняя Долорес — это было хорошо, но... Билли поежился. Темнота стала еще темнее. Зачем же было рассказывать настолько страшную историю?
Теперь он не может уснуть, потому что мочевой пузырь сжимается в горячую пульсирующую точку, а путь до туалета идет мимо шкафа. А за шкафом есть дверь в чулан, где хранятся вещи, которые нужно надевать в особых случаях — вроде дня рождения дурочки Нэнси или дедушкиных похорон. Там, в чулане, висит выходной костюм Билли — настоящая черная тройка, с жилеткой и клетчатым галстуком.
И теперь, если дверь чулана откроется... Билли замер, холодок пробежал по затылку и лопаткам. Если дверь откроется, там будет этот костюм — темный, как на похороны, с аккуратными лацканами и брюками с подворотами... А в костюме будет Другой Билли.
"Привет, Головорез", — скажет Другой Билли. — "Как твой мочевой пузырь?"
"Да, — скажет он, словно вспомнив хорошую шутку. — Ты ведь почистил зубы перед сном, шериф?"
Острая игла пронзила низ живота. Почему, подумал Билли в отчаянии, почему она рассказала эту историю? Я так смеялся... Сейчас ему было не до смеха. Волосы стали дыбом. На миг ему показалось, что на шкафу что-то есть. Какое-то Очень Темное пятно.
Не обманывай себя, подумал Билли Головорез. Ты знаешь, кто это.
Никакой Другой Билли не мог напугать его так, как эта история. Долорес рассказывала ее почти равнодушно, но в итоге увлеклась. Как раньше увлекалась историями о странном тонком человеке по прозванию Ключ Всех Дверей, с которым нельзя заключать договор, о Чужом Пупсе, обгорелом, оплавленном, с одним глазом и жестокой улыбкой, — Пупс служил судьей в историях о Чудовищах из Сна. Чужой Пупс был жесток, но справедлив. Там были еще разные чудовища — Князь Мерзких Пыток, Грязевая Жаба. Но хуже всех был Ватнаногг.
Если услышишь в темноте влажные, подволакивающиеся шаги — это он, говорила Долорес, глаза ее горели. Он похож на мягкую игрушку, знаешь, такую, серую, перетянутую веревками. Это мягкий динозавр... или, скорее, Годзилла — ты же видел Годзиллу в рекламе батареек? Такой смешной неуклюжий монстр. Только в рекламе он был выше небоскребов, а Ватнаногг — по пояс восьмилетнему ребенку, вроде тебя, Билли.
Но когда он идет за тобой, ты не смеешься. Любой смех осыпается с тебя, как листья с клена осенью. Шутки закончены. Ты слышишь эти шаги. Ватнаногг ходит, словно плюшевая игрушка Годзиллы, упавшая в воду — плюх, плюх, плюх. Влага, пахнущая тиной и болотом, сочится из его неуклюжего ватного тела, ты чувствуешь этот запах — и тебя чуть не выворачивает. Потому что это запах места, где были утопленники — не раз, и не два. Взрослые и дети, и тот "голубок" из дома в конце улицы, что покончил с собой, утопившись в ванной. Билли слышал, как мама с отцом разговаривали... Его бросила "подружка", накрашенный латинос, и вот это случилось. Ужасно, сказала мама. Ужасно, что такое происходит. Да, сказал отец, ужасно, но разбитое сердце можно спрятать только под водой.
Не говори глупости, оборвала его мама.
Может, папа сказал по-другому, но Билли запомнил именно так. Может, он все выдумал? Мальчик стоял, полусонный, у лестницы, смотрел вниз, на огни телевизора, пляшущие на полу, и слышал голоса родителей. А потом зевнул и пошел в туалет, где яркий, так, что больно, свет.
Билли зажмурился до пятен в глазах. Оказаться бы сейчас там, в безопасности.
Или позвать Долорес? Она не услышит. Билли вдруг ясно представил, как Долорес сидит перед телевизором — застывшая в безвременье пластиковая статуя, лицо без всякого выражения. Разбитое сердце можно спрятать только под водой, снова услышал он папин голос.
Но я же, беспомощно подумал Билли... Он заставил себя разжать пальцы, вцепившиеся в край одеяла. Призрачный силуэт шкафа белел в темноте, словно куда-то плыл. Если быстро встать и пробежать до двери, повернуть ручку и выскочить в коридор... Билли страстно пожелал, чтобы там был свет. Но света в коридоре не будет, только синеватые отсветы работающего на первом этаже телевизора.
Проем двери и темнота будут за спиной — в этот момент чудовища могут его схватить.
Нужно добежать до туалета, нажать выключатель, открыть дверь и оказаться внутри.
И он в безопасности.
Я оттуда до утра не выйду, подумал Билли. Пожалуйста, я хочу там оказаться.
Но на шкафу было Темное Пятно. Конечно, это может быть старая игрушка... или пакет с мячом... или коробка... или ничего, игра воображения.
Но на самом деле там ОНА.
Грязевая Жаба.
Холод пронзил Билли насквозь, кровь отхлынула от щек. Зачем, думал он в отчаянии. Зачем я слушал эту историю? Он поднял руку, согнул пальцы лодочкой и выдохнул, пытаясь уловить запах. Кажется, нет. Билли повторил. Дыхание пахло чем-то теплым и уютным.
Но была нотка... Затылок Билли заледенел. Кого он обманывает? Нотка гнили. Тот самый запах.
— К детям, что забыли почистить зубы, приходит она, — Долорес с ее легким акцентом, смешным и милым, вдруг в его памяти заговорила зловещим, мрачным голосом. — Грязевая Жаба. Она чувствует запах. Это запах пищи, застрявшей между твоих зубов и испортившейся там, вонь гниющих чипсов и шпината, запах шоколадки "хершис", что ты съел на переменке, запах кислого, когда ты хочешь пить на жаре, запах твоего страха, когда ты нервничаешь на уроке... Весь человеческий запах скапливается на твоих зубах к вечеру. И если ты тщательно не почистишь зубы щеткой с блестящими и жесткими щетинками, если не используешь зубную нить, чтобы убрать кусочки между зубов, если ты не убьешь запах клубничным вкусом пасты или мятным, — она придет.
Жаба придет ночью, когда запах нечищеных зубов особенно силен, скажет "квее", "квееее" и прыгнет тебе на голову. И ты задохнешься. Она огромная, жирная. Ты больше не сможешь дышать. К одному мальчику, который не чистил зубы три дня, пришла Жаба. И наутро он умер. Его нашли синим, с высунутым языком. Он задохнулся. Задушил сам себя, сказали копы. Но мы-то знаем...
Билли провел языком по зубам. Они не чувствовались гладкими и блестящими, как после чистки, они были шершавыми. Грязными. Теперь он не сомневался. Запах есть.
Он как-то смотрел передачу (на самом деле ее смотрела Долорес) и там ведущий рассказывал, что у акул очень тонкое обаяние. Они чувствуют единственную каплю крови за несколько километров. И приходят.
Выбора нет. Надо действовать. Он приподнялся. Если побежать быстро, быстро — мимо шкафа, к двери...
И добежать до туалета... Свет. Скорее бы мама с папой вернулись! Пожалуйста, пусть они вернутся с вечеринки прямо сейчас, взмолился Билли. Пожалуйста!
Он прислушался, надеясь уловить звук мотора папиной машины. Но кроме глухого бормотания телевизора и шума ветвей за стеной — вот они мелькают в окне — ничего не услышал. На счет три, сказал себе Билли. Три — хорошее число. Я смогу. Я...
Он подобрал под себя ноги.
Раз, он начал считать. Одеяло нужно откинуть в последний момент, перед прыжком.
Два, он приготовился. Плечи были ледяными и ненужными, как старые вещи.
Три! Он отбросил одеяло. Спрыгнул с кровати и побежал — мурашки разбегались по затылку и спине, словно вспугнутые муравьи.
Он перескочил через полицейскую машину, перепрыгнул, на мгновение коснувшись пальцами, мост, собранный из "лего", и помчался дальше. Шкаф справа, дверь в чулан за ним. Ступням холодно. Сердце билось с такой силой, что чуть не выскакивало из груди.
Билли бежал, пижама прилипла к телу от напора воздуха, он протянул руку, чтобы взяться за ручку. Всего пару шагов... она круглая и...
— КВЕЕЕ.
Он споткнулся, упал на пол, ударился коленями, попытался вскочить. Вот она, дверь.
— Квееее!
Билли замер, стоя на коленях, в глазах слезы, во рту пересохло.
Справа, с края глаза, темнело пятно. Над шкафом.
Билли медленно повернул голову, холодея до самых кончиков пальцев.
Шкаф. С желтым жирафом. И там... Билли моргнул.
Ничего. Там нет ничего, упрямо сказал он себе.
— Квеее! — сказала Грязевая Жаба. И прыгнула.
В последний момент, прежде чем наступила полная темнота, Билли увидел ее, распластавшуюся в воздухе, ее белесое мерзкое брюхо. Мочевой пузырь не выдержал, горячее хлынуло по ногам.
Билли открыл рот, чтобы закричать "Долорес!!"
— Доло!..
И в следующий миг чудовищная тяжесть обрушивалась на его голову.
Все исчезло.
* * *
— Доло...
Долорес вздрогнула и очнулась. Кажется, это был голос Билли? Нет? Она не помнила, сколько просидела так, не шевелясь и не моргая, словно в какой-то спячке, словно застывшая в капле смолы муха. Родриго подарил ей кулон на годовщину. Он был красивый, если смотреть сквозь него на солнце, идет теплый нежный свет. Янтарь, сказал Родриго. Смола миллионолетних деревьев. Этой мухе несколько миллионов лет, сказал он. Долорес до сих пор слышался его чуть хрипловатый, на надорванных связках, голос. Долорес нравилось доставать кулон и смотреть сквозь него на свет. Вернее, нравилось... до момента, когда однажды муха шевельнулась.
Почему она рассказала мальчику эти странные истории? Долорес не знала.
С того дня она жила в полусне. С того дня, как Родриго ушел — Долорес закрывала глаза и видела развороченную машину, сияющие в такт мигалки полицейских машин вокруг, раскаленный от солнца белесый асфальт и черные пятна. Кровь.
Родриго, хотела она позвать. Но вспомнила асфальт, пятна и прикусила губу. Кулон на груди был теплым... Янтарь всегда теплый, говорил Родриго своим надсаженным шелестящим голосом. Это память веков. Когда-то миром правили другие боги. Другие животные ходили под солнцем. Другие люди их убивали и ели. Другие люди убивали других людей и приносили их в жертву другим богам. Все было правильно, но по-другому.
Но сейчас кулон был ледяным. Долорес сжала его ладонью и вспомнила, что рассказала мальчику. Какие-то истории о животных, что живут во снах. Или это вудуисткие боги? С чего мне пришло в голову рассказывать это?
Надо проверить, как он там. Даже в забытьи серого равнодушия, в выцветшем мире, в котором она жила с того дня, мальчик был чем-то важным. Иногда она вспоминала, что он живой и теплый, смешной и забавный, и хитрит, и ластится, и пытается ее рассмешить. Интересно, он почистил зубы перед сном? Долорес с удивлением поняла, что не может вспомнить. Словно куски ее жизни исчезали каждый день, каждый божий день.
И только во сне иногда приходил Родриго.
Молодой и прекрасный, весь в татуировках. И смеялся. Долорес нравился его смех, хотя блеск золотых коронок, надетых на зубы, пугал ее. Однажды он сказал, что заключил сделку и теперь будет приходить чаще. Сделку? Какую сделку? Хорошую, сказал Родриго и улыбнулся. Только глаза его в этот раз напоминали кусочки янтаря. И в каждом было по миллионолетней мухе. И мухи эти шевелились — как в ее кулоне. Никогда не заключай сделку с тонким человеком, сказала муха. Никогда не заключай сделку со мной, сказал чей-то спокойный голос. Долорес подняла голову. Вместо Родриго перед ней был худой тонкий человек в черном пиджаке, белых штанах и в соломенной шляпе. Теплый свет его взгляда окутал Долорес. В глазах шевелились мухи в янтаре.
— Кто ты? — спросила Долорес. Но она уже знала ответ. Только сегодня она рассказала osito, медвежонку, эти истории. Историю про Чужого Пупса, историю про Князя Мерзких Пыток, историю про Ватнаногга и Грязевую Жабу. И про него, тонкого человека.
— Ты знаешь, Долорес, — сказал Ключ Всех Дверей. Голос его был низкий, глубокий и спокойный. Голос всех дверных проемов и тоннелей, ведущих в темные, призрачные миры. Он сам был родом из Африки. Его темная кожа лилово блестела в свете телевизора.
— Хочешь заключить со мной сделку?
Она покачала головой. Нет. Потом сказала:
— Да.
Ключ Всех Дверей кивнул, словно именно этого и ждал.
— Чего ты хочешь?
— Верни мне Родриго.
Тонкий человек медленно покачал головой.
— Ты знаешь, что это значит?
— Да, — сказала Долорес. Теперь она знала. На груди у тонкого человека поблескивал тусклый старинный ключ, сложный и тяжелый. Кажется, Долорес догадывалась, какую дверь этот ключ отпирает... Что ж, ее это устраивает. Почему нет?
— Да будет так. Еще одно, — сказал тонкий человек. Шевельнул пальцами, на среднем было массивное золотое кольцо. — Мальчик...
— Какой мальчик? — не поняла Долорес.
— Я могу ошибаться, — мягко произнес Ключ Всех Дверей. — И это не мое дело. Но, кажется, ему не помешает помощь.
— Что?
И она услышала слабый детский голос:
— Долорес!
* * *
— Доло...
Долорес открыла глаза. Телевизор светился в пустой гостиной. "Кажется, вы чего-то не понимаете", — громко сказал комиссар на экране. Долорес вскочила на ноги и побежала наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Быстрее, быстрее. Она чувствовала, что не успевает. В боку закололо.
Но она успела.
Ноги ее подкосились. Детская озарялась беззвучными сине-красными вспышками мигалки. Пятна на полу казались черными. В первый момент Долорес показалось, что это кровь... Словно тот день, когда Родриго ушел от нее, вернулся. Долорес вцепилась в косяк, чтобы не упасть. В горле засело что-то сухое и ломкое. Пожалуйста, нет. Нет. В следующий момент она сообразила, что это включилась игрушечная полицейская машина Билли на батарейках.
Билли лежал в детской перед дверью, свернувшись в клубок и засунув в рот палец.
И не дышал.
Долорес бросилась на колени. Перевернула его на спину, засунула мальчику пальцы в рот, чтобы проверить, не застряло ли там что-нибудь. Натолкнулась на мягкое и вытащила. Это был кусок плюшевой ткани, оторванный от какой-то игрушки. Долорес отбросила ткань в сторону, в последний момент почувствовав, как та пахнет — тиной, грязью, застоявшейся болотной водой и смертью. Страшный, пугающий запах.
Билли не дышал. Лицо было бледное, заострившееся в слабом свете из окна. За стеклом прыгали тени ветвей.
Она с силой прижалась к губам мальчишки, вдохнула в него воздух, раз, другой. Затем начала давить ему на грудь. Ну же, давай.
Билли дернулся. Выгнулся. Закашлялся и вдруг - задышал сам. Долорес слышала, как воздух с хрипом входит в его легкие и выходит обратно. Билли посмотрел на нее, словно видел впервые. Заморгал, в глазах появилось узнавание.
— Няня, — сказал он наконец. — Я... я описался.
Долорес расхохоталась. Затем усадила его к себе на колени, обняла, не обращая внимания на мокрую пижаму и начала качать. Спи, спи, малыш. Я с тобой.
Так их и нашли родители, когда вернулись под утро с вечеринки.
* * *
Билли ничего не помнил. Прошедший вечер полностью изгладился из его памяти.
Долорес Романо вскоре уволилась. Мама Билли пообещала написать ей хорошую рекомендацию, но постоянно забывала это сделать. Впрочем, Долорес больше не заходила.
Через два месяца они узнали, что Долорес исчезла. Пошла на пляж и не вернулась. На песке нашли ее вещи и дешевый кулон из китайского пластика — вроде мухи в янтаре. Пошли слухи, что Долорес была подружкой мелкого мексиканского наркоторговца, убитого в перестрелке. Да, да, говорила мамина подруга. Я всегда подозревала.
Мама Билли тогда села, держась за сердце. А потом с гневом это опровергла. Подруга слушала и кивала. Конечно, конечно. Долорес была хорошей.
Долорес была святая.
...А через несколько дней катер в заливе обнаружил ее тело, раздутое от воды. Его частично объели акулы.
Она была шлюха, сказала соседка и победно посмотрела на маму Билли.
Мама Билли изменилась в лице. Она пыталась скрыть эту историю от Билли Головореза, но безуспешно — ему рассказали друзья в школе. У тебя крутая няня была, сказал Говард с завистью, она приносила тебе наркотики? Она трогала тебя в разных местах? Билли дал ему в нос.
Долорес не утопилась. Ее руки были скручены за спиной проволокой, а горло перерезано. Красивое некогда лицо выглядело страшным.
Парень Долорес, погибший за полгода до этого, действительно оказался наркоторговцем.
— Кажется, наш парень сильно переживает, — заметил папа, когда Билли третий раз принимал душ. Папа не знал, что Билли чистит зубы восемь раз в день, иначе добавил бы еще что-нибудь. Папа Билли всегда знал, что сказать.
— Не говори глупостей, — отрезала мама.
...Но в итоге папа Билли оказался прав. Разбитое сердце можно спрятать только под водой.
