Крымское танго

СКАЗКА ПРО ТАНЦЫ И НЕ ТОЛЬКО

Пролог

— Уважаемые дамы и господа! — голос как всегда безупречно-элегантного Станислава Григорьевича Попова чуть заметно дрожал от волнения, —

— В этом году честь открытия нашего юбилейного, десятого Венского Бала в Москве предоставляется... Премьер-министру Российской Федерации и неоднократной финалистке и победительнице международных турниров по акробатическому рок-н-роллу и спортивным бальным танцам... Катерине Тихоновой!!

Переполненный Манеж не верил своим глазам — пара не остановилась у микрофонов, а вышла в центр зала. С их последним шагом зазвучала и начала набирать силу неподражаемая музыка Доги, заставляя забыть обо всём на свете кроме завораживающей мелодии венского вальса и единственной танцующей пары.

Закончив полный круг грациозным поклоном, пара остановилась и... таких аплодисментов не собрала бы даже сборная, составленная из лучших мастеров оперы, балета, театра и... футбола. Причем было видно, что люди восторгались вовсе не статусом этого человека, уводящим под руку свою молодую партнершу, а именно их исполнением Танца.

А 'виновники' этого события облегченно выдохнули, переглянулись, тепло улыбнулись друг другу и практически хором шепотом произнесли: 'Уф! Не зря старались!'

Глава 1

До боя курантов и традиционного обращения Президента оставалось совсем немного времени. Новый, 2018 год они встречали, впервые за всю жизнь, всего вдвоем. И у Сергея, и у Шурочки, или Санечки, как иногда он называл свою любимую половинку, мамы под новый год совсем некстати сильно разболелись и выходить никуда не захотели. Тесть один, естественно, не захотел прийти, отец Сергея уже много лет как умер, сестра была с мамой, дети — и сын, и дочь жили уже давно отдельно. Иришка вообще вместе с мужем умотала на все новогодние каникулы к черту на кулички — в Сингапур, а у Костика всего три месяца назад родилась дочка. Аня. Анечка. Анюта. Нюша. Праздник души и отрада глаз для новоявленных бабушки и дедушки, идеальный ребенок, на взгляд старшего поколения, поскольку попискивала только когда ее переодевали. Да и то, видимо, от возмущения, потому что считала новые одёжки недостаточно стильными и элегантными. Так что общение с близкими свелось к объективам вэб-камер, да и то ненадолго.

Ну вот, шампанское налито, в голове быстро прокручиваются варианты желаний, которые нужно будет загадать через несколько минут, вот-вот на экране должен появиться Гарант, еще чуть-чуть и... И Сергей начал чихать. В своей традиционной манере — много раз подряд. Была у него такая особенность организма. Он чихал подряд не меньше пяти-семи раз, ничего не видя и не слыша вокруг. Это было проверено многократно: родственниками, друзьями, коллегами, и у всех без исключения, эти серии всегда вызывали веселый бурный хохот. Поскольку во время чихания Сергей умудрялся корчить такие рожи, повторить которые в нормальном состоянии так никогда и не сумел, хотя среди его родных, друзей и просто знакомых ходило не менее полутора десятков видеороликов, запечатлевших сии знаменательные события. Естественно, он все их видел не по одному разу, пытался изображать что-то похожее, но до, так сказать, естественного чихообразного состояния было как до Луны. Причем ползком, а не пешком.

Он всегда в таких случаях старался отойти хотя бы на несколько шагов и сейчас тоже вышел в прихожую. На пороге гостиной ему показалось, что сквозь прикрытые веки полыхнуло золотисто-зеленым и как будто пришлось пройти сквозь паутину, но не придал этому значения, решив, что это обычные 'искры из глаз' от слишком уж яростного чиха.

Эта, последняя, серия была как-то необычайно длинна, поскольку, когда Сергей наконец закончил и вернулся в комнату, вытер как всегда выступившие слезы и посмотрел на жену, то увидел, что та смотрит на него даже с некоторым беспокойством. 'Все, я уже вернулся', — попытался пошутить он, взглянул на телевизор и... сел. На экране Ельцин произносил: 'Я ухожу... Сегодня, перед наступлением первого года нового тысячелетия...'

'Что за...', — чуть было не вырвалось у Сергея, но тут ему пришлось не только прикусить язык, но и схватиться обеими руками за стол, поскольку за этим самым столом сидели и дети, и мама с сестрой, и тесть с тещей. 'Приплыли!' — ничего умнее и конструктивнее в тот момент в голову не пришло. Хотя и паники не было, все-таки не один десяток прочитанных альтернативок как-то подготовили сознание к возможному шоку.

Тут же нахлынули воспоминания о недавних размышлениях. Пару дней назад, дочитав последнее продолжение так полюбившегося 'Восхода красной звезды', его вдруг 'пробило' на философствования: 'Почему? Ну почему каждому из попаданцев дается вроде бы так много способностей и еще больше информации, а результат такой, прямо скажем, не вдохновляющий?' Что у Королюка в его 'Инфильтрации', что у СКСа и Вязовского в их 'Режиме Бога'. — 'Хотя, чего это я придираюсь. У них все еще впереди!' С недавнего времени Сергей увлекся таким литературным жанром, как альтернативная история и старался отслеживать появляющиеся новинки.

— Да и потом, — укорил он сам себя. Есть же 'Царь Федор' и 'Генерал-Адмирал' Злотникова, и Величко с его дядей Жорой, и Дроздов с 'Реваншистом', и, в конце концов, Конюшевский с 'Основной миссией', Конторович, Лысак, Горелик, чьи герои добивались весьма впечатляющих результатов. И многие другие, которые нравились кто чуть-, кто сильно меньше. Персонажи альтернативок попадали в разные времена, у всех были разные стартовые условия, однако всех объединяло одно — все герои оказывались в новых временах не по своей воле, а в качестве компенсации или бонуса получали кто абсолютную память, кто повышенный иммунитет, регенерацию, а то и вообще — вторую молодость и богатырское здоровье. Конечно, это было естественно для такого жанра, иначе какая же это была бы фантастика? Но было еще одно, что заставляло Сергея мысленно спорить с авторами. Все их герои были готовы приносить жертвы. И приносили. Причем не себя в жертву, а совсем даже наоборот — кого-то — в жертву своим целям, а иногда и своим амбициям. Пусть по сюжету это практически всегда было оправдано, пусть жертвы были отъявленными мерзавцами, но вот вызывали эти, вроде бы необходимые действия, некоторое неприятие и раздражение. Царапало душу, что называется. Сергей не был ни пацифистом, ни, прости Господи, 'толстовцем', поэтому, естественно, к военным действиям в прямом смысле слова, это невынужденное насилие не относилось. Но осадочек, как говорится, оставался.

И пусть он — Ефимов Сергей Михайлович, почтенный глава семейства, пятидесяти, с приличным хвостиком, лет от роду, и не был ангелом во плоти, насилие позволял себе только мысленно. И то крайне редко. Даже в детстве — в школе и во дворе он счастливо избежал сколько-нибудь серьезных потасовок, хотя и школа, и двор были самыми обычными советскими местами обитания обычных советских людей в обычном спальном районе Москвы и страсти там, бывало, кипели нешуточные. Хиляком Сергей в детстве не был и никак специально от мелких стычек и пацанячьих конфликтов не уклонялся. Вот сложилось так — и все тут. Судьба. Карма. Кисмет. Да и потом — и в институте, и после — физическую форму поддерживал вполне на уровне, уделив некоторое время и лыжам, и плаванию, и альпинизму. Нигде никаких высот не достиг, хотя до кандидата в мастера спорта по альпинизму все-таки добрался. Даже в студенческие годы и в аспирантуре, поездив по стройотрядам от Архангельска до Находки, он умудрялся не ввязаться ни в один инцидент с представителями местной шпаны.

Размышляя, когда очередная книга находила где-то в глубине души хоть какой-то отклик, о том, что бы он сделал по-другому, он далеко не всегда находил приемлемый для себя вариант развития событий. Единственными исключениями были циклы Злотникова — 'Путь князя' и 'Урожденный дворянин', но это была чистая фантастика, а не альтистория. Там герои не ставили себе никаких 'государственных' целей, они хотели исправить только самих себя. И в жертву они готовы были принести только себя. И им хотелось подражать. 'А ты бы хотел что-то исправить в себе? В своей жизни?' — такой вопрос звучал в голове, наверное, после каждой прочитанной книги. 'Да, конечно!' — 'А чего ж не меняешь?' — 'Да как-то все как у большинства — то сил не хватает, то терпения, то времени, то мозгов...'. ' Нет в мире совершенства!' — эту цитату из 'Маленького принца' Сергей очень любил и частенько повторял. Хотя ему и грех было жаловаться на жизнь — хороших событий случалось все-таки намного больше, чем таких, о которых неприятно было вспоминать. 'События, события, события...' — на мотив 'Мгновений' пропел он и захлопнул крышку ноутбука.

'Событие. Какое странное, но очень умное и очень глубокое, что ли, слово. Как содружество — союз друзей. Соратники — союз ратников. Совместное участие в делах, в боях. А событие? Со — Бытие. Совместное бытие с кем? С чем?'

'Ладно! Сейчас куранты бить начнут, потом будем разбираться что делать' — эта простая мысль почти совсем успокоила, но появилось желание махнуть грамм сто чего-нибудь покрепче шампанского, уже разлитого по бокалам. Сергей огляделся и понял, что присутствующих гораздо больше беспокоит происходящее на экране, а не его состояние, все-таки гораздо ближе к охреневшему, чем к обычному — спокойному и рассудительному. Даже дети, видя тревогу и беспокойство взрослых, несколько притихли и не спешили заваливать всех вокруг своими вопросами, обычными для них во время таких вот праздничных посиделок. Они, в свои десять и тринадцать лет были, как и все их сверстники, жутко любознательными и никогда не стеснялись вываливать на головы родителей, бабушек, дедушки и тети свои 'почему?', 'что?', 'где?' и 'когда?'.

Да, все было известно уже днем, но сейчас, за несколько минут до Нового года, все заново переживали происходящее так, как будто такая сногсшибательная новость свалилась на голову только что.

— Кстати, а почему он сказал: '... первого года нового тысячелетия...?'

— Не мешай, дай послушать, — на Сергея дружно зашикали, оставив вопрос без ответа.

Едва дождавшись боя курантов, дружного перезвона бокалов и быстренько прожевав первую порцию традиционного оливье, он выскочил в комнату дочери и стал лихорадочно листать 'Детскую Энциклопедию'.

— И что тут у нас? — Революция — 7 ноября 1918, Великая Отечественная — 22 июня 1942 — 9 мая 1946, Гагарин — 12 апреля 1962, распад СССР — 1992... все просмотренные в дикой спешке даты отличались ровно на один год. А вот дни недели почему-то совпадали. 22 июня 1942 года тоже было воскресеньем. Метнувшись в спальню и достав оба паспорта и детские свидетельства, — уже ожидаемо увидел даты рождения тоже на год позже.

— Все вроде ясно. Осталось понять — почему. И абсолютно ли 'параллельно'? Если возможно, конечно, — с гудящей словно Царь-колокол головой, Сергей Михайлович вернулся к остальным домочадцам. 'Паутина' на пороге гостиной была, видимо, одноразовой, поскольку больше никак не проявлялась.

* * *

Этот новогодний ужин без конца прерывался вопросами о будущем, Сергей всех успокаивал, поскольку имел для этого некие основания. О чем, естественно, никто не догадывался. Наконец все наговорились, наелись, выпили, как обычно в их семье, очень в меру, и только Михалыч, как его любили называть друзья и, почему-то, сестра, позволил себе прилично больше обычного, что было сегодня очень даже объяснимо, однако не прошло мимо внимания бдительной Санечки. Именно она всегда была в их семье последовательным поборником умеренности потребления горячительного, не выпив за всю жизнь ни грамма ни водки, ни коньяка, ни шотландского самогона, иногда позволяя себе только вино и, крайне редко, крохотную рюмочку ликера. Наконец дети отправились спать, да и взрослые, посидев еще немного, засобирались домой, благо все жили в шаговой доступности. Проводив всех до своих домов и вернувшись, Сергей втихаря от жены махнул еще коньячку, помог ей убраться и они наконец тоже улеглись. К счастью, все петарды и хлопушки во дворе к этому времени уже пыхнули и хлопнули, так что спокойному и здоровому сну ничто не помешало.

'Уф! Хорошо хоть выходной, есть время подумать. Целых полдня. Вечером — как обычно первого января, надо к бабушке с тетушкой заехать', — с этой мыслью Сергей проснулся. Однако постарался никак это не показать, решив, что вполне можно позволить себе минимум час на размышления в лежачем положении. Из этого, конечно же, ничего не получилось, поскольку неугомонная и неутомимая Шурочка уже через полчаса заглянула в спальню и промурлыкала:

— Вставай, лежебока, дети уже и санки, и лыжи приготовили. Твои — в том числе.

— Уно моменто, мон женераль.

— О! А я думала ты ночью загружался с целью откосить от первоянварских обязанностей.

Была у них такая традиция (нет-нет, в баню никто не ходил, у них в квартире была отличная ванная) — если встречали Новый год дома, весь следующий день проводить в Битце, катаясь на лыжах и санках почти до самой темноты. Обязанностью главы семейства, как нетрудно догадаться, было таскание санок. Пустых — туда, с седоками — обратно.

— Да-а, вчера вся контора на ушах стояла, надо было как-то попытаться распутать заплетающиеся извилины, — виновато пробурчал Сергей.

— Ладно, давай вставай, умывайся, пей свой кофе и пошли. Термос и бутерброды я уже приготовила.

За те тридцать минут, что Сергей успел урвать себе на обдумывание ситуации, он сумел четко сформулировать всего одну мысль: почти ничего в своей жизни в ближайшие двадцать лет он менять не намерен. Ничего существенного. Да, кое-что надо будет попытаться поменять, но только для того, чтобы улучшить или усовершенствовать полученное и достигнутое. Там, через двадцать... ну хорошо, хорошо, через восемнадцать лет вперед и один год 'вбок', если быть точным, и у него самого, и у всей их семьи было всё или почти всё, что было нужно для спокойной, счастливой жизни.

Мороз был совсем слабенький, со снегом в лесу все было в порядке, так что гулялось и каталось очень даже неплохо. Еще лучше думалось. Как ни прокручивал, как ни просчитывал Сергей разные варианты, получалось, что лучше проторенной дороги ничего не прорисовывается. К тому же, как оказалось, вспоминались прошедшие, точнее, предстоящие годы как-то странно. Казалось бы, если ты знаешь события предстоящих лет, живи, радуйся и пополняй счета. Ан нет! Он помнил все, что происходило либо с ним самим, либо с детьми. А вот из остальных событий он помнил только то, что было связано с сильными личными переживаниями. Помнил 'свои' события 9/11, потому что в одной из башен чуть не погиб Родион — один из его ближайших друзей, уехавший в Штаты за полгода до этого. Уехал один, без семьи, жена Люба с сыном остались в Москве. Он рассчитывал прилетать как минимум раз в две недели, занимаясь одновременно сразу тремя довольно крупными российско-американскими проектами, став к этому времени крутым айтишником, и крутился буквально как пропеллер в режиме форсажа. Помнил арест в 'своем' октябре 2003-го Ходорковского, потому что накануне — двадцать четвертого — одновременно свалились с жуткой температурой и желудочными 'прелестями' мама, сестра и тетушка. Все трое загремели в больницы и провалялись там две недели. Причем тетушке стало плохо по дороге домой, так что попали они в разные больницы и Сергею приходилось мотаться в разные места — из офиса в Хамовниках на Каширку к маме и сестре, потом на Волоколамку к тетушке и обратно на работу. Перепугался он тогда не на шутку, посчитав, что произошла какая-то семейная фигня по женской линии и что-то подобное может угрожать дочери. К счастью, довольно быстро выяснилось, что все было до банальности и анекдотичности просто — грибочков одних и тех же наелись. Собранных и засоленных еще позапрошлым летом. Как эта несчастная банка сохранилась и зачем ее поперла с собой тетушка, приехав в гости к сестре, история благоразумно умолчала.