|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Под вечер, когда стало темнеть, к борту причалила шлюпка, и лейтенанту передали записку из нашего консульства. Он ее прочел и, еще больше осунувшись, сообщил:
— С дацуном у консула договориться не получилось. Пекин требует немедленного разоружения и интернирования.
— Ожидаемо, — ответил я.
Он удрученно кивнул. Потом сказал:
— Знаете, Василий Иванович, я, когда был на борту у китайского адмирала, то видел там японского офицера.
— Ого! Что же это значит?
— Это значит, что китайцы пляшут под японскую дудку. Я тогда уже понял, что нам здесь удачи не видать. Адмирал Цао мне напрямую сказал, что у него есть приказ адмирала Того с рейда нас не выпускать. И в ремонте не помогать.
— Подождите, Михаил Сергеевич, я не понял. Ему что, китайскому адмиралу приказал японский адмирал Того? Как такое может быть?
— Да чего тут непонятного? Легли они под японцев как дешевая проститутка и ноги раздвинули. Боятся их больше чем нас.
Мы продолжили сидеть. Почти не пили, медленно тянули бутылку водки, не позволяя хмелю загулять в крови. Лейтенант время от времени выходил из каюты и принимал доклады подчиненных. На корабле все было в порядке, экипаж хоть и находился так же в удрученном состоянии, но все же держался и эмоциям выхода не давал. Несколько человек китайцев, что наблюдали за порядком, находились на верхней палубе и внутрь корабля не спускались. Лишь ходили парами от кормы до носа и обратно и хищно зыркали узкими глазами.
Ближе к полуночи пришла новость, что на рейде были замечены японские миноносцы. И вот тут лейтенант встревожился:
— Неизвестно что от них можно ожидать. Вряд ли торпедируют, но мину под нас подложить втихую могут. У этих варваров нет никакого понятия о чести.
И руководствуясь этими мыслями, он запретил экипажу ночевать внутри корабля. Всех выгнал на палубу. Благо ночь была теплая и по-тропически удушливая. А вскоре пришла еще одна новость — китайцы спешно погрузились на свою шлюпку и, шумно молотя веслами, ушли к берегу.
— Бегут, крысы..., — злобно прошипел лейтенант, вглядываясь в темноту ночи. Он пытался разглядеть японские миноносцы, но не мог. Лишь нечеткие силуэты были видны над черной водной гладью, но угадать их принадлежность никак не получалось.
Но все было тихо. Если слухи и были верны, то, скорее всего, встреча откладывалась до завтрашнего утра. Рощаковский походил минут двадцать по палубе, послушал море, а затем скомандовал бодрствующей команде:
— Отдыхать, братцы, — и сам ушел к себе в каюту. Вторые сутки без полноценного сна все-таки давали о себе знать. Я же остался на верхней палубе, без зазрения совести усевшись недалеко от верхней вахты. Рядом со мною пытались заснуть матросики, они ворочались, бубнили что-то вполголоса. Кто-то уже захрапел, утомленный последними событиями. А я сидел, прислонившись спиной к металлу, и смотрел на черное без лунных проблесков море.
— Ваше благородие, — вдруг обратился ко мне мичман с верхней вахты, — Василий Иванович, спите?
— Нет, не сплю, — ответил я.
— Не можете? — спросил он риторически, понимая мое состояние. Я тоже устал, за минувшие сутки поспал всего ничего. А сейчас эта же усталость и мешала мне сомкнуть веки. Едва закрывал глаза, как перед мозгом всплывала картинку минувшей ночи, когда мы на скорости уходили от преследователей, как прыгали по волнам и черпали соленую воду. — Не спали бы вы на палубе, не нужно вам это. Матросы они привычные, а вам по чину не положено.
Я хмыкнул:
— Так я же без чинов.
— Все равно не положено. Вы человек уважаемый, негоже вам вместе с простыми матросами в обнимку спать. Идите ко мне в каюту, там отдохните.
— Да нет, спасибо. Я лучше здесь на свежем воздухе. А там внутри душно.
— А хотите, я прикажу вас на берег отправить? Чего вам здесь ночевать?
— Не надо, — отмахнулся я от мичмана, а затем честно сказал: — Знаете, японцы сюда ранним утром должны прийти. Так вот я хочу в этом момент находиться рядом.
— Боже мой, Василий Иванович, зачем вам это?
— Интересно, куда ситуация вывезет. Свидетелем хочу быть, чтобы потом Марии Федоровне и самому Императору рассказать. Из первых уст, так сказать.
— А-а, — протянул мичман, не найдя что на это возразить. И отстал от меня.
Мы все ошиблись, когда думали, что японцы станут дожидаться рассвета. Глубокой ночью на воде послышался приближающийся плеск весел, и вся команда "Решительного" поднялась на ноги. Вскоре перед бортом представилась шлюпка. С нее крикнули:
— Японский офицер желает говорить с командиром корабля и просит разрешения взойти на палубу.
Шлюпку осветили фонарями.
— Ба! Господин Хирото, вы ли это?! — воскликнул я от неожиданности. В шлюпке находился тот самый цирюльник, у которого я когда-то скоблил морду. Сато Хирото собственной персоной. — Все-таки вы шпионили у нас в Артуре, не так ли? На службе у японцев состоите?
Он очень сильно удивился, увидев меня здесь. Даже не отреагировал на обвинение в шпионаже, лишь так же вскинул брови и недоуменно спросил:
— Господин Рыбалко? Вы?
Японский офицер что-то у него спросил. Хирото ответил и тот громко его переспросил:
— Рибаруко-сан?
И получив утвердительный кивок, так сверкнул глазами, что становилось понятно — офицер дернул удачу за хвост.
Меж тем на палубу поднялся Рощаковский. Ему передали просьбу японского офицера.
— Пусть поднимаются, — разрешил он.
— Михаил Сергеевич, стоит ли..., — попытался повлиять на ситуацию мичман, но Рощаковский отрезал:
— Это парламентер. Пусть поднимается.
Они взобрались. Японский лейтенант при штатном оружии и с мечом на поясе, Сато Хирото в гражданской одежде и с десяток матросов при полном вооружении с примкнутыми к винтовкам штыками. Странным казалось то, что у матросов к оружию были примкнуты штыки. Словно и не матросы это были, а простая пехота. Или десант....
Японец, демонстративно положив руку на рукоять меча, стал громко зачитывать бумагу. Хирото переводил:
— Предлагаю командиру миноносца немедленно выйти в море и вступить со мною в бой. Если ваша машина неисправна, то мы выведем вас на буксире в море, и там вы примите сражение. Ежели командир "Решительного" отказывается, то ему и его команде надлежит немедленно сдаться и уповать на нашу милость и милость императора.
За спиной наглого офицера кто-то из подчиненных развернул японское полотнище. С верхней вахты донеслось приглушенное ругательство, и в ответ этой демонстрации наш мичман в руках развернул спущенный ранее Андреевский стяг.
Рощаковского разозлила манера японца. Тот вел себя слишком уж нагло, по-хозяйски. Скалил белоснежные зубы, смотрел вызывающе на нас, бросал алчные взгляды в мою сторону.
— Мы не сдадимся, — твердо заявил лейтенант. — И я не потерплю на моем корабле вашего флага. Требую немедленно его убрать.
Японец словно не услышал его. Повторил:
— Предлагаю вам принять бой. Уважая тишину нейтрального города, предлагаю вам выйти в море и там с честью принять рыцарский бой.
— Рыцарский?! — ахнул сверху мичман, а Рощаковский, не услышав своего подчиненного, решил:
— Хорошо. Мы примем бой. Но прежде чем выйти в нейтральные воды, укажите адмиралу Цао, чтобы он вернул нам орудийные замки, минные ударники и личное оружие экипажа.
Японец нагло и снисходительно улыбнулся:
— К сожалению, мы не имеем влияния на адмирала Цао и мы не властны вмешиваться во внутренние дела Китая.
— Это вы-то не властны? — рассвирепел лейтенант. — Ваш офицер все время сидит подле Цао, диктует ему указания адмирала Того и вы не властны?
Японец не ответил, лишь еще больше расплылся в наглой и злорадной улыбке. Наши матросы, видя, как идет диалог, постепенно приходили в нервное возбуждение. Кто-то втихую бормотал проклятия, кто-то предлагал просто дать наглецу в морду, а дальше будь что будет. Сато Хирото тоже лыбился, ситуация его явно забавляла.
Меж тем, пока велась напряженная беседа, пока японский офицер выдвигал ультиматум, к борту, к корме подошла вторая шлюпка и на палубу, словно тараканы взобралась еще одна команда японцев. Так же все при оружии, готовые немедленно вступить в бой. И в этот момент ситуация стала всем предельно ясна — "Решительный" хотели просто взять десантом. Японцы с кормы стали пробираться вперед, нагло расталкивая наших матросов, пробираться поближе к своим. Наши пытались огрызаться, толкались в ответ, но более усилий к сдерживанию не прилагали — ожидали приказа. Лишь молча стали вооружаться, кто гаечным ключом, кто свайкой, кто еще чем-то тяжелым. Мичман с верхней вахты сообщил:
— К нам идут два японских миноносца и один крейсер.
Рощаковский плотно сжал губы, сдерживая гнев. Бросил ненавидящий взгляд на японского лейтенанта, склонился к ближайшему матросу и что-то буркнул ему в ухо. Тот немедленно убежал и скрылся в недрах корабля.
— Что вы ему сказали? — перевел Сато требование японца.
— Не ваше дело, — грубо оборвал Рощаковский.
— Вы должны немедленно ответить.
— Ничего я вам не должен. Это вы находитесь на корабле иностранного государства, в водах принадлежащих третьему государству, которое не участвует в нашей с вами войне. Вы, находясь здесь и требуя немедленной сдачи, нарушаете все немыслимые законы. Требую от вас немедленного удаления.
— Мы не уйдем. Мы требуем вашей сдачи.... Или выходите в нейтральные воды, чтобы принять честный бой.
Они препирались несколько минут. Рощаковский был в гневе, но пока что сдерживал себя, японский лейтенант откровенно забавлялся, отвечая на его выпады, снисходительными улыбочками и наглыми фразами. И все это еще больше заводило экипаж "Решительного". Наконец из недр корабля появился недавний матрос и кивнул Рощаковскому. И с этого момента ситуация на борту вмиг изменилась. Лейтенант громко крикнул:
— Братцы, делай как я! — и с силой, с оттягом вмазал кулаком по морде японца. Тот отшатнулся, упал на задницу и непроизвольно схватился за разбитую губу. А команда только этого и ждала. По всей палубе началась схватка. На чью-то голову опустился тяжелый гаечный ключ, кого-то просто в четыре руки швырнули за борт. Раздались одиночные выстрелы и визг срикошетивших пуль.
Японец быстро пришел в себя. Вскочил на ноги, рванул из кобуры револьвер и выстрелил в Рощаковского. Тот схватился за ногу и стал медленно и удивленно оседать на палубу.
На верхнюю вахту бросилось сразу несколько вооруженных японцев. Они попытались вырвать из рук мичмана Андреевский стяг, но тот держал цепко и тогда они принялись забивать его прикладами. Мичман упал, подобрал под себя флаг и его спину тотчас стали охаживать тяжелые ботинки.
И я, находясь рядом с Ращаковским, не остался в стороне от битвы. С каким же наслаждением я вмазал по монголоидной шайбе Хирото, с каким удовольствием я почувствовал, как проминается его челюсть...! Это ощущение было не передаваемо, меня накрыл какой-то первобытный восторг. Никогда в жизни я не ощущал подобного. Никогда, даже в самых тяжелых и ответственных спаррингах.
Цирюльник рухнул без сознания, пуская кровавые слюни. Матрос слева от него пытался стянуть с плеча винтовку и пырнуть меня штыком, но и его я по-боксерски отправил в нокаут. Он сложился словно карточный домик.
Все это действие заняло от силы секунды три-четыре. Рощаковский все еще оседал на палубу с прострелянной ляжкой, закрывая дыру ладонью, я уже остался один на один с японским лейтенантом. Слащавая наглая улыбочка сползла с его загорелого лица и теперь в его глазах проявилась нескрываемая ненависть. Переведя взгляд на меня, он что-то мне крикнул и ткнул в мою сторону стволом револьвера. Видимо, предлагал сдаться. Он бы не промахнулся, да только времени на то, чтобы нажать спусковой крючок и спустить курок я ему не дал. Расстояние было смешное — быстрый удар ногой и револьвер, на прощание стрельнув в черное небо, улетел за борт.
Японец рассвирепел. Дернул из ножен меч и словно дубиной вознес над головой. Опять что-то крикнул.
— Хрен тебе, морда японская, — крикнул я ему в ответ и тот с резким выдохом опустил на меня холодную сталь. Так и убил бы единым движением, да только не зря меня столько гоняли с казацкой шашкой — пригодился навык. Да и японец фехтовать не умел и меч на поясе носил лишь для подтверждения статуса. Я закрылся тростью от удара, перевел его в касательный и заставил сталь уйти вниз. А когда и японца потянуло вслед за оружием, я лишь сделал небольшой шаг в сторону и коленом впечатал ему в пах. Тот издал сдавленный стон и согнулся. Меч оказался брошен и его руки непроизвольно схватились за причинное место. А затылок его вот он, прямо передо мной — словно лакомая мишень для тяжелого набалдашника трости. Туда-то я его и опустил, с хрустом отправляя наглеца в японскую нирвану.
Рощаковский тем временем справился с первым шоком. Опять поднялся на ноги. Бросил взгляд на верхнюю вахту, увидел, что там без жалости запинывают мичмана и пытаются водрузить свою тряпку, крикнул:
— Братцы, бросай желторотых за борт! Не жалей их!
И сам, не смотря на рану, схватил за шиворот подвернувшегося под руку матроса и потащил к леерам. Перегнул за его за борт и отпустил. Да только японец цепко схватился за нашего лейтенанта и утянул его с собой. Они упали в шлюпку и там продолжили борьбу. Рощаковский был и выше и сильнее и по массе значительнее и потому он сразу же подмял бедолагу под себя и принялся охаживать морду тяжелым кулаком. Японец закрывался руками, как мог, истошно пищал:
— Неть, руськи, неть! Неть!
Рощаковский лупил его, войдя в раж, почти ласково приговаривал:
— Да, сука желтопузая, да! Будешь ты у меня батюшку Императора слушаться, будешь!
А японцы все прибывали. Подходили новые шлюпки, и новый десант, словно горох, высыпал на палубу, теснил нашего брата. На Рощаковского сверху спрыгнуло сразу несколько японцев. Двоих он сокрушительными ударами свалил в воду, а остальные, навалившись, подмяли его под себя и вытолкали из шлюпки вон. Раздался всплеск, на мгновение лейтенант скрылся под черной водой, но затем вынырнул и снова попытался забраться в шлюпку. Но его отогнали прикладами. Тогда он мощными гребками поплыл к корме, в надежде с той стороны забраться на корабль.
Меня тоже одолевали японцы. Их было четверо и они были с оружием. Сняли винтовки с примкнутыми штыками и пошли на меня стеной. Не стреляли, видимо желая взять живьем. На палубе было узко, и они скорее мешали друг другу, толкались локтями. Я испытывать судьбу не стал, начал отступать, ища место, где можно будет спрятаться от пуль. Нашел такое, свернул за угол какой-то палубной надстройки и уже оттуда, рванув из потайной кобуры пистолет, открыл по наступающим огонь. Один японец рухнул, другой присел, бросая оружие из раненой руки, другие же, не сговариваясь, открыли огонь. Надстройка защитила, да и стрелки они были неважные, пули, свирепо прожужжав, прошли мимо.
Свалка шла по всему миноносцу. Наши дрались отчаянно, крушили головы и выбивали зубы тяжелыми предметами и по-крестьянски разбивали носы кулаками. Швыряли тщедушные тела за борт и приходили на помощь своим сослуживцам. Мы бы отстояли корабль при равных количествах, даже с учетом того, что у нас не было огнестрельного оружия. Но японцы все прибывали и прибывали и уже совсем скоро нас стали давить численно. Нас не убивали, места для того чтобы вскинуть ружье не было, но и не щадили. Крушили нас прикладами, когда было можно кололи штыками. Изредка слышались сухие револьверные плевки.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
