|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Подъем!
— Есть контакт подъема!
Эти слова звучали уже много раз и теперь, в отличие от первых пусков произносились усталым, даже, если вслушаться, слегка унылым голосом. Конечно, уже совсем привычная картина — впереди, в отдалении, ярко полыхнуло, заливая окрестности белым светом, и через полсекунды бункер вздрогнул от первой, заставившей вздрогнуть всю конструкцию, волны. Томительно медленно тяжеловесная конструкция, что-то вроде пятиглавого собора, или, учитывая острые очертания оголовков, скорее — мечети, под оглушающий даже за толстенными стенами бункера грохот, оторвалась от стартового стола и начала карабкаться в небо. Многие из присутствующих уже привычно начали готовиться к вспышке неминуемого, как им казалось, взрыва, но тяжеловесный исполин, опираясь на столб огня, все увереннее и увереннее рвался в небо. Через несколько секунд после удара второй, воздушной волны, под непрерывную вибрацию стен, пола и всего оборудования стоящего внутри бункера, ракета окончательно оторвалась от Земли. Под звучащие доклады 'Крен, рысканье, вращенье в норме', она, все ускоряясь и ускоряясь, устремилась вверх, за облака, исчезая из поля зрения наблюдателей.
— Красиво, бл.., так ее и рзъэтак! — от избытка чувств молодой генерал в форме ВВС не сдержал эмоций, выразив их кудрявым ругательством.
— Угумс, — собеседник, известный всей стране еще с тридцатых годов по фотографиям к газетным репортажам, тоже в генеральской форме, но с тремя звездочками в петлицах вместо двух, был более сдержан. Стоящий же рядом с ними Генеральный Конструктор лишь неодобрительно покосился на молодого генерала и поправил рукой с поврежденным, бросающимся в глаза, пальцем воротничок рубашки.
— Отсечка первой ступени... десять секунд... три, два, один, ноль... Есть отсечка первой ступени!
— Хорошо идет, поздравляю, — генерал— лейтенант авиации был спокоен. Генеральный явно успокоился тоже, но боялся спугнуть удачу. — Дождемся сигнала с полигона, — нейтральным тоном заметил он.
— И спрыснем успешный пуск шампанским! — молодой генерал был возбужден. Еще бы, первый пуск в его присутствии и сразу удачный. Есть о чем рассказать отцу, который, несмотря на болезнь, живо интересусовался всем, происходящем в Тюра-Таме.
Познать себя в бою.
... а он, не открывая глаз, шипел сквозь стиснутые губы и бормотал:
'... ... Это Эксперимент надо мной, а не над ними'.
А. и Б. Стругацкие 'Трудно быть богом'.
Утро 9 сентября 20... года. г. Москва. Где-то на Калужской ветке метро.
Алексей.
Народу в метро, как всегда осенью, набилось, словно шпрот в банку. Да и воздух напоминал то самое масло, в котором эти самые шпроты плавают. Алексей втиснулся в вагон, вздохнул и тотчас почувствовал, как закружилась голова. Мало того, что не выспался, так, похоже, теперь всю дорогу придется стоять на ногах. Чертыхнувшись про себя, он достал из сумки наладонник и развернул AllReader. Если уж так не везет, то хотя бы почитать. Но и тут его ждала неудача. Несколько книг, закачанных вчера с Самиздата оказались настолько нечитабельны, что он уже было собрался убрать наладонник. Но тут среди названий остальных файлов мелькнуло знакомое название книги о четырех МартиСью, то есть невъе... хм... невероятно умных, удачливых и самых простых российских интеллигентах-суперменах. Получивших в свои руки сказочные возможности и использовавших их для того, чтобы самим жрать сладко, спать гладко и заботиться о своей драгоценной совести, сохранении дореволюционных порядков и трехстах сортах колбасы. Еще раз глубоко вздохнув, он открыл крайнюю часть книги, весьма популярную в начале девяностых и начал читать о славных приключениях двух основных героев, попавших в тела Сталина и его лучшего полководца, сидящего в лагере. Ну, а что в этом неправильного? Ведь в начале девяностых всем было известно, что лучшие полководцы СССР сидели в ГУЛАГе, а на свободе оставалось всякое отребье, лизавшее Сталину не будем уточнять что.
Тут как раз объявили остановку, на которой большинство пассажиров выходило, чтобы пересесть на Кольцевую линию и Алексей, облегченно вздохнув, сел на освободившееся место. Теперь читать не хотелось совершенно и он прикрыл глаза, решив продремать оставшиеся пять перегонов. Закрыл глаза и незаметно для себя заснул...
Где-то, когда-то. Пахнет деревом и свежим воздухом.
Какое-то неприятное ощущение в левой руке заставило меня открыть глаза и сразу же снова закрыть их. Закрыть инстинктивно, ведь то, что я увидел, совсем не походило на вагон метро. 'Больница? Не очень похоже, но что еще это может быть?'— мелькнула в голове мысль. Хотелось громко закричать, вскочить, кого-нибудь позвать, но наработанные за двадцатипятилетний срок службы в армии инстинкты и опыт подсказывали, что прежде чем психовать, надо оценить обстановку. Да и вообще, какая может быть паника, если он спит в своей постели, у себя, на даче, в своей комнате...
'На какой, вашу мать, даче?! У меня ее отродясь не было! Это что, последствия аварии? Неужели вагон взорвали, или поезда в метро столкнулись? Точно, с самолетом, заходящим на посадку и столкнулись...' — шутка, конечно, не самая удачная, но в таких обстоятельствах. На безрыбье, как говорится, и сам раком станешь...
'Так, а все же непонятно, что случилось-то? Где я? Какая дача? Что с рукой? Ситуация как в анекдоте: 'Что со мной? Что это за город? В каком веке я живу, доктор?' — А доктор внимательно посмотрел и отвечает: 'А вы сами-то кто?'... Ну и кто он — я? И вообще, это реальность или сон? Вашу мать, может просто пожар какой и я лежу, надышавшись угарного газа, и брежу? Как в той, прочитанной еще в восьмом классе книге. 'Дом в тысячу этажей', точно. Лежу это я и сню себя Наполеоном... Или ..'
Тут из глубины сознания всплывают имя, фамилия и отчество. 'Да уж, попал, так попал. Хорошо, что это только сон или бред. Ну не может в жизни такого быть' — раздумываю я, замерев и стараясь даже пореже дышать в смутной надежде, что сейчас этот дурацкий сон закончится, и я опять окажусь на скамейке вагона метро или, в самом неблагоприятном случае, на койке в больнице. Ничего не меняется и я уже почти решаюсь позвать хотя бы кого-нибудь, но тут, перебив дальнейшие размышления, раздается легкий, деликатный стук в дверь.
— Да, — черт, а какой неприятный голос. И курить хочется. 'Какой, вашу тещу, курить! Я же уже десять лет, как бросил!' Тем временем дверь еще деликатней, хотя кажется больше и так некуда, открывается и в проеме возникает голова.
— Товарищ Сталин, вы просили вчера разбудить пораньше, — произносит лейтенант госбезопасности с небольшим, едва уловимым испугом.
— Спасибо. — 'Имитирую, или на самом деле акцент прорезался? Не пойму' — Можетэ бить свободни.
Голова исчезает, а я встаю, с непривычки чуть не упав. Все как то странно изменилось, реакции тела совершенно непривычны. А уж одежда! Мысленно матерясь и повторяя про себя: 'Это сон. Спокойно, это только сон и он не страшнее аварии в Марах', начинаю одеваться. Немного повозившись с непривычными кальсонами на завязках, замечаю, что быстрее всего дело идет, когда я думаю о чем-то постороннем, предоставив телу самому разбираться с этими пуговицами и крючками. Наконец я вполне снаряжен, только вот организм настоятельно напоминает о своих потребностях. Черт возьми и напоминает чрезвычайно реалистично! Неужели это все же не сон? Не, ерунда. Не может быть такого. Это бывает только в фантастических романах. Да и то, учитывая в кого я попал — весьма определенного сорта. 'Не читайте книг о попаданцах в душном вагоне. Но ведь других нет? Вот и не читайте никаких', — перефразирую мысленно разговор Борменталя и Преображенского, пытаясь вспомнить, куда же идти. Но мысленные усилия остаются тщетными, ничего не вспоминается. Тогда я начинаю обдумывать возможность спросить у охраны. Представляю реакцию недавно увиденного лейтенанта, отвлекаюсь, и тут же ответ всплывает в голове сам собой. Ага, чтобы что-то узнать, надо сначала об этом подумать, а потом отвлечься от вопроса. Уже легче. Но, черт побери, сон какой натуралистический. Снились мне пару раз такие, но все равно какой-то частью сознания я ощущал, что это лишь сон. А сейчас такого ощущения нет. Только вот помнится мне, что в прочитанной мною книге контуженному фронтовику тоже казалось, что сон — это реальность, а настоящая жизнь, с ее госпитальной палатой — сон. Будем пока исходить из этого и не паниковать. 'Да и вообще, я столько книг про ЭТО прочитал, неужели не справлюсь? Если вспомнить, на одном из форумов даже список встречал, что я в таком случае должен сделать в первую очередь, точно. Шени деда, что-то вдруг из головы вылетело. Башенку на Хрущева поставить, Гудериана отправить в ГУЛАГ без фуражки, кого-то перепить. Хе, вот последнее будет труднее всего. Мой... как же его назвать, не помню... а, точно — 'реципиент', практически не пьет ничего, кроме молодого вина. Ну, пару рюмок хорошего коньяка иногда, под настроение. Да уж, попробуем вспомнить, что же с кем надо сделать. Хрущев...' — все эти мысли отнюдь не мешают мне пройти в столовую, поздороваться, и закусить, чем бог послал. А еда вкусная! 'Так, о чем я только что вспомнил?' — не успеваю припомнить, как из глубины сознания всплывает четкая, холодная как острие поднесенного к горлу ножа, мысль: 'Хрущева пока не трогать. Съедят...' И вслед за ней — разложенный как в лучших аналитических записках расклад сил в руководстве Союза. Всегда подозревал, что все непонятки, которые возникают при чтении нашей истории, неспроста... Рад узнать, хотя бы и во сне, что я прав. Может в Менделеевы записаться? Смех смехом, а ведь действительно, если считать, что Сталин один управлял всем, то становится непонятно, почему он многое не смог изменить и как после его ухода взяла власть кодла партократов. Зато, если принять, что в руководстве СССР, как и в любом другом руководстве, допустим, даже небольшой какой-нибудь фирмы, есть различные группировки и управление производится с учетом баланса их интересов — все сразу становится на свои места. Конечно, в тридцать седьмом всяких Эйхе и Косиоров немного почистили, только ведь эта система, как гидра, и на месте срубленных голов уже снова отрасли новые. И одна из них... 'Ха-ха, назовем его Белым. Почему? А потому что уж очень расписывал, как боролся против Темного Властелина, то есть... меня'.
За этими размышлениями незаметно оказываюсь в машине. Заодно и вспоминаю, что сегодня необходимо утвердить план эвакуации промышленности на случай войны. Тем более что сегодня уже третье мая, а в донесениях разведчиков 'день Д' — пятнадцатое. И хотя я помню, что в реальности ничего не произошло, во сне я волнуюсь. Чем черт не шутит, пока главный герой, то есть я — спит.
Вот тут на меня накатывает. 'А вдруг это — на самом деле?' — опять хочется заорать, выскочить на полном ходу из машины или приказать остановиться и, подозвав охранника, застрелиться из его пистолета. Тело колотит мелкая дрожь, противная, липкая слабость медленно поднимается откуда-то снизу... Как ответ на это, вдруг вспыхивает удвоенная ярость, моя и реципиента. 'Чтоб вас всех перевернуло, да подбросило!' — ругаюсь и щипаю себя, шипя от боли. В конце концов, я офицер и меня учили находить как минимум два выхода из любого безвыходного положения! Чтобы товарищ Сталин сдался — такого не будет! Дезертировать со своего поста накануне ТАКОЙ войны — это хуже чем предательство.
Медленно успокаиваюсь. Что же, попал в кузовок — не говори, что не гриб. 'Присягу помнишь? Ну вот, теперь и исполняй, сам Главнокомандующий приказ отдает: — Держаться.... Правда он — я пока еще... черт, запутаться можно. Ладно. Делай, что должно и хрен с тем, что будет!'.
Вот как раз и машина въехала в ворота башни.
5 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.
Алексей-Иосиф.
Фантасмагория продолжается. Третий день... и у меня все меньше уверенности, что это сон. Не бывает таких четких и детальных снов. Разве что бред. Нет, даже для бреда все слишком реально. Смотрю на человека напротив, а реакция парадоксальная. В голове всплывают картинки из 'Семнадцати мгновений весны', с документами и закадровым голосом. Черт возьми, осталось только ляпнуть вслух, — Характер нордический, — для полного счастья.
Итак уже ближние время от времени с опаской поглядывают. Решили, кажется, что я приболел. Ну еще бы. Ходит товарищ Сталин неожиданно задумчивый, неторопливый, постоянно 'тормозит', не всегда сразу вспоминая, как кого зовут, или куда идти. Черт побери, еще и 'врачей-отравителей' натравят. Не хватало только, чтобы эскулапы какие-нибудь изменения учуяли. Или залечат, иди еще что-нибудь придумают.
Хорошо, что сегодня только он один и записан. И так в голове бардак полный. Ну не знаю я предвоенного времени, тем более всяких подробностей из жизни нашего руководства. Знания же самого реципиента не всегда вовремя всплывают. Вот и думай. Сделаешь что-нибудь, думая улучшить положение, а окажется еще хуже. Первую половину дня так и просидел, думая и вспоминая. Посмотрел материалы доклада, а потом взял книгу Маккиавели и делал вид, что ее читаю, образцы почерка изучал по заметкам на полях, да и сам для памяти заметки делал. Интересно, что потом историки про них выдумают? (Если конечно, опять Белый, к власти не придет и не спрячет все эти книги в спецхран). Особенно заметки типа такой: 'Павл... заг. еще попа...ук.лпб'. Тут сам если забудешь, не поймешь о чем написано. Это я свои мысли на ходу записывал, чтобы систематизировать потом. Генерал Павлов — это та проблема, что мне в первую очередь вспомнилась. Да еще его возможная причастность к заговору, о которой я где-то читал. А потом, по аналогии, вспомнились эти попаданцы у Звягинцева. Их же двое было, так может и я здесь не один? Надо указания Берии дать — пусть отслеживает всё непонятное, связанное с изменением поведения людей, с появлением необычных шпионов и тому подобное. Глядишь, действительно еще гости из будущего появятся. А с Павловым — совсем непонятно. Старался ведь мужик, та же записка о тяжелых танках. Да и с танковыми корпусами он не совсем правильно был понят. Он ратовал за их разукрупнение, так как они слишком громоздкие. Наши же генералы поступили по Черномырдину, разогнав корпуса полностью. Но вина самого Павлова в этом минимальна. К тому же и сейчас к нему никаких претензий нет. А теперь вот еще этот адмирал... Трибуц. Не помню ничего такого особо про него, хоть убей. Подлодки вроде не особо результативно действовали во время войны. Только Маринеско и отличился, один раз утопив несколько тысяч военных, в том числе и тысячу с чем-то подводников. Но это уже в конце войны было. Так что не блистал наш Балтфлот. С другой стороны, с детства помню, торпедные катера там неплохо дрались. Да и малые охотники отличились, подлодку с новейшими самонаводящимися торпедами утопили. Англичане потом ее у нас выпрашивали. Так что вот на основе этой скудной информашки и думай. Ну, я к нему неплохо отношусь, да и Кузнецов вроде считает, что он вполне на месте. Но в Финскую побед особых у флота тоже не было...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
